Только что шли по ветру со скоростью курьерского поезда, волны легко обгоняя. И, вдруг, наступило полное безветрие. Волны гигантские мчатся нам навстречу. Страшно…
Что дальше произошло – в это никто не верит, сколько раз я ни рассказывал.
На одной из встречных волн перевернуло яхту. Сделала «Кошка» сальто безупречное (или «петлю Нестерова», для тех, кто понимает), да и приводнилась мягко, за ушедшей волной…
И так – за время урагана – пять раз было! Никто не верит, а зря.
Прав был незабвенный капитан Врунгель:
– Как вы судно назовёте – так оно и поплывёт!
И народная мудрость, безусловно, права:
– Кошка, она всегда на лапы приземляется.
А, так же, как показывает практика, и – приводняется!
Кошка – всегда – приземляется на лапы.
Мяукая, при этом, немножко.
Какое же это ёмкое слово, однако:
– Кошка!
Прошёл ураган, потрепав нас изрядно.
Мачта сломана, паруса порваны в клочья, дизель – на последнем издыхании….
Огляделись – Земля с юго-запада.
Подплываем – со скоростью черепахи:
– Ба, Барбадос! Куда и плыли – собственно. Бывает…
Отстоялись на Барбадосе с недельку, новую мачту поставили, парусов подкупили, благословясь, дальше пошли.
Ещё через сутки «Кошка» бросила якоря в уютной бухте Сан-Анхелино. Городишко есть такой – на карибском побережье.
Какая это страна?
А, так ли это важно? Допустим, Никарагуа.
Впрочем, даже не все местные жители на этот вопрос отвечают уверенно. Некоторые, безмятежно улыбаясь, отвечают:
– Да, Карибия, наверное….
Эхо – былых времён.
Зов – тех далёких стран.
Вновь – ветер перемен.
Бьёт – в наши паруса!
Тени – прожитых лет.
Нам – не дают уснуть.
Отблески – прошлых побед.
Наш – озаряют путь!
Чаек – тоскливый крик.
Вслед летит – за кормой.
Жизнь – это только миг.
Нам не надо – другой.
Клипер – поднял паруса.
Все – словно бы – навсегда.
И – голубая звезда.
Снова – слепит глаза.
Сотни – ужасных бурь.
Где-то – в засаде сидят.
Нынче у нас – июнь.
Плаванье – до декабря.
Месяц – и белый песок.
Тёплый и нежный – такой.
Кошкой – лежит у ног.
Ластиться – под рукой.
В том кабачке – огни.
И гитары – поют.
Тропики – рай для любви.
Может – останусь я тут?
Вдруг – позабуду Тебя?
Завтра – встав поутру?
Златом – пошло звеня.
Я гарем – заведу?
В трюм его – помещу.
Вновь – поднять паруса!
Отчего же – грущу?
Отчего же – слеза?
И – миллиарды звёзд.
Нежно так светят – вдали…
Слушай – не надо слёз.
Просто – меня позови.
Ты позови – всерьёз.
Через – шторма и года.
Что мне – те полчища звёзд?
Ты у меня – одна.
Сон, вдруг, снится – ещё.
Первый снег – на полях.
По полю – мы вдвоём.
Дружно шагаем. Зря
Снился – под утро – тот сон.
Яркая в небе – заря.
Чистый – совсем – горизонт.
Может, всё это – зря?
Значит – всё решено:
Вся команда – наверх!
Рулевой – путь домой!
Даст Бог – всем!
Снова – знакомый причал.
Кто там – стоит на краю
Пирса? Не уж-то – Она?
Та, что так нежно – люблю…
Допустим, вы пришли на морской пляж какого-либо курортного городка. Например, блистательной Ниццы. Или, наоборот, провинциального и зачуханного Ейска.
Стоите и глядите себе под ноги, а потом медленно поднимаете голову.
В этом случае вашему взгляду последовательно открывается череда изысканных картинок: песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо…
Но, так бывает далеко не везде и не всегда.
