Рожденный всплеском популярности «темных веков», исторический роман, как жанр литературы, прошел через горнило романтического флера в сторону реализма, обрастая по пути фэнтезийной составляющей (черпающей у него вдохновение), чтобы затем вновь возвратиться к классике своего времени. Быть может зачатки жанра и правда «можно усмотреть уже в Александрийскую эпоху»; но мне всегда импонировало высказывание Белинского:
«До Вальтера Скотта не было истинного романа... именно он дал историческое направление европейскому искусству ХIХ века».
Конечно Скотт далеко не первый автор кто обращается к прошлому делая его своим главным героем, но Шотландцу в некотором роде повезло поймать ту волну популярности, которая возвела его в ранг первых из равных. Вообще XIX век, стал эпохой больших культурных перемен. В той же России, как отмечал Адам Мицкевич:
«много говорили о местном колорите, об историчности, о необходимости воссоздавать историю в поэзии, в романе».
К историческим персонам обращается Пушкин, «последний летописец...» Карамзин пишет свою «Историю государства Российского», о которой «наше все» скажет, что
«даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную... Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Колумбом».
Всплеск жанра одни связывают с ростом национального самосознания, другие полагают, что свою роль сыграли авторитеты литературного цеха (зачинатели моды). Впрочем, и те, и другие неизменно говорили о «шотландском чародее, который увлек за собой целую толпу «подражателей».
Для меня в детстве Скотт был первым из многих. Превосходя «подражателей» простотой языка и красотой изложения, он неизменно становился флагманом моего исторического интереса. При этом ожидая бурю и масштаб событий ушедших столетий я ни в коей мере не разочаровывался, получая скорее местечковую историю, обернутую в такой фон, где
«главные лица получают право быть поставленными на вершину и рассматривать важнейшие события в связи со своей индивидуальностью».
Сейчас Скотт скорее один из многих той плеяды «подражателей», где отдельные авторы, как, например, Гюго, стоят на куда более высокой ступеньке ранжирования. Любовь и популярность никогда не мешали мне стараться быть объективным (в той мере, где это вообще возможно, когда мы говорим об искусстве), потому признавая достоинства «шотландского чародея» я не могу не упомянуть о недостатках, тем более что в большей степени они проявились именно в данном романе.
История Найджела - это история больших перемен на пороге которых оказалась Англия XVII века. Со школьной скамьи мы помним о джентри и буржуазии, о росте торговли и начале колониализма, о победе буржуазной революции и реставрации монархии. Но за этими терминами и датами порой легко не заметить самого общества, где старая родовая аристократия практически превращена в «реликвию древности». Где молодые дворяне уже не живут поместьями или «лучами рыцарства» (скорее высмеивая донкихотство последних). Где всё большим влиянием и почетом обрастают горожане. Где «жизнь была неспокойной и распущенной». Где главный герой был «совращен с пути истинного аристократическим высокомерием и эгоистической роскошью». Да, царствование Иакова I вышло временем весьма неспокойным. Впрочем, Скотт, в очередной раз как будто насмехается над нами: Пороховой заговор, мятежные бароны, убийцы и лицедеи все это осталось за чертой тех нескольких недель, что стали временем пребывания Найджела в Лондоне, то что обещало быть грандиозной историей, осталось лишь упоминаниями, или чертами характера короля Иакова: «Я даже слышал запах пороха, я твердо в этом убежден». С другой стороны, именно этим Скотт меня всегда и притягивал - самый невинный сюжет, самая бытовая история, вышедшая из-под его пера, становится настоящим приключением. При этом её бытовая сторона всегда имеет масштабный исторический контекст:
«Все «частное» дано В. Скоттом в исторической перспективе: вымышленные герои - люди прошлых столетий - действуют среди исторических лиц, участвуют в событиях, имевших место в реальности».
Вообще герои всегда были одним из самых сильных мест романов Скотта. Шотландец никогда не представит вам лишнего персонажа. Если перед нашим взором идет обстоятельный рассказ о том, кто «показался в глубине аллеи и медленно шел по направлению к скамейке»; значит этому герою суждено сыграть свою роль. При этом он может встретиться нам лишь в нескольких главах, исчезнуть на добрую половину романа, но то, что своё дело он сделает, также верно, как и его пребывания на страницах произведения. В таком ключе романы Скотта сродни театральным пьесам, где есть десяток героев со своими чертами и характерами. При этом найдется место и историческим персонам (Иаков, герцог Бэкингем, принц Карл), и героям простым, причем, как правило, вымышленным.
