"В изображении любви у автора мало отыщется конкурентов" так характеризует данную книгу, если верить обложке, газета МК. Ну ладно, МК тот еще бульварный листок, но в кои-то веки они оказались правы. Конкурентов отыщется мало. Кто же будет конкурировать с таким убожеством, подаваемым под соусом "Большая литература". Тем более, что любви в этой книге нет ни в одной строке. Ну нет ее там. Если вам почитать про любовь, возьмите что-то другое.
Автор филолог. Живет не в России. Это к тому, что и первое, и второе в книге очень чувствуется. Чувствуется по стилю языка. Настолько неестественно вымученному, выспренному, с потугами на неспешную плавность классики девятнадцатого века, что зубы от нее начинает ломить уже к концу первой же страницы. Автор так увешивает свои описательные поползновения абсолютно ненужными финтифлюшками, что за ними не видно чистоты и структуры мысли. Вся книга это сплошное обмусоливание каких-то мелочей, которые, видимо, по замыслу должны были бы создать атмосферу. Не вышло. Вот у Мариенгофа получалось, а у Муравьевой только пшик на триста с лишним страниц. Да только Мариенгоф умел атмосферу создать одной, одной, но ярчайшей деталью! А тут что? Толстой обзавидуется умению потерять мысль за словоблудием. Ну не говорят так в России. Не пишут. Акунину удается стилистически передать плавность "века минувшего" и не увязнуть в болоте. Муравьевой - не удается. Вообще складывается впечатление, что своего стиля у автора вообще нет. Есть уворованные куски на лоскутное одеяло, натасканные из книг, читанных на филфаке. Общее впечатление крайне жалкое.
Логики повествования нет тоже, начало какое-то рваное. На последних восьмидесяти страницах появляются вставки, из которых следует, что главная героиня, в глубокой старости и приближающемся маразме, в больнице все это выкладывает медсестре. Откуда появилось вот это? Впечатление, что автор к концу решила переменить структуру книги, а начало переписывать ей было лень. Попытки философствовать на кажущиеся автору острыми и современными темы. Впечатление получается, мягко скажем, странное. Точнее так, у меня брови полезли на лоб уже от встреченного на первой же странице романа, предположительно о молоденькой девушке жившей в начале двадцатого века, вот такого пассажа:
"ныне оплакивают Майкла Джексона, который был маленьким черным мальчишкой и звонко пел песни, потом вдруг явился неведомо кто - наверное, ночью явился, украдкой, - убил первым делом мальчишку, перед смертью наобещав ему молочные реки, дома из попкорна и много игрушек, - убил, закопал, где нога человека отнюдь не ступала (а зверя - подавно!), и вместо убитого вырос костлявый, белей алебастра, с приклеенным носом."
Люди, ЧТО ЭТО?! Я честно перечитала аннотацию на случай, если я ошиблась и книга вовсе не про "воздушную барышню, воспитанную на стихах Пушкина". Аннотация по-прежнему обещала мне книгу про барышню. Ладно, может у наборщика рука сбилась. Он вместо авторского текста что из другой книжки впихнул, а ни корректор, ни редактор не заметили. Читаем дальше.
"за много лет до того, как отправили в пустоту и там, в пустоте, умертвили несчастных: животное Белку, животное Стрелку, - за много лет до того, как началась война в Афганистане, вышел на экраны фильм "Анна Каренина" [тут, кстати, хочется заметить, что автор пишет вроде как про 1914 год, а первый фильм Анна Каренина был снят в 1910, но такие мелочи автора не волнуют] и начали сперму вливать из пробирок в чужое покорное женское лоно"
Этот пассаж меня доконал. И это всего вторая страница! Что же дальше будет? А дальше, дорогие мои, будет то, как я для себя охарактеризовала этот, с позволения сказать, роман: "Галерея психоаналитика"
Автор наслаждается и смакует то, что его герои не просто несчастны. Нет. Что они все до единого психически если и не больны, то неустойчивы. Такое впечатление, что она перечитала той самой классики девятнадцатого века и все хочет доказать, что то, что там написано - неправда. Именно поэтому на всю книгу нет ни одной семьи, которая бы не была связана с внебрачными интрижками, разводами, незаконными детьми и любовниками. Она описывает интимные отношения между героями хоть и не впрямую, как в порно-романчиках, но такими оборотами, что впечатление скабрезности не оставляет ни на минуту. Словно она пишет о запретном, понимает это и наслаждается этим пониманием. Комплексы на уровне тринадцатилетнего подростка.
Герои... Стареющий извращенец, который подловил восемнадцатилетнюю девчонку и дергает ее как на ниточке, классический алкоголик и "жертва". А она? Ну конечно! Российский менталитет. Она будет его ЖАЛЕТЬ! И поэтому любить. Взрослые дети, не умеющие вступить во взрослую жизнь, сходящиеся и расходящиеся их родители, об сексуальной жизни которых эти дети будут с болезненным любопытством размышлять. Когда на первых страницах стареющий дядька начинает с ходу, с первых минут знакомства, вываливать на девчонку, младше него на тридцать лет, свою семейную жизнь, в которой он очень несчастен по вине жены... Ну конечно по вине жены! Старая как мир песня. Когда он после неприятной сцены выдал: "Ну видите, видите? Ну что же я мог сделать?", - меня уже трясло. Да, он вполне профессионально и очень умело подсадил девчонку, склонную к созависимости, на эту самую зависимость. И приемы-то все ну как на подбор. Поманить и пропасть. Мелькнуть и снова исчезнуть, заставляя ждать и бояться.
Страх и зависимость. Вот то, чем все герои этой книги подменяют чувства. Они не умеют и не хотят иначе. Зато все они рассуждают о сексе. Словно на дворе не начало двадцатого века, а начало двадцать первого. Когда гимназистка заявляет подруге, что родить без мужа это не стыдно, мне хочется спросить автора, она датами не ошиблась?
Да, аннотация еще обещала "исторические потрясения начала двадцатого века". Уж лучше бы их не было. Вот поверьте. Получилась уродливейшая пародия на смесь "Войны и мира" с "Белой гвардией", да еще разбавленная письмами одного из героев с фронта. С первого по восьмое. Ну просто "третий сон Веры Павловны".
И венчает всю эту кунсткамеру особо проталкиваемая автором мысль: "Человек обязан быть несчастным. Он должен помучиться. Он непременно должен смаковать свои страдания."
Не знаю, может быть кому-то нравится проза Муравьевой. Или же за хвалебные отзывы о ней кому-то хорошо платят. Но у меня сейчас два желания. Первое - принять ванну и смыть с себя ощущение грязи, которое от этой книги осталось, а потом успокоить свою душу томиком Пушкина или Грина.