– Какая же она прелесть! – прочувствованно сказала Лиля и замерла в позе поникшего лебедя, уронив руки и чуть склонив голову.
– Кто прелесть? – удивилась Ася.
– Я.
Очень хочется вписать главную героиню в одну эту простую и понятную цитату, составив образ "отвратительно-очаровательная, эгоистичная и легкомысленная дура". Но всё гораздо, гораздо сложнее...
Лиля Горчакова - княжна, для которой родители - это сильный, важный, но всё-таки образ, а не люди. У которой есть бонны, гувернантки, двадцать кукол и в сейфе лежит приданое: колье с сапфирами, цепочка с миниатюрными яйцами Фаберже. Классика той жизни, которая про хруст французской булки - и снова лишь одна из граней, в которую вся многомерная книга не впишется.
Лиля - русская княжна, а вокруг гремят первые годы революции, у неё больше нет родителей, нет права на жизнь, хотя ей всего-то пятнадцать. Нет больше ни кукол, ни детской, только плита, являющаяся кроватью и единственным оставшимся для Лили местом в некогда её квартире. Голод, холод, страх и ненависть. Не её ненависть, нет, Лиля слишком хорошо воспитана, а ненависть к ней как к человеку, которого можно безнаказанно убить. А ещё есть хорошие люди, которые решили принять её как свою, ничего не спрашивая, не видя её манер, нестыковок в истории и болезненной готовности сделать что угодно, чтобы остаться: сменить имя, национальность, религию, очень быстро измениться, подстроившись... Потому что жизнь - это не сборник клише про то, как хороший человек живёт среди плохих. И Лиля - человек, а не картонка с надписью "княжна". Её тянуло стащить у отца и попробовать сигареты, обмануть своих учителей, прочитать запрещённые книжки и влюбиться. Последнее - больше всего. Кое-что о выживании и о том, как быть взрослой, она знает, за доверчиво распахнутыми глазами, трогательно дрожащими губами и белыми руками скрываются когти, расчёт и "своя шкура дороже".
Лиля очень хочет вписаться в свою новую, еврейскую семью, не хочет, чтобы её, "недорезанную буржуйку", дорезали. И хочет любить, конечно. Точнее, как израненный, сломанный ребёнок, она хочет, чтобы все и каждый любили её, как любить в ответ она не знает. Да и всё понимание любви у неё сводится к поцелуям, томительной страсти и кое-каким отрывочным знаниям про физиологию, что накладывается на теорию стакана воды и полную свободу половой жизни, которая ломала в первые годы СССР привычные устои, продолжая сексуальной революцией революцию Октябрьскую.
В книге раскрывается всего несколько лет жизни Лили, её отношений с новыми сёстрами, её поисков себя и любви, её маниакального желания быть "самой-самой". Но этого вполне достаточно, чтобы очень многое понять о ней, представить её такой: живой и настоящей. А, перевернув последнюю страницу книги, ещё пару часов сидеть в тишине и темноте, осмысливая. Лёгкость этой книги напоминает легкомысленность Лили и таким же стальным ядром врезается в живот, выбивая весь воздух из лёгких, потому что в эти несколько часов чтения вложено безмерно много важного, заставляющего задуматься. Это ни разу не история про дурочку, которой хочется соблазнить всех примечательных мужчин в округе и ради этого она пойдёт по головам тех, кто пригрел её. Эту историю нельзя и историей про выживание назвать... Это отрезок жизни во всём её многообразии, окно в чью-то душу, зарисовка первых лет после революции, начало террора, который сожрёт всех и никто не уйдёт не покалеченным.
И тебя тоже, как бы ты, Лиля, ни бежала и не пряталась за широкой мужской спиной, еврейской фамилией и "спасибо" вместо "мерси"...
P.S. Отдельно примечательно, как точно и аккуратно показала автор бытующий антисемитизм, направляя его на русскую девочку: все эти "вас, евреев сразу видно", обвинения на основе еврейской внешности, фамилии тут же рассыпаются в прах, являя свою несостоятельность. Тем более что ничего особенно еврейского не было и в жизни "Лили Каплан", что уж говорить про "Лили Горчакову".