6 августа

На Калининград обрушилось ненастье, разверзлись хляби небесные. Весь день был сильнейший ураган и почти беспрерывный холодный, косой ливень. А в воскресенье, ещё тёплым вечером, на закрытии джазового фестиваля играла группа «Вайя кон диос», та самая, старая бельгийская группа! Помните? Хэй-на-на-на… Была прекрасная атмосфера, и люди танцевали на траве под почти не изменившийся хрипловатый голос очень повзрослевшей и без того в своё время взрослой солистки. А потом разбредались с концерта со счастливыми лицами.

Два моих близких приятеля, которые живут в Омске, решили лететь в Рим через Калининград и радостно мне сообщили, что у нас будет возможность увидеться и часика два пообщаться. Они ещё взяли с собой для меня шикарную свежайшую рыбу, большого муксуна и ещё какую-то, я не смог их отговорить. Мои доводы, что я не люблю рыбу и что не надо таких жертв, не подействовали. Короче, с утра была нелётная погода, все рейсы из Калининграда и на Калининград задерживались, рыба растаяла, а стыковка между рейсами получилась совсем короткая. Увидеться не удалось, несчастная рыба долетела до Рима, где и была выброшена в первую же итальянскую помойку. Обидно. Друзья так старались! Я, правда, этой рыбы не хотел, но мне её стало жалко. Не самая лучшая судьба – вырасти из малька в Иртыше и быть выброшенной в Риме в мусорный контейнер.

8 августа

Сегодня был хороший день, длинный-длинный. Бывают такие дни, когда не поступает ни одного неприятного звонка, ни одной неприятной новости. Правда, из программы новостей беспрерывно доносились тревожные сообщения о конфликте между Грузией и Южной Осетией. Не хочется, чтобы там всё осложнилось. Всё так непонятно и запутано, а правда как всегда посередине. Но неясно, где эта середина.

Вчера похоронили Солженицына… Неприятно смотреть на то, как власть старалась отметиться на этом скорбном мероприятии. Власть в своё время изображала, что прислушивается к нему…

Я был слишком мал, а потом юн для того, чтобы понять значение Солженицына в то время, когда его преследовали. А потом меня слишком интересовала и беспокоила реальная жизнь и моя собственная судьба, чтобы глубоко проникнуть в его литературу и идеи. Так что Солженицын всегда был для меня чем-то просто значительным, просто присутствующим в этом мире и меня не затрагивающим.

Но в моей жизни был момент прямого контакта с Солженицыным. Великий режиссёр Глеб Панфилов пригласил меня сняться в фильме «В круге первом». Предстояло сыграть некого писателя Н. Галахова. На самом деле это не кто иной, как Константин Симонов. Я с радостью согласился, но у писателя Галахова в романе совершенно нет текста, и мне самому пришлось написать монолог своего героя. Солженицын очень внимательно следил за съёмочным процессом и не допускал никакой отсебятины, но написанный мною текст он утвердил, хотя это и не совпадало с его трактовкой образа Симонова. Я постарался в монологе придать Симонову больше трагизма и благородства, чем было у Солженицына, который явно Симонова не любил. То, что он утвердил мой текст, меня порадовало, и я оценил способность классика слышать другое мнение. Вот и всё, что я могу сказать о Солженицыне. Мне понравился эпизод, который получился в итоге. Говорили, что Солженицыну тоже.

Сегодня от своего приятеля-книгоиздателя узнал, что скоро выйдет книга про способы лечения мобильным телефоном. Это потрясло моё воображение. Видимо, сильная книга. Интересно, о чём там написано. Лезут в голову самые смелые предположения… «Нокия» лечит одно, «Сони-Эриксон» – другое, «Самсунг» – третье (улыбка). Узнаю про книгу поподробнее, сообщу. Чем только жулики не лечат нашего брата!

