Герцогиня и конюх

Роман Антропов, автор известных рассказов о сыщике Путилине, обращается к любопытной исторической фигуре императрице Анне Иоанновне и обстоятельствах возведения её на престол. В отличие от большинства трактователей её фигуры, как "тупой вздорной бабищи-самодурши", (по отзыву Пикуля, считающего себя историческим романистом, а на деле образца безграмотности и предвзятости), Антропов в легком приключенческом стиле своего романа пытается разобраться объективно в её характере и условиях, которых всё это произошло.
Московская царевна Анна, дочь царя Ивана Пятого (которого нарышкинская и петровская пропаганда записала в "дурачки", который однако дал совершенно здоровое жизнеспособное поколение, дожившее до начала XIX века) выдана из политических соображений за молодого курляндского герцога. По поводу свадьбы "европейски ориентированное" правительство Петра Первого закатило грандиозную попойку на две недели, в результате которой, молодожен крякнул. Очень удачно для российских интересов, ибо теперь появилась официальная возможность вмешиваться в дела Курляндии

(западная Латвия), бывшего владения Кетлеров, магистров Ливонского ордена. Заложницей этих интересов и стала герцогиня Анна. Без реальной власти, без права выбирать себе мужа, принужденная раболепствовать перед российскими вельможами, недавними боярами, неизмеримо более низкими по рождению перед царевной, которые всем заправляют, "пирожником" Меньшиковым, фактическим наместником Бестужевым (отцом канцлера Бестужева из "Гардемаринов").
Эти постоянные унижения, которые сносила Анна, и вы всерьёз думаете, что молодая амбициозная женщина, не озлобится, не испортится характером, не откажет себе в удовольствии отплатить своим обидчикам? Первой жертвой стала бывшая невеста Петра Второго Екатерина Долгорукая, которую Анна заставила обувать себя перед коронацией. Недурно, для начала. Дальше пойдет, как по накатанной...
Писатель ставит её перед выбором, с кем царствовать, с немецкой партией, окопавшейся в России ещё со времен Петра, поборника заморских "ценностей", или со старой "боярской" партией? Выбор на самом деле кажущийся. Быть с любимым Бироном, который ей был верен до конца, с Остерманом, членом тайного совета, который и провернул всю эту хитроумную комбинацию по призыву на трон герцогини, и разрыву "кондиций" - ограничивающих самодержавие? Или с "верховниками", наследниками "семибоярщины", желающими урезать её в правах, и ни во что не ставящих её горностаевую мантию? Да вы бы сами, что выбрали? Анна ожидаемо оказалась не настолько "русской православной патриоткой", чтобы мириться с унижениями и не отплатить за них... Однако, как резонно отмечает автор, по жестокости и самодурству, её правление петровскому уступает...
Роман, писаный в жанре "исторические приключения" читается легко, с интересом, наполнен живыми сценами, придворными интригами, диалогами, мистическими событиями в духе Калиостро, которые действительно сопровождали жизнь царевны, дочери Ивана Пятого.
P.S.
В августе 1803 года молодой русский император Александр I получил письмо, пришедшее как будто из прошлого. Принцесса Екатерина Антоновна, последняя правнучка русского царя Ивана Пятого, прислала ему письмо, написанное собственноручно. Она умоляла забрать её в Россию, домой. Она жаловалась, что датские слуги, пользуясь её болезнями и незнанием, грабят её. «Я плачу каждый день, — заканчивала письмо Екатерина, — и не знаю, за что меня послал сюда Бог и почему я так долго живу на свете." Русский император ничего не ответил. Он сам недавно пришёл к власти более чем сомнительным путём, а Екатерина по завещанию Анны Иоанновны юридически имела гораздо более прав на престол, чем линия Александра...

