– После кончины товарища Хомучека наступили времена оттепели. За почитание расстрелянных членов королевской семьи уже больше не ссылали на урановые рудники и не отправляли в расход. А когда в середине восьмидесятых православная церковь Герцословакии провозгласила убиенных мучениками и причислила к лику святых, к штольне, являвшейся все еще мусоркой, началось массовое паломничество. Потому что живы были еще те, кто помнил беззаботные и сытые времена монархии – тогда очередей за колбасой отчего-то не было, да и тайная королевская полиция, которую в книгах и фильмах представляли как своего рода балканское гестапо, по сравнению со спецслужбами коммунистического режима была, можно сказать, благотворительной организацией. А в детских букварях едва ли не на первой странице печаталась история о том, как злодейские сатрапы короля мучили коммунистов и бросили товарища Хомучека, тогда одного из лидеров подпольного движения, в острог. Его подвергали там чудовищным, прямо-таки нечеловеческим пыткам – не разрешали ему читать и перестали выдавать молоко, которое требовалось ему из-за язвы желудка. Одно слово – живодеры! Только когда к власти пришел товарищ Хомучек и иже с ним, ни книг, ни молока в тюрьмах вовсе не стало. Да и суд присяжных, который товарища Хомучека, кстати, дважды оправдывал, тоже исчез, уступив место «тройкам», кои не стеснялись выносить смертные приговоры по дюжине за час. Кстати, нигде не говорится, каким же образом товарищ Хомучек заработал язву желудка. А ведь оказывается, что от жирной и переперченной ресторанной пищи, которую ему поставляли из французского заведения прямиком в тюрьму. Тюремную-то баланду он на дух не выносил, а сочувствующие среди интеллигенции и буржуа оплачивали из своего кармана его сытные завтраки, обеды и ужины. А когда товарищ Хомучек дорвался до власти, он в первую очередь отправил на расстрел этих самых сочувствующих интеллигентов и буржуа. Потом принялся за своих верных соратников. Чуть позже и за народ. Излишне говорить, что те, кому повезло (то есть кто очутился в тюрьме, а не лег в сырую землю), не имели возможности заказывать еду из французского ресторана. Да и французские рестораны, которыми так славилась Герцословакия, как-то в одночасье закрылись…

Слушая лекцию, Алена усмехнулась: ее папка, некогда член КПСС, после развала Союза открыл в себе монархическую жилку.

– Так вот, последним коронованным правителем Герцословакского королевства был Георгий III. Он правил с 1931 года по 1945-й. В 45-м Советская армия победоносно шла на Берлин, немцы убрались из горной страны, и там произошла буржуазная революция, король отрекся от престола. А затем товарищ Хомучек, сбежавший из тюрьмы (во время третьего процесса его все же приговорили к пожизненному заключению за разбойное нападение на банк и убийство четырех человек), чувствуя, что настал его час, устроил в столице Герцословакии заварушку, позже названную «Великой Герцословакской социалистической революцией». В действительности это был отлично срежиссированный путч, оплаченный Советским Союзом. Короля вместе с семьей заключили под стражу, затем сослали в дальнюю горную провинцию. Страна раскололась на два лагеря – одни поддерживали старый режим, другие выступали за новый, коммунистический. Но король дискредитировал себя – якшался с нацистами, хотя официально в период Второй мировой войны Герцословакия сохраняла нейтралитет. Да к тому же придворная камарилья в последние годы совсем потеряла совесть, в королевском дворце скандал следовал за скандалом, и народу прежняя власть попросту опротивела.

Профессор Кочубей вздохнул и потянулся к портсигару. Алена проворно схватила его и убрала за спину. Павел Леонидович, который клятвенно обещал, причем уже много раз, что бросит курить, еще раз вздохнул и продолжил:

– У них имелся свой придворный маг, некое подобие нашего Распутина. Видимо, судьба последних Романовых ничему не научила последних Любомировичей. Так вот, этот тип вертел королем и королевой как хотел, а заодно и всей страной. Понятно, что все могло закончиться только одним – катастрофой. Что и случилось. Герцословакия стала, можно так сказать, первым очагом «холодной войны», которая, собственно, разразилась еще до окончания Второй мировой. Советский Союз и Запад во главе с Америкой тянули одеяло каждый на себя, желая поделить Европу в соответствии со своими представлениями. Советская армия до Герцословакии не дошла, поэтому капстраны считали это государство своей сферой влияния, в пику Тито в Югославии. Но товарищ Хомучек нарушил правила игры, сверг короля и объявил Герцословакию коммунистической державой. Поэтому Запад и Восток и вцепились друг другу в волосы, споря за обладание яблоком раздора – Герцословакией. Чтобы предотвратить возможную реставрацию монархии, товарищ Хомучек принял мудрое, с его точки зрения, решение – расстрелять всех членов королевского семейства, дабы подчистую уничтожить династию Любомировичей и тем самым сделать невозможным их возвращение на престол.

