Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
– спрашивает молодой солдат.
Дядя, заслуженный ветеран, начинает подробно рассказывать о том, как русские показали французам почем фунт лиха. Впрочем, после славной битвы победоносная русская армия почему-то отступила, отдав побежденным французам Москву без боя. Но в итоге все закончилось хорошо, наши снова победили.
Однако вопрос новобранца был по существу. Москва была отдана французу не даром, а с превеликой пользой. И ветерану надо было повествовать не о своих ратных подвигах, а о сложной градостроительной ситуации в Москве в начале XIX века.
Потому что главным результатом Бородинского сражения и последующей сдачи Москвы стало кардинальное разрешение накопившихся архитектурно-жилищных проблем.
Москва того времени состояла из огромного количества убогих деревянных строений, будучи фактически Очень Большой Деревней.
Если бы не катастрофический пожар, случившийся так кстати после вступления французов в покинутый город, Москва постепенно стала бы Очень-Очень-Очень Большой Деревней, а потом заполонила бы своими избами и огородами всю территорию Подмосковья.
«Пожар способствовал ей много к украшенью».
Полковник Скалозуб («Горе от ума»).
Как говорится, не было бы счастья да несчастье помогло.
Благодетельный огонь уничтожил большую часть города и волшебным образом решил градостроительную проблему. За считанные годы на месте кривых улочек возникли почти европейские кварталы с многоэтажными домами, большими и малыми театрами.
И благодарить за это надо Наполеона и французскую армию. И особо — градоначальника Москвы Федора Ростопчина, по приказу которого были вывезены или уничтожены все пожарные рукава.
Еще современникам московский пожар казался крайне подозрительным. Ведь выиграли от него в первую очередь подрядчики и строители. Так что поневоле напрашивается мысль о возможном сговоре графа Ростопчина с тогдашними девелоперами.
В качестве прецедента Ростопчин мог использовать хрестоматийную историю о пожаре Рима.
Император Нерон годами с ненавистью взирал на омерзительные трущобы, из которых в основном и состоял «великий город». Он мечтал снести их до основания и построить величественные храмы, дворцы и общественные здания. Но даже он, со всей своей тиранией, не мог нарушить священные юридические права владельцев участков и недвижимости.
И тогда Нерону в голову пришла гениальная мысль: «Тот, кто нам мешает, тот нам поможет!».
Он отдал тайный приказ поджечь депрессивные кварталы Рима, а поджог приписал секте зловредных христиан.
За это ужасное преступление их скормили львам на арене цирка – для утешение погорельцев, в одночасье лишившимся жилья. А на освободившейся территории построили величественные общественные здания, красивые храмы и «Золотой дворец» Нерона.
В случае же с Москвой и выдумывать ничего не пришлось. Наполеон и его армия стали очевидными козлами отпущения. А их жалкие оправдания, что они, дескать, пытались тушить дома и даже спасли Кремль, никому не были интересны.
И как бы все повернулось, если русская армия действительно разбила бы французов при Бородине?
Ну, записали бы в длинный список побед российского оружия еще одну победу. Так ее и так записали, несмотря на фактическое поражение.
А вот если бы французы отступили, то в Москве не случилось бы судьбоносного пожара. И древний город продолжил бы хаотически разрастаться, все больше превращаясь в гигантское скопище деревянных изб.
И понятно, что никому не пришло бы в голову переносить столицу из благоустроенного Санкт-Петербурга обратно в Москву. И надменные петербуржцы сегодня презрительно бы взирали на провинциальных москвичей и передразнивали их деревенское «акание»…
Ах да, я отвлекся и совсем забыл, что собирался написать рецензию на «Бородино». Но тут и так все ясно. Молодец, Лермонтов, хорошее написал стихотворение. Такое героическое.
С детства помнятся емкие строки:
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Другу-мусью не позавидуешь. Если его не убило ядром при Бородино, то он наверняка замерз или умер от голода после отступления из Москвы.
Хоть он и оккупант, но все равно жаль бедолагу.