Хотите – верьте, хотите – нет, но лично я после прочтения опуса Антропова поняла: не того, ой не того Романова назвали мучеником. На самом деле это звание должно было достаться… Анне Иоанновне.
Во-первых, она была практически насильно выдана замуж суровым дядей. Конечно же, за не очень любимого ею человека. Нет, это ничего, что на брак как на коммерческую сделку в то время смотрели в 90% случаев из 100 – причём вне зависимости от того, происходила невеста из семьи дворянской, купеческой или рабоче-крестьянской. Это ничего, что всего несколько лет назад царевны из дома Романовых вообще не имели права ни выходить замуж, ни выходить из терема. Главное, что у Анны «было чуть не пятнадцать женихов и ни за одного из них она не имела права выйти замуж по чувству и влечению собственного сердца, по своей воле». А это – трагедия.
Во-вторых, после свадьбы муж ушёл в запой и помер, не успев Анну трахнуть. Правда, оттого, что супруг много пил, Анна не стала мало есть. Но кому охота смотреть на такие приземлённые материи?
В-третьих, по политическим соображениям её отправили на Митаву, где и началось её продолжавшееся 17 лет «великое сидение». Сидение, естественно, не в монастыре, не в Крестах и не где-нибудь в бывшем архиерейском доме в Холмогорах. А в относительно комфортабельном герцогском замке. Ей даже работать не надо было – всем управлял совет обер-ратов. Ну и Бестужев держал руку на пульсе. Но всё равно: не избавило «трагическое вдовство» «несчастную русскую царевну от заключения в Митаве».
В-четвёртых, российское правительство не дало ей устроить личную жизнь с Морицом Саксонским, который не столько её любил, сколько использовал. Пришлось ей удовлетворяться с Эрнстом Бироном, который тоже не столько её любил, сколько использовал.
В-пятых, ей были маловаты бриллианты. Нет, честно. «В своих "слезных" письмах в Москву и Петербург она нередко жаловалась, что ей "большую конфузию приходится претерпевать пред придворными и митавскими дамами, понеже нету нее достаточной толики ив нарядах и бриллиантах".
И даже тогда, когда она, обманув верховников, разорвала кондиции, села на престол и устроила себе на 10 лет каникулы, она всё равно осталась жертвой манипуляции нехорошего Бирона.
А мораль сей басни такова: для того чтобы признать человека мучеником, выкапывать трагические события из его жизни совершенно необязательно. Достаточно подать уже имеющиеся события в нужном ключе.
Антропов мастерски передаёт атмосферу придворных интриг, особенно когда они касались вмешательства Меншикова в дела Курляндии. Но на этом достоинства романа заканчиваются. И начинается мелодраматическое нытьё с уклоном в мистику, из которого, пожалуй, лучшим эпизодом был эпизод ролевых игр – когда Иван Долгорукий в костюме гусляра идёт сексуально удовлетворять Анну Иоанновну.

Пожалуй, его песню стоит сохранить как пример поэзии Серебряного века...

ПЕСНЬ НА ГУСЛЯХ ИВАНА ДОЛГОРУКОГО

Ой вы, гусли-гусельки, веселые мои!
Вы поведайте нам, гусли, сказочки свои!
Распотешьте девицу, красна молодца,
Чтоб взыграла кровь их, удалы сердца.

Начинают гусли: с давних, слышь ты, пор
На Руси пресветлой появился вор.
Он -- старик высокий, с белой бородой,
Ходит он все больше, все ночной порой.

Как идет -- так песни удалы поет,
Бородой косматою лихо так трясет.
"Кто ты будешь, дедко? Как тебя зовут?" --
Вопрошают люди. Сами бледны... ждут.

"Я -- сам бог Ярило, Хмелем звать меня,
Много показать вам я могу дивья.
Тайной заповедною лишь один силен,
В радостях, в весельях я один волен".

Подивились люди: "Полнё, дедко, врать!
Неужель людей всех в плен ты можешь взять?" --
"Ой, могу, людишки, чары напустить,
Одному мне будут люди все служить!"

Выдвинулся парень. Был он лих и смел
И в глаза Яриле гордо поглядел.
"Ты зовешься Хмелем? Хорошо, старик!
Я побью тебя сейчас же, в этот самый миг.

Ежели всесильны чары все твои,
Ты развей мне горе, муки все мои.
Полюбил давно, слышь, я цареву дочь
И не сплю, не ем я, -- прямо мне невмочь.

Ах, хочу лебедку я к груди прижать
И уста царевны пылко целовать!
Только та царевна за замком живет,
Свора псов иземных ее стережет".

Отвечает Хмель тут: "Гусли ты возьми
И к царевне Зорьке смело ты иди!
Грянь по струнам звонким, песенку ей спой,
И она ответит: "Ах, желанный мой!"

И пробрался парень, хоть и труден путь.
Ну, как вдруг увидят, на дыбу возьмут?
Вот уж и царевна. Вспыхнула, дрожит
И на красна молодца сурово глядит.

"Ой ты, тать ночная! Ой ты, вор лихой!..
Как ты смел пожаловать в царский терем мой?"
Не ответил молодец... лишь в очи поглядел,
И на гуслях-гусельках он песню ей запел.

"Ах, зови, царевна, палачей своих,
Пусть уж снимут голову со плечушек моих!
Но на пытке лютой буду умирать
И "люблю царевну!" стану все кричать!"

Что же тут царевна молвила в ответ?
Оглянулась... Горенка... Никого-то нет...
Перед ней молодчик статный, удалой...
И шепнула только: "Ах, желанный мой!.."