Например, здесь, на набережной городка Сан-Анхелино, поздней весной или в начале лета, при полном безветрии, на рассвете – между шестью и семью утренними часами – череда картинок будет иной: песок, песок, море, море, море, море, (а может, уже небо?), точно – небо, (а может, еще море?), море, море…
И никаких тебе фокусов. Просто море и небо окрашены в совершенно-одинаковые, ярко-бирюзовые цвета. Линия горизонта отсутствует. Небо и море сливаются в нечто Единое, Неразделимое и Неразгаданное…
Ничего прекрасней на белом Свете нет.
И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы – счастливчик. У вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним. Ну, а тот, кто уже стал свидетелем этого Непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости. Или, на крайний случай, по зову сил Высших…
Вот, так всегда – когда не клюет, всегда тянет немного пофилософствовать.
Кстати, если вы никогда не рыбачили на Карибском море, и – при этом – не имеете крепких зачатков ихтиологических знаний, то и не пытайтесь. Мол, себе дороже. Здесь большинство рыбьего населения – создания крайне ядовитые и, вовсе, несъедобные, а некоторых из них и в руки брать не советую – ожог обеспечен. Даже я, проживший в этих краях целых два с половиной месяца, предпочитаю ловить только pezo, как их называют местные аборигены. Впрочем, я почему-то уверен, что это обычная молодь барракуды, хотя, могу и ошибаться…
Длинный зеленый поплавок, изготовленный из пера попугая, медленно пошел в сторону, покачнулся и уверенно утонул. Подсечка, короткая борьба, и длинная зеленая рыбина, широко разевая зубастую пасть, запрыгала по белому песку.
Это уже третья за утро. Право, недурно. Теперь можно, никуда не торопясь, перекурить.
Сан-Анхелино, наконец-таки, проснулся. Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким, мощеным диким, необработанным камнем улицам. Кто-то по делам, но большинство просто так – ради променада, пока не наступил полуденный зной, а, следовательно, и сиеста – сладкий послеобеденный сон где-нибудь в спасительной тени.
В бухту, надсадно подавая хриплые наглые гудки, ввалился грузный лесовоз «Кьянти», оставляя за собой радужные мазутные пятна и устойчивый запах керосина.
Рыба больше не клевала. Оранжевое, все еще утреннее и поэтому не особенно злобное солнышко, выглянуло из-за банановой рощи, что уютно расположилась у меня за спиной.
Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы. И, вот, уже нежно-зеленое море было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто бы кто-то торопливо провел по прекрасному художественному полотну лезвием тупого ножа, оставляя где-то там, в немыслимой дали, грубый шрам – линию горизонта.
Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился новый тропический день – безжалостный в своей грядущей жаре…
Небо и море – одного цвета,
Нет между ними – горизонта линии.
Говорите, здесь всегда – Вечное лето?
Плесните-ка – ещё – Мартини…
Скорее всего, я тут зависну – надолго.
Возможно, что и навсегда.
Между тропиком Рака и тропиком Козерога,
Говорят, медленно летят – года…
Я зависну, не думая о хлебе насущном.
Бананы и кокосы – падают прямо в руки – всегда.
Сиеста – многочасовая. И Любовь, говорят, места эти посещает —
Разборчиво, иногда…
Что ещё надо – чтобы подбить Итоги?
То ли всей Жизни, то ли – только – Её проявлениям частным?
Вдруг, здесь навсегда останусь, подражая многим?
Счастливым – в конечном итоге. Или – несчастным…
Вдруг, год проспав, объевшись цветками лотоса,
Я вернусь, всё же, в свой Мир – прежний?
Где метели метут – целый год – без роздыха.
Всё метут и метут – без бонусов на Надежду.
Вернусь к той девчонке – с глазами серыми.
Словно, та вода – в знакомом роднике.