Алена сидела в кресле около письменного стола отца и внимала рассказу профессора. Она даже положила на столешницу портсигар. Павел Леонидович взял его, извлек сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся.

– Дочка, я знаю, что надо прекращать курить, но, скажем, последний король Герцословакии Георгий III тоже много курил. И умер вовсе не от рака, а от пули. Так что кто знает, может, и мне предстоит умереть вовсе не от страшной болезни, вызванной курением.

– Папа, прекрати! – воскликнула в сердцах Алена. – Такими вещами не шутят!

Стряхнув в пепельницу пепел с сигареты, профессор Кочубей кивнул:

– Извини, дочка, ты права. Но вернемся к нашим королям. Говорят, что товарищ Хомучек телеграфировал в Москву, спрашивая совета, и Иосиф Виссарионович, не особо щепетильный, надо признать, в отношении чужих жизней человек, ответил ему: «Перестрелять, как бешеных собак. Всех до одного. Немедленно!» Товарищ Хомучек, получив индульгенцию от «старшего брата», последовал совету. Королевская семья была ликвидирована накануне Нового года. А затем, в течение нескольких дней, и ее ближайшие родственники. Правда, не все, потому что еще до начала войны некоторые из Любомировичей удрали из страны и осели кто в Скандинавии, кто в США, кто в Южной Америке. Вот это теперь и является главной проблемой.

Павел Леонидович затянулся в последний раз, затушил сигарету и сказал:

– На сегодня последняя, клянусь, дочка! Послушай далее. Герцословакия уже несколько лет ведет переговоры с Европейским Союзом о своем в нем членстве. И одно из условий принятия от страны заявки – решение проблем, связанных с так называемой реституцией, то есть возвращением незаконно отнятой собственности бывшим владельцам. В большинстве случаев этим занимаются суды или специальная комиссия, но что касается членов бывшей королевской семьи, то тут случай особый. Потому что король был абсолютным монархом, и ему принадлежала, по сути, вся страна. Но имелись и личные владения Любомировичей: замки, дворцы, пастбища, леса, шахты. Кстати, шахта, в которую были сброшены тела расстрелянных, тоже принадлежала королю. Какая мрачная ухмылка судьбы! А помимо того – коллекции картин, фарфора и монет, драгоценности, редчайшие книги и так далее. И еще счета в заграничных банках, и даже золотой запас Герцословакии. Представители Любомировичей, которые между собой грызутся за право называться претендентом на королевский престол, желают получить компенсацию, а лучше – сокровища своих предков. Этот скандал портит нервы нынешним правителям Герцословакии и уменьшает шансы на принятие страны в ЕС. Поэтому на самом высоком уровне было принято решение помириться с Любомировичами, кое-что им отдать (конечно, далеко не все, что они требуют), а в качестве моральной компенсации торжественно захоронить останки расстрелянной королевской семьи в главном кафедральном соборе столицы, Экареста.

– Но, папа, если известно, где лежат кости короля и его семьи, то зачем нужны международные эксперты? – поинтересовалась Алена.

– А для того, дочка, чтобы комар и носу не подточил! Потому что после расстрела короля по всему миру стали возникать якобы спасшиеся чудом принцессы и принцы. Особенно известен случай с принцессой Василисой. У короля Георгия и королевы Марии было пятеро детей – четыре сына и одна дочка, самый младший ребенок. Девочка являлась, наверное, наиболее любимым и избалованным отпрыском Любомировичей. Во время расстрела ей было около четырнадцати лет. Я ни секунды не сомневаюсь, что коммунисты всех уничтожили, что никто не мог никаким чудом спастись. Но лет десять спустя после расстрела, в пятидесятые годы, объявилась некая молодая дама, уверявшая, что она – избежавшая казни принцесса Василиса. Были и другие самозванки и самозванцы, но история с ней наиболее известная.