10 августа

Последние несколько дней при любой возможности включаю телевизор и смотрю практически одни и те же репортажи, переключаясь с канала на канал. И ничего не могу понять. Ужас… Раньше, чтобы разобраться в чём-то, смотрел Би-би-си и Си-эн-эн. Сейчас это не помогает, скорее наоборот. Как же мне обидно, и как много совершено непоправимого! Я называю такое шагами в безвозвратное (это мой собственный термин). Обмениваюсь короткими эсэмэсками с грузинскими друзьями. Они в полной растерянности и тоже мало что понимают, но нам уже ясно, что увидимся мы нескоро. Олимпиада как-то померкла, а я её так ждал. Ждал, как летнюю радость. Я не спортивный болельщик, но в Олимпиаде что-то и меня цепляет. А сейчас от военных репортажей отключаюсь совсем ненадолго.

Но всё же воздержусь от каких-либо соображений и комментариев по поводу того, что происходит. Страдаю – и жду хоть какой-то ясности, хоть каких-то внятных действий от тех, кто в этой ситуации может действовать.

Расскажу о своих впечатлениях более чем полуторагодовалой давности. Я тогда был в Тбилиси со спектаклем. И мне довелось наблюдать президента Саакашвили и даже перемолвиться с ним несколькими словами. Я как-то писал об этом, сейчас расскажу подробнее.

Был вечер, будний день. Мы сидели с моим другом в старом Тбилиси в маленьком «французском» кафе, беседовали. Народу немного, занято три-четыре столика из пятнадцати. Вдруг в кафе зашли несколько мужчин в тёмных костюмах, один из них переговорил с администратором, после чего они стали подходить к столикам и просить людей покинуть кафе. Кому-то даже предлагали оплатить счёт в качестве компенсации. Нас тоже попросили удалиться. Мой друг человек небезызвестный, и ему люди в тёмных костюмах сообщили, что сейчас в кафе придёт президент. Мы безропотно собрались уходить, но на выходе мой друг встретил своего знакомого, который оказался начальником охраны Саакашвили и любезно предложил нам остаться. Мы пошли допивать свой кофе. Вскоре появился Михаил Саакашвили с бывшим министром обороны (не помню его имя, он вроде теперь в Лондоне или Париже) и ещё каким-то министром. С ними были ещё две дамы, явно государственного уровня. Они уселись за столик, довольно громко говорили, смеялись. А потом, через начальника охраны, попросили нас подойти к их столику. Мы подошли… Мне было любопытно, и я шёл, стараясь быть весьма доброжелательным и вежливым. Я не мог не испытывать уважение к президенту страны, в которой живёт много моих друзей и которую я люблю.

Нас не пригласили сесть. Когда мы подошли, с нами не сразу поздоровались, потому что сидящие продолжали вести разговор между собой. Для нас с моим другом повисла нелепая и унизительная пауза. Саакашвили сидел, развалившись в кресле. Неожиданно он прервал разговор и поздоровался с моим другом. Сделал он это, не поменяв вальяжной позы, говорил по-грузински, но мой друг ответил ему по-русски. Мой друг представил меня, президент перевёл на меня взгляд и не меняя позы, почти без акцента сказал: «Здравствуйте, вам нравится Грузия?». Я ответил, что очень нравится. «Да, – сказал он, – хорошая страна. А я её президент». Было ясно, что он позу не поменяет и присесть не предложит. Тогда я сказал вежливо и почти смиренно: «А я писатель, который в России больше, чем писатель». Еще сказал, что рад знакомству и, извинившись, пошел допивать кофе… Я тогда впервые встретился в Тбилиси с грузином, в котором не было доброжелательности, не было элегантного лоска, что так свойственен тбилисским мужчинам. Было видно, что он дурно воспитан, очень самолюбив. Он оказался, на мой взгляд, несимпатичным человеком, с неприятным голосом, лишённым всякого обаяния. До сих пор недоумеваю, как он мог стать президентом страны с такой выдающейся культурой, где так много блистательных, образованных, талантливых людей.