Со словами – на удивленье – несмелыми,
Что родились – негаданно нежданно – в этом тропическом далеке…
А вечерами зимними, хмурыми, промозглыми,
Что сразу наступают – по окончанию короткого лета,
Я буду ей рассказывать – веками нескончаемыми, долгими —
О тех местах, где небо и море – одного цвета…
Так случилось, что обратно пошли только через одиннадцать месяцев с небольшим. Вдвоём с Фьордом. Доктор Мюллер заживо сгорел в одной из славных карибских эскапад. Мари тоже умерла, как будто колодезная вода – в деревянном ведре – покрылась тонкой корочкой льда…
Не будем здесь об этом. Про это – роман целый надо писать. Напишу, в обязательном порядке. Честью клянусь. Тем не менее.
Посовещались и пошли в норвежский Берген.
«Кошка» была приписана к порту Барселоны. Да, собственно, какая разница? Хозяин яхты – доктор Мюллер – погиб. Да и все наследники его – также.
Решили, что в Бергене поставим «Кошку», оплатим стоянку на полгода вперёд, Власти известим, а дальше – не наше дело…
Еле Фьорда уговорил зайти в Синиш.
Пришли, встали к причалу отведённому, сошли на берег. Стали бабушку Наталью искать – нет нигде.
Парнишка местный подбежал, лопочет что-то, зовёт куда-то. Благо Фьорд, проплавав много лет по морям и океанам, превратился в самого натурального полиглота. Перевёл всё – пусть, и через пень-колоду.
Пришли на место. Кладбище – древней не бывает. На самом краюшке притулилась могилка скромная, табличка: – «Natali Ivanova 1932–2002». Ниже – текст на португальском языке.
Переписал я тщательно этот текст, через полгода, уже в Питере, мне его на русский перевели:
Жёлтое солнце в её волосах.
Утро над быстрой рекой.
И о безумных и радостных снах
Ветер поёт молодой.
Жёлтое солнце в её волосах.
Жаркий полуденный зной.
И о мечтах, что сгорели в кострах,
Ворон кричит надо мной.
Синее море, жёлтый песок.
Парус вдали – одинок.
Ветер волну победить не смог,
И загрустил, занемог.
Жёлтая роза в её волосах.
Кладбище. Звёздная ночь.
И бригантина на всех парусах
Мчится от берега прочь.
Камень коварен. Камень жесток.
И словно в страшных снах
Маленький, хрупкий, жёлтый цветок
Плачет в её волосах…
Постояли, повздыхали, помянули. Утром дальше отправились.
Через шесть суток вошли в бухту Бергена.
Красиво, ничего не скажешь. Солнце в волнах яркую радугу запускает, на берегу домишки жёлто-красные выстоялись в ровные ряды.
– Эй, Фьорд! – говорю. – Посмотри, красота-то какая!
А Фьорд совсем в другую сторону смотрит. Там, на молу пирса, девчонка стоит невысокая, а рядом с ней – два пацана-погодка белобрысых, лет по восемь-десять.
– Прощай, Андреас! – Фьорд говорит. – «Кошку» сам поставишь.
И, как был, сиганул – в полной амуниции – за борт.
Пришвартовался я кое-как. Ткнулась «Кошка» бортом в шины резиновые, прибитые к причалу, да и замерла послушно. Умная – девочка.
Да, думаю, и мне, судя по всему, пора на Родину. И девчонка своя там ждёт, Фьордовой и не хуже совсем. И киндеров – пару…
Нева – грустит…
И я грущу – за ней.
И воздухе – тоска.
Да и пребудем – с этим…
Бывает всяко
В розовом рассвете.
Бывает в Мире – Солнечных Теней…
Бывает. Почему же – Ты – грустишь?
Роняя слёзы – словно Мир закончен?
И ветер, разогнав толпу на Площади,
Вдруг, прилетел – к Тебе.
И я с ним – лишь – к Тебе!!!
– Эй, Андреас! – Фьорд издали орёт, жену обнимая, а на каждом его плече сидит по мальчишке белобрысому. – Всегда и везде! А козлы те – не пройдут никогда!
И на правое плечо своё кивает, где татуировка Че Гевары – место быть имеет.
– Конечно, не пройдут! – отвечаю, на своего Че пальцем показывая, что на левом моём плече – живёт. – Никогда!
Барселона – Синиш – Сан-Анхелино – Берген – Санкт-Петербург, 2002–2007.
О проекте
О подписке
Другие проекты