Вторым важнейшим и сильнейшим ядром романов Скотта являются богатые описания. На примере «Приключения Найджела» мы видим Лондон, представленный в трех лицах, каждое из коих становится подмостками для наших героев. Как будто величественный Уайтхолл: «Наконец Уайтхолл принял в свое лоно нашего путешественника, который проехал под одной из великолепных арок работы Гольбейна, облицованной мозаичными плитками - под той самой аркой, с которой Мониплайз кощунственно сравнил Западные ворота Эдинбурга, - и выехал на обширный двор, где царил полнейший беспорядок, вызванный перестройкой дворца». Веселый и деловой Темпл-Бар и Флит-стрит, где гордые ремесленники выставляли свой товар на попечение горластых подмастерьев, и где веселые студенты проматывали свое невеликое состояние живя сегодняшним днем. И, наконец, «Эльзас»: «Так назывался на воровском жаргоне Уайтфрайерс, обладавший определенными привилегиями убежища и ставший благодаря этому приютом для лихих людей, не ладивших с законом». В окружение этих «лиц» как бы отдельными островками являются Сент-Джеймский парк («маяк» для обитателей Уайтхолла) и «первоклассный клуб молодежи той эпохи» Ресторация Божё («маяк» для молодых аристократов и студентов Темпла).
Скотт представляет нам Лондон, как бы в социальном разрезе: аристократическая верхушка и преступное дно. Своего заглавного героя автор делает как бы чужим для обоих лагерей. Найджел сталкивается и с соблазнами верхушки (карты, честолюбие, распутство) и с пороками дна (то же пьянство и азарт, но уже не в столь романтичном флере). Он пример героя, который вкусив утех высшего света потерял голову и вынуждено попал туда, где сумел наконец подумать и взглянуть на себя со стороны. Найджел - это растущий персонаж, хотя его рост и тяжело пронаблюдать. Любопытно, что оригинальное название произведения вернее было бы перевести, как «Фортуна Найджела», намек на азартные игры (одна из главных причин его падения) и на невероятное везение главного героя. Так, несмотря на чуждый для него мир Найджел всегда находит бескорыстную помощь и поддержку: в Темпл-Баре и Флит-стрите - это Джордж Гериот и Маргарет Рамзи; в Уайтхолле - это граф Хантлинген; в «Эльзасе» - это Марта Трапбуа.
Несколько особняком, как бы вне всего этого социального разреза, находятся два героя. Во-первых, это Ричи Мониплайз - слуга Найджела, выступающий для последнего, чем-то вроде vox rationis (лат. «голос разума»):
«ваша светлость ведет такой образ жизни, который я не могу ни одобрить, ни поощрять своим присутствием».
Пожалуй, Ричи - это одна из главных находок романа (причем это особо понимаешь если учесть, что ему уделяется не столь много авторского внимания). Он хвастлив, самонадеян, даже дерзок, и «все же не браните и не гоните его, ибо, поверьте моим сединам, в наши дни любовь и преданность слуги встречаются реже чем в те времена, когда мир был моложе». Во-вторых, эта фигура, которая стоит как бы на стыке старого и нового, думаю по наличии в моей рецензии латыни вы уже могли догадаться, что речь идет о короле Иакове I: «загадка будущих историков». Скотту было важно показать неоднозначную персону с очень неоднозначной судьбой (при этом не показывая нам самой судьбы, а изображая лишь следствие), трудность задачи выполнена с успехом. Иаков - это кладезь противоречий:
«Он отличался глубокой учёностью, не обладая при этом полезными знаниями; временами он проявлял проницательность, хотя не был наделён истинной мудростью; он любил власть и стремился сохранить и укрепить её, но готов был уступить управление государством и руководство своей собственной особой самым недостойным фаворитам; он смело отстаивал свои права на словах, но покорно смотрел, как их попирали на деле»;
думаю, что уже одно это открывающие описание стоит того, чтобы с нетерпением ожидать любой сцены с участием «мудрейшего глупца христианского мира».