– А может, она не была самозванкой? – спросила Алена.

– Дочка! – рассмеялся Павел Леонидович. – Эта дамочка была такая же принцесса Василиса, как и великая княжна Анастасия, якобы спасшаяся в Екатеринбурге! Посмертная генетическая экспертиза останков Анны Андерсен, твердившей в течение многих десятилетий, что она является Анастасией Романовой, доказала, что она – обманщица, с царской семьей в родственных отношениях не состоявшая. Зато ее ДНК совпала с ДНК родственников одной польской девицы легкого поведения – уже давно ходили слухи, что она и играет роль «Анастасии».

* * *

Сборы не отняли много времени – профессор буквально горел желанием отправиться в Герцословакию и приступить к работе. Их делегация из трех человек – сам Павел Леонидович, Алена и Катюша Горицветова – вылетела в столицу балканского государства Экарест в начале июля.

Алена уже бывала несколько раз вместе с отцом за границей – то на научных симпозиумах, то в иностранных университетах, где профессор Кочубей читал лекции. Но Герцословакию она еще не посещала. Ее отец, являвшийся полиглотом, говорил в том числе на герцословацком, хотя и не очень хорошо. Впрочем, так как команда ученых была интернациональной, основным языком общения был английский, которым и профессор, и Алена владели вполне прилично.

Самолет доставил их из Шереметьева-2 в международный аэропорт Экареста. Их ожидали представители Академии наук Герцословакии, под эгидой которой и проводились изыскания. Прибывших гостей доставили в расположенную в центре Экареста гостиницу, некогда носившую имя «Ленинград», но после падения коммунистического режима и переориентации страны на Запад называвшуюся «Савой».

Чем-то Герцословакия походила на Россию, а Экарест – на Москву. Но имелся и местный, балканский, колорит. Да и пейзаж был совсем другим. Хотя столица и располагалась не у Адриатического моря, чувствовалось его влияние – влажный климат, пальмы в кадках около здания гостиницы.

Экарест оказался большим современным городом с населением в несколько миллионов человек. Архитектура здесь смешанная: кое-что сохранилось с дореволюционных времен, в основном старинные величественные дворцы, в том числе и огромный королевский, являвшийся ныне, впрочем, музеем; имелись и «шедевры» социалистической эры – высотки по типу сталинских, а также серые уродливые многоэтажки; и, наконец, сомнительные архитектурные новшества последних лет, времен безудержного капитализма и повальной демократии – стеклянные небоскребы, места обитания тех, кто преуспел при новом режиме. Алена обратила внимание на то, что в Экаресте на каждом шагу встречаются ресторанчики или кафе – видимо, сказывалась привычка местных жителей хорошенько закусить. Сверкали огнями, особенно в ночное время, многочисленные казино.

Но представителям российской делегации было не до экскурсий по Экаресту, хотя на второй день пребывания, до пресс-конференции, намеченной на вечер, их и провезли по городу в специальном автобусе. Алена сделала много фотографий, а вот папка совсем не уделял внимания достопримечательностям – профессор Кочубей просматривал важные бумаги.

Во время пресс-конференции, имевшей место в большом зале главного корпуса Академии наук, Алена сидела среди журналистов, потому что за большим столом, застеленным зеленым сукном и уставленным множеством микрофонов, восседали исключительно эксперты, прибывшие со всех концов планеты, дабы принять участие в эксгумации останков королевской семьи. Девушка имела возможность впервые увидеть людей, статьи которых много раз читала и работы которых цитировала в своей диссертации. Слева от профессора Кочубея, находившегося в центре, сидел профессор Уве-Свен Хохмайер из Германии. Сухопарый, в больших очках в золотой оправе, с растрепанным венчиком волос вокруг лысины, он чем-то напоминал жюль-верновского профессора Паганеля. Как и папка, немец считался одним из ведущих специалистов в мире по судебной антропологии. Хохмайер то и дело бросал на своего соседа странные взгляды, и, несмотря на улыбку, игравшую на лице профессора из Мюнхена, Алена была уверена – он в глубине души чувствовал себя обойденным: еще бы, ведь руководителем команды исследователей был назначен не он, а русский! Девушка вспомнила: отец как-то обмолвился, что немецкий ученый – очень мнительный и зловредный человек.