Я поделился здесь своим личным впечатлением и не хотел бы ни с кем вступать по этому поводу в полемику. Я наблюдал Саакашвили в течение, может быть, минут сорока, а разговаривал с ним одну минуту, но у меня нет никаких иллюзий насчёт этого человека. Он для меня совершенно не соотносится с моим знанием и пониманием Грузии и грузин. Хотя я так же отлично знаю, что он по-прежнему весьма и весьма популярен в своей стране. Какая беда!

Сколько я слышал разговоров, мол, хороший парень, отличный мужик, взял и женился на стерве, превратился в подкаблучника, а раньше был о-го-го! Среди моих друзей тоже такие есть… Слушаю я эти разговоры и всегда знаю, что никто его из-под палки жениться на стерве не заставлял. Значит, есть в нем что-то такое, значит, именно это ему и было нужно…

Слишком быстро меняется обстановка и мои переживания в связи с происходящим. Очень хочется быть точным и понятным, остаться на уровне частных и сугубо человеческих впечатлений и ощущений… Не могу уснуть, получаю разрозненные эсэмэс-сообщения от друзей из Тбилиси и других грузинских городов. Сообщения сдержанные, мужественные. Друзья стараются меня успокоить, опасаются того, что связь может прерваться окончательно. Спешат заверить в дружбе и любви. Слышат взрывы либо недалеко от Тбилиси, либо в самом городе… И в них, и во мне растут НЕПОНИМАНИЕ и УЖАС. Борюсь изо всех сил с закипающей во мне ненавистью – к тем, кто всё это затеял и начал, кто бы они ни были. Боюсь, всё будет ещё страшнее, чем мы можем себе представить. И очень хочу, чтобы движение в безвозвратное было остановлено. Как же больно ощущать собственную беспомощность и неспособность не только что-то сделать, но и что-то понять!

13 августа

Могу написать что-то только теперь. Вчера несколько раз собирался было писать СЮДА, но не хватало сил справиться с раздражением и гневом. Сейчас уже могу…

Я догадывался, что на предыдущий текст будет много откликов, никак не связанных с содержанием и смыслом сказанного. Но всё же оказался не готов к такой волне истерики и злобы. А главное, не был готов к такому тотальному недоверию – не только ко мне, но и вообще к кому бы то ни было. И это недоверие вылилось в отчётливую неспособность слышать другого человека.

Как много людей написали мне с позиции ВЫ и МЫ! Как много прозвучало: «Вы, русские»! Я к такому разговору не готов. В этом звучит для меня такое оголтелое и непрожитое прошлое, такая дикость… Собственно, в такой позиции уже содержится война. Я не могу и не буду опускаться до такого разговора, мне он непонятен. И я не ожидал встретить в комментариях столь сильного наслаждения собственной злобой. Злобой, которая питается всем самым низменным и нечеловеческим.

Ясно, что такая злоба не даёт её обладателю способности и возможности слушать и слышать, понимать, сочувствовать, сопереживать. Да в общем, те, кто изливал ненависть, брызгал истерично слюной… даже не пытались сопереживать по-настоящему, а упивались поводом для злобы. В этой злобе нет к сострадания тем, кто попал в тот ужас, что творился и творится в Грузии. Только злоба. И убогое, бессмысленное и лютое ощущение конкретного врага, а главное – отчётливое желание этого врага уничтожать. Я прочёл в комментариях столько «войны», что стало действительно жутко.

Находясь здесь, во Франции, я постоянно был на связи со своими тбилисскими друзьями. Кто-то из них впал в отчаяние, кто-то держится мужественно и сохраняет способность здраво, спокойно и взвешенно рассуждать. Кто-то растерялся, кто-то высказал мнение, с которым я категорически не согласен, а он не согласен с моим… Но мы разговаривали. Понимаете?! Разговаривали и разговариваем, мы не перешли на «мы» и «вы». Вчера утром даже продолжили обсуждать возможность постановки моего спектакля в Тбилиси, осуществить которую собираемся следующей осенью. Я нисколько не сомневаюсь, что мы это сделаем.

