– Разве нельзя жить по-другому?
– Нет, – сказал он с вопросом, с улыбкой.
– Но почему вы по вечерам молитесь в церкви? – спросил я тогда, и между мною и им рухнуло все, что я дотоле как во сне подпирал.
– Нет, зачем нам об этом говорить. По вечерам никто, если он живет один, не несет ответственности. Боишься многого. Что, может быть, исчезнет телесность, что люди действительно таковы, какими они кажутся в сумерках, что нельзя выйти без палки, что надо, может быть, пойти в церковь и громко молиться, чтобы на тебя смотрели и ты обрел тело.
Оттого что он так говорил, а потом умолк, я вынул из кармана свой красный платок и заплакал сгорбившись.
Он встал, поцеловал меня и сказал:
– Почему ты плачешь? Ты высокого роста, я люблю тебя, у тебя длинные пальцы, которые тебя почти слушаются, почему ты не радуешься этому? Носи всегда темные манжеты, вот тебе мой совет… Нет… я льщу тебе, а ты все-таки плачешь? Ведь эту тягость жизни ты сносишь вполне здраво.