Через характеры и мысли героев мы видим отношение самого Скотта к тем переменам, что происходят в правление Иакова:
«Не выражая симпатии ни праздному, скандальному и сомнительному свету, ни логовищу падших, притону нечестивого и безудержного порока и разврата - Эльзасу, В. Скотт противопоставляет им ценности, основанные на чувстве любви к родине и уважении человеческого достоинства».
Отсюда важную роль играют фигуры графа Хантлингена, с чьим образом особо контрастирует его собственный сын (вот вам конфликт отцов и детей) лорд Дэлгарно и чья арка закончилась наиболее трагически. Старый граф олицитовряет собой отжившие времена, как своим поведением, так и своими желаниями:
«Я был бы счастлив, если бы мои старые дубравы в Дэлгарно вновь огласились криками охотников, звуками рога и лаем гончих, а каменные своды замка эхом откликались бы на веселый смех моих вассалов и арендаторов, осушающих одну чарку за другой».
Такие акценты являются авторским правом Скотта, но его очарование временами ушедшими лишь довершает романтизацию «темных веков», которую он же когда-то и начал и, которую критикуют многие читатели наших дней вменяя это автору в вину.
Для меня романтизация эпохи никогда не была существенной проблемой. Надо понимать, что Скотт ставил цель популяризировать историю, особенно в глазах молодежи тех лет. Отсюда, небезызвестные «Дедушкины рассказы», адресованные не только родному внуку, но всему молодому поколению, и, представляющие собой, героизацию истории Шотландии.
Однако закрывая глаза на романтизм историй Скотта, я не могу не признать их структурное повторение. Практически каждое произведение идет по одной и той же проторенной дороге. Так исследователь Жачемукова выделяла пять центральных сюжетных столпов романа Скотта:
«1) путешествие; оно может быть вызвано ссорой со старшим поколением («Роб Рой», «Айвенго») или другими причинами, но в том или ином виде присутствует непременно; 2) любовь к прекрасной даме, встречающая на своем пути различные препятствия; 3) воспитание (перевоспитание) героя, в частности, под влиянием этой любви; 4) тайна; 5) интрига, связывающая политическую, культурно-историческую часть романа с собственной судьбой героя».
Когда читаешь одно два произведения с разницей в год, схожесть не так бросается в глаза. Когда постигаешь Скотта залпом, формируется мнение, что структурно все его романы про одно и тоже, антураж разный (и то не всегда). В «Приключениях Найджела» - это особо усугубляется финалом произведения. Вот ведь, действительно фортуна, кажется, что с Найджела все как с гуся вода, практически все отворачиваются от героя, почти во всех глазах он пал столь низко, что обратного пути не будет. При этом обвинение висит настолько тяжкое и безапелляционное, что непонятно, как вообще можно выкрутиться из данной ситуации. Но нет, история заканчивается максимально позитивно. Настолько, что мне даже становится обидно за героиню «Эдинбургской темницы». Злодеи получили заслуженное наказание, герои добились своего счастья (А заслужил ли его Найджел?), а сдерживающей нитью между всем этим стала история леди Гермионы, которая на протяжение всего романа казалось мне лишней и никуда не ведущей (хотя мы помним, что у Скотта не бывает лишних героев), но в итоге её несколько нелепая арка окажется главной причиной разоблачения лорда Дэлгарно...
Излишнюю структурность, кажется видит и сам Скотт, даром, что позволяет себе посмеяться над авторами прошлого, да и заодно над собой, выводя такие строки:
«Было время, когда рассказчик обязан был завершить свое повествование подробнейшим описанием свадьбы, укладывая молодых на брачное ложе и бросания чулка в толпу гостей. Через множество опасных и затруднительных положений автор приводил наконец героя и героиню к счастливой развязке».
Однако, шутка практически никуда не ведет, так как свадебная глава, пусть и не подробно расписанная, но все же есть. Специально для неё автор расчищает подмостки сцены, выводя на них всех главных героев романа, как на прощальный зрительский поклон.