Никто из моих друзей в Тбилиси не высказал уверенности в том, что вполне понимает происходящее. А все те, кто тут изрыгал злобу и ненависть, безо всяких сомнений уверены, что всё прекрасно понимают – и даже понимали заранее.

А я не уверен, что правильно поступил, написав предыдущий текст. Не уверен! Но тем не менее я очень хотел предложить иной способ разговора, иную интонацию. Что и сделал – сильно сомневаясь и тщательно подбирая слова. О сделанном не жалею, несу за это ответственность. Слышите, крикуны?

А ещё тем, кто так ёрничал по поводу фразы «Я писатель, который больше, чем писатель»… Знаете, когдато поэт сказал: «Поэт в России больше, чем поэт». Так вот, пока ещё писатель в России больше, чем писатель. Правда бывают писатели, которые меньше, чем писатели, но про таких не вижу смысла говорить. А есть политики, которые меньше своих стран, они просто не соответствуют масштабам стран, которые представляют. Они есть, и мы их знаем. И в этой ситуации не надо смотреть на соседа… Я не о соседях…

Выработалась у меня такая мантра, которую я часто проговариваю про себя, когда встречаюсь с хамством, пошлостью, когда вижу постыдные действия наших политиков, когда вижу отвратительное поведение моих соотечественников, когда встречаюсь с некомпетентностью и непрофессионализмом, ложью, жадностью, вероломством и прочим, когда ЗДЕСЬ читаю бессмысленные и злобные слова, – я проговариваю про себя, спокойно и монотонно: «Они не заставят меня разлюбить Родину, они не заставят меня разлюбить Родину…»

Одна дама из Нью-Йорка по поводу предыдущего поста написала, мол, неужели я не понимаю, что президент государства имеет гораздо более высокий статус, чем я. На что я ответил: «Статус есть только один – человек, остальное – должности».

Я отлично понимаю, что писатель – это тоже должность (улыбка).

15 августа

Вчера и сегодня усилием воли заставил себя оторваться от новостных каналов. Считаю необходимым успокоиться и разобраться в отношении к произошедшему. Ясно, что восстанавливать прежние отношения бессмысленно. Произошло непоправимое… Помню, больше десяти лет назад, когда жил и работал в городе Кемерово, в театре, которым я руководил, постоянно возникали конфликты, тянулись дрязги, прорывалась накопившаяся за семь лет усталость друг от друга (а возраст театра тогда составлял критические семь лет). Я постоянно чувствовал, что назревает скандал. Причём вспыхнуть он мог в любую секунду, из-за ерунды. Тогда я обратился к своим друзьям и коллегам с просьбой: «Ребята, пожалуйста, постарайтесь не сделать и не сказать того, после чего прежние отношения будут невозможны». Мои слова не помогли. Много было сказано… Сейчас мы снова друзья, но только я в Калининграде, а мой театр – в Кемерово.

По поводу прошедших событий сейчас много будет сказано – со всех сторон. Кто-то в этой борьбе проиграет, а кто-то победит. Кто-то обязательно наговорит лжи, а кто-то глупостей. Очень важно сейчас погасить в себе гнев. По возможности не ждать и не жаждать того, чтобы виновные были непременно наказаны. Очень важно, чтобы виновные были наказаны, но ещё важнее – не жаждать этого: важнее всего – жить дальше.

Много читал в ваших комментариях и слышал предложений издать мой ЖЖ в виде книги. Сначала категорически от этого отмахивался, но вчера мне показали выбранные редактором и слегка обработанные в виде обычного литературного дневника мои записи годовалой давности, и мне даже самому стало любопытно – потому что сам я свой ЖЖ не перечитываю.