Я думал об этом, пока переводил восемьдесят третью строку из «Аксельта и Туннель». Последнее слово, которое не дает мне покоя: «Klegwoerum». Руководитель моей диссертации считает, что оно должно означать «изобилующий». Я полагаю, что «плодовитый». Мой друг Ральф Пакер предлагает «буйный». А Бигги утверждает, что все это не имеет значения. В словах Бигги содержится большая доля горькой правды.
"Человек воды" Джон Ирвинг
Есть особые люди, владеющие древним южноскандинавским, западным древнескандинавским, а может даже восточным древнескандинавским языками, и несущие косной читающей массе свет просвещения. Мария Елифёрова из этой замечательной когорты. Больше того, в моей табели о рангах она проходит как "самая умная девочка из всех. кого знаю", а знаю много, потому такая аттестация кое-чего стоит. Но быть хорошим преподавателем и писать исполненные сдержанной снобской ярости статьи о литературе - это одно, а создать хорошую книгу - все-таки совсем другое. Не первое мое знакомство с написанным Марией. Четыре года назад прочла "Смерть автора", изрядно подпав под обаяние ограненной под смесь викторианского романа с готическим, постмодернистской игрушки. Нет, и тогда книга не показалась по-настоящему интересной, а герои живыми, но стилизовано было отменно, очарование новизны сгладило шероховатости восприятия: значит я где-то не дотягиваю до понимания - решила.
Пришло время второго знакомства, возможности почитать "Страшную Эдду" искала давно, да все случая не выпадало. При всей любви к автору, опус разочаровал. "Опус" не в уничижительном смысле, я затрудняюсь отнести произведение к определенной форме или жанру: не роман и даже не повесть, хотя объемом ближе ко второй; не сага, хотя активно пользуется сюжетами Старшей Эдды. Нет определенного сюжета - история с Мартышкиным, Дикой Охотой, поисками утраченного Меда Поэзии совершенно не отвечает критерию; нет темы; нет героя; нет вразумительной мотивации ни у одного из действующих лиц; Мария Витальевна здесь даже не берет себе труда прибегнуть к стилизации, которая так много помогла "Смерти автора".
Не мудрствуя лукаво, герой-рассказчик так обосновывает свою позицию по этому вопросу:
Я не в силах овладеть дивным стилем «Старшей Эдды» – мне не довелось глотнуть Мёда Поэзии, о чём, может быть, не стоит жалеть. И, раз уж я не в силах писать единственно возможным для этой темы языком, я буду писать языком, единственно естественным для меня. Стилизации – самое тошнотворное, что только может быть.
Типа: "кушать подано, жрите, что дают, пожалуйста.". Обескураженный читатель, поняв, что ничего другого не остается, принимается вкушать, изрядно недоумевая, кто эти Хёгни, Сигурд и Брунгильда, связанные в Мидгарде узами дружбы, любви и предательства, а ныне, в пиршественных чертогах Валгаллы, свободные от мелочной пошлости земной жизни и осененные даром чистой христианнейшей любви и всепрощения (лев возляжет с ягненком и всякое такое).
Почему это читатель недоумевает? Да потому что Старшая Эдда не принадлежат к числу эпических циклов, хорошо известных русскому читателю, каким бы неглупым и подготовленным он ни был. Это не славянский пантеон и героические предания, о которых мы имеем представление в силу принадлежности к определенной культурной традиции. Это не мифы Древней Греции, с которых есть пошла вся европейская литература и с которыми спознаешься раньше, чем научишься читать. И не библейские, отсылками к которым пронизаны литература и искусство. Это в достаточной степени локально дислоцированный кластер информации,который приобрел немалую известность в читающих кругах благодаря "Американским богам" Геймана, но претендовать на доскональное знакомство со старшей Эддой мало кто, не являющийся узким специалистом, может.
На поприще популяризации скандинавского фольклора много потрудилась Анна Коростелева со "Школой в Кармартене", в чем русскому читателю несказанно повезло, но большая часть поля так и осталась непаханой и здесь нужно бы засучить рукава, впрячь быка из Куальнге в плуг, да и двинуться неспешным толстовским шагом по борозде. Мария Елифёрова поступает в точности наоборот, она ограждает делянку, сводит на нет прежнюю растительность и сплошь засеивает газонной травкой из полученного с таможни (контрабандный товар, радикальный черный цвет, не смывается ни горячей, ни холодной водой) подозрительного пакета. После расстилает плед и усаживается играть в куклы (а Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча...).
Это не затем, чтобы обидеть или задеть, в версии похождений Сигурда, предлагаемой "Страшной Эддой" на самом деле многое перепутано и много отступлений от канонического сюжета. А герои, да простит меня автор, больше всего напоминают небрежно размалеванных целлулоидных пупсов. Что до несчастного нелепого Мартышкина, устами которого рассказано это невразумительное нечто, он и вовсе смесь Акакия Акакиевича с Кириллом Лютовым из "Конармии" Бабеля, рассудку вопреки, наперекор стихиям, принятый как равный среди равных скандинавскими богами и эпическими героями. Резюмируя: Пой, Петенька, пой, публика дуру-дура.
Я нашел способ, как сделать написание словаря более простым занятием. Поскольку никто ничего не понимает в нижнем древнескандинавском, я решил выдумывать слова. Я выдумал множество оригинальных слов. И это здорово облегчило перевод «Аксельта и Туннель». Я стал выдумывать все новые и новые слова. Отличить настоящий нижний древнескандинавский от выдуманного мною нижнего древнескандинавского крайне трудно. "Джон Ирвинг "Человек воды"