Справа от профессора Кочубея находилась дама лет шестидесяти с хвостиком, с короткими седыми волосами и загорелым морщинистым лицом. Сразу было видно, что в молодости она была очень красива, да и сейчас ни у кого не повернулся бы язык назвать ее, Валерию Дорнетти, профессора из Женевы, старушкой. Она была живой как ртуть, постоянно улыбалась и говорила на всех мыслимых и немыслимых языках, в том числе на герцословацком без акцента и на русском с едва заметным акцентом.

Некоторых ученых Алена в лицо не знала. Она разглядела еще невысокого плотного француза с нафабренными тараканьими усами и иссиня-черными, наверняка крашеными, волосами. Это был Этьен де ля Вильфор, который специализировался на исследованиях в области генетики и не так давно ошарашил ученый мир заявлением, что открыл секрет бессмертия. Парижский профессор был шумным, крикливым и громогласным, а к тому же, как подозревала Алена, завзятым ловеласом. А также девушка узнала тихую даму непонятного возраста (ей можно было дать как двадцать пять, так и сорок) азиатского происхождения – профессора Минг Кой из Южной Кореи.

Журналисты задавали в основном вопросы, не имевшие отношения к научным исследованиям. Профессор Кочубей призывал всех набраться терпения и подождать первых результатов.

Затем по залу пролетел гул. Репортеры потеряли интерес к ученым, развернув камеры и фотоаппараты в сторону входа. Там возникла странная процессия – пузатый мужчина лет за пятьдесят, в отлично сшитом старомодном костюме, из нагрудного кармашка которого торчал сиреневый платочек, держал под руку величественную даму в эффектном алом платье, с жемчугами вокруг шеи. Они вместе толкали инвалидное кресло на колесиках, в коем горделиво восседала пожилая хрупкая дама, в шикарном голубом платье, с бриллиантами в ушах, вокруг запястий и с тиарой в седых волосах. А вслед за ними плелся унылый, полноватый молодой человек с рыжими волосами, веснушчатым лицом и огромными оттопыренными ушами. Впрочем, одет он был как фотомодель – в дорогущий приталенный костюм, который, однако, ничуть не улучшал внешность этого типа, а только подчеркивал многочисленные недостатки его рыхлой фигуры.

– Королевская семья, королевская семья! – пронеслось среди журналистов.

Катюша Горицветова, которая внимательно изучала всевозможные модные журналы, забитые великосветской хроникой, шепнула Алене:

– Дама в инвалидном кресле – младшая сестра последнего короля, расстрелянного коммунистами, Георгия III, герцогиня Зоя. Ей уже порядком за восемьдесят, она страдает артритом и не может ходить, к тому же плохо слышит, практически ничего не видит, однако является номинальной главой династии Любомировичей. По крайней мере той ее части, кто признает старшинство герцогини. Потому что имеются и побочные ветви, представители кузенов короля, которые утверждают, что именно они являются законными наследниками и единственными претендентами на престол. Вообще-то монархом в Герцословакии мог являться только мужчина, поэтому, по мнению многих, Зоя не может быть главой королевской семьи, и право на престол среди всех этих принцев, принцесс, великих князей и герцогов имеет один из троюродных братьев последнего короля.

Тем временем слово взял толстопузый тип, оказавший единственным сыном Зои, великим князем Кириллом. Его сопровождали супруга, великая княгиня Фелица, и их отпрыск, внук Зои, великий князь Борис, который, как считали многие, являлся основным претендентом на корону Любомировичей. Алена не могла представить себе, что этот лопоухий неуклюжий тип может стать королем. А если и станет, то он будет на редкость смешным и малопривлекательным монархом, решила девушка.

– Дамы и господа! – заговорил на великолепном английском великий князь Кирилл. – От лица моей глубокоуважаемой матушки, главы династии, герцогини Зои, я официально приветствую изыскания, направленные на то, чтобы восстановить историческую справедливость и предать наконец, по прошествии без малого семидесяти лет, кости последнего короля Герцословакии, его супруги, четырех его сыновей, единственной дочери, а также преданных слуг торжественному погребению по православному обычаю. Злодейское убийство его величества короля вместе с семейством послужило отправной точкой долгих десятилетий ужасающих репрессий…

Великий князь Кирилл, к которому Алена сразу же почувствовала непреодолимую антипатию, еще около четверти часа растекался мыслею по древу, вспоминая прежние времена, поливая грязью коммунистов и почти в каждом предложении не забывая упомянуть, что только он сам, его матушка и его сын являются претендентами на престол.

