Салтыкова-Щедрина я не читал со школьных времен. Возможно, эта книга – не лучший вариант, чтобы вернуться к творчеству писателя уже взрослым. Здесь нет сюжета, глубоко прописанных характеров и других атрибутов романа. Здесь не увидишь блеска русской литературы. Но зато есть что-то другое.
«Мелочи» Салтыков-Щедрин писал уже на закате жизни, будучи очень больным и разочарованным человеком. И вот это чувство бессилия, обреченности, покинутости, бессмысленности, никчемности в книге показано великолепно. Сквозь сатиру, шаблонные истории, горькую иронию пробивается надрывная, глубокая человеческая тоска. По времени, по загубленному, по неосуществившемуся. Салтыков-Щедрин не умел и не хотел жить сам по себе, для себя, в отрыве от мира и людей. А мир был и плох, и жалок. И человек был ему под стать.
Медленно, неторопливо та же тоска накатывает и на меня. От безобразия, от низости, гнусности, опутавшей человека сейчас, как и тогда. Не стало ничуть лучше. Холопство – все еще главная черта русского общества. Мелочность и ублюдочные дрязги – главная деятельность его членов. Салтыков-Щедрин показывает образ жизни различных типичных персонажей того времени. И лучшее, чем можно охарактеризовать такую жизнь – жалкое прозябание.
Небольшие, но прогрессивные идейки, выхолащиваются в пользу карьеры. И вот либеральствующий человек поднимает со значением палец вверх и говорит: «Не время-с», буквально внюхиваясь в воздушные токи вокруг начальника, чтобы уловить в каком он расположении духа. Крестьяне стонут в нищете, вони, скученности, скотских условиях жизни и в таком же образе мыслей. Дельцы омерзительно наживаются на ничтожной, людоедской торговлишке и «бизнесе». Охранители охраняют режим. Журналисты пекут пикантные новости, превращая публику в клоунов и дегенератов. Работники мелких канцелярий бьются за то, чтобы свести концы с концами. И так до собственного конца, в удивлении на кой им эта каторга вообще сдалась.
Здесь совершенно шизофреническая смесь липовой беготни, суетни и абсолютного отупения, осоловения. Вся эта публика смотрит слепыми глазами в небо, шарит руками в тумане вокруг, ждет непонятно чего. Пытается ловить какие-то крохи, по команде расплывается в елейной улыбке; по команде плюется от ненависти и лезет убивать. И это даже не приказания – это веяния, слухи, выражение лиц. А другие просто пытаются не помереть и уже тот факт, что не померли возводят в божью благодать. Дальше мелочей нет ни мысли, ни движения. Все тухнет и гниет в лишь разрастающейся трясине.
Мы никуда оттуда не ушли. И я думаю, Салтыков-Щедрин этому не был бы удивлен. Это только добавило бы тоски. Человеку, у которого не осталось ни друзей, ни близких. Который не видел результатов, и не думал, что все стоило трудов. Который глубоко и страстно любил Россию, великолепно ее знал, но не мог увидеть выход из тупика. Что здесь? И почему так? Кто живой тут? Даже с интернетом, связью и всем прочим раз за разом в нашем холодном веке чувствуешь, что кричишь эти вопросы один в пустоту. А вокруг люди слепыми рыбьими глазами смотрят в небо и по сторонам, шарят руками-граблями по земле, загребая копейки, шелуху и окурки; лезут дряблыми языками друг другу в уши, выглядывают из-под канцелярских столов; булькают в кабаках и подталкивают друг друга локтями у касс с остервенелым видом; трубками вслушиваются в голосящий ящик, где рявкают паскудные гиены, да катаются по подмосткам убогие шуты; гладят по волосам масляной нечистой рукой, да побивают тут же добродушно по затылку если неровно держишь голову.