Затем произнесла несколько слов и герцогиня Зоя. Она отчеканила на редкость твердо и громко:

– Я являюсь единственным свидетелем тех великолепных времен! Я знаю, что скоро пробьет и мой час, и мне предстоит последовать в мир теней, где я встречусь с моим горячо любимым старшим братом Георгием, королевой Марией, моими племянниками Феликсом, Каролем, Адрианом и Михаилом и моей крестницей и племянницей Василисой. О, она была прелестным, непосредственным, шаловливым ребенком! Как я ее любила и баловала! Но коммунисты не пожалели даже ее, девочку-подростка, которая никому в своей жизни не сделала ничего плохого!

– Ваше королевское высочество, а как быть со слухами о том, что Василиса сумела спастись? – задал вопрос кто-то из журналистов. – Ведь и в пятидесятые годы имелась претендентка, и даже сейчас существует дама, утверждающая, что она – принцесса Василиса…

Ответить хотел великий князь Кирилл, но Зоя властно подняла морщинистую руку, на которой сверкнули старинные перстни, и заявила:

– Все это самозванки, как тогда, так и сейчас! Я встречалась в пятидесятые годы с так называемой Василисой, которая заявляла, что она – моя племянница. С реальной принцессой у нее не было ну никакого сходства! Сразу было понятно, что это безграмотная крестьянка, решившая пойти по стопам бесчисленных Анастасий. Милая Василиса, которую я любила всем сердцем, была зверски убита, в том нет ни малейших сомнений! И я сама, не находись я тогда в Великобритании с моим супругом, герцогом Джеймсом, тоже стала бы жертвой кровавого режима. Мне сказочно повезло, а вот моему брату, королю Георгию, и всем членам его семейства – нет. Они были убиты… были убиты…

Голос старой дамы дрогнул, и ее сын заявил, что больше вопросов задавать не следует – его матушка чувствует себя не очень хорошо.

* * *

На следующий день на небольшом самолете, предоставленном в распоряжение ученых одним из местных олигархов, члены международной группы вылетели в отдаленный горный регион, где и располагалась шахта, в которой покоились останки королевской семьи. Перелет занял около двух часов, и с высоты птичьего полета Алена могла любоваться в иллюминатор незнакомой красивой страной.

Горные провинции разительно отличались от местности, в которой находилась столица. Казалось, что здесь время замерло или даже что часы пошли вспять. Девушка видела хижины и домики, которые наверняка стояли здесь и пятьдесят, и сто лет назад. В горах были видны огромные отары овец. Патриархальная жизнь текла своим чередом, и никакие политические пертурбации не влияли на ее ход.

Самолет приземлился на небольшом военном аэродроме. Их встретили два небольших автобуса, которые повезли ученых к лагерю по дороге, где казалось, будто автомобили зажаты между высоченными горами и уводящей в бездну пропастью. И только где-то высоко алел горизонт: солнце уже садилось.

– Это край вулкодлака, – пояснил профессор Кочубей Алене и Катюше. – А вон в том замке, – он указал на руины средневековой крепости, возвышавшиеся на одном из утесов, – якобы и обитал воевода-князь, который после смерти не был принят ни адом, ни раем и превратился в кошмарное чудовище, помесь медведя, волка и человека, в того самого вулкодлака. Якобы он до сих пор бродит в лесах и нападает время от времени на одиноких путников, желая упиться их кровью и насладиться их плотью…

От таких рассказов Алене сделалось жутко. Как образованный человек, более того – ученый, она не верила в подобные сказки. Но, с другой стороны, девушка не раз убеждалась, что многие мифы имеют под собой реальную основу. И кто знает, может, в покрывающих горы лесах и правда прячется какое-то неведомое науке существо, некое подобие снежного человека, которого местные жители считают вулкодлаком…

– Кстати, где-то здесь располагается знаменитая на всю страну тюрьма, в которой отбывают наказание самые кошмарные и жестокие убийцы и маньяки, – добавил профессор. – Что и говорить – настоящий край вулкодлака! Жуть, да и только!^[1]