Чехов всегда докапывается до самых глубоких причин человеческих поступков, часто оголяя нервы и своих героев, и читателей. "Нахлебники" - страшный и жестокий рассказ, страшен и жесток он своей непоказушной, обыденной трагичностью, которая стороннему наблюдателю может и не видна вовсе, а, если и видна, то только поверхностно, а на самом деле творится неумолимый процесс распада человеческого существа: тела и души.
Мещанин Михаил Зотов, что называется, дожился. Семидесятилетний старик, одряхлевший, живущий одиноко, не просто сводит концы с концами, он откровенно христарадничает, просит на жизнь. Ну, это, казалось бы, вещь, хоть и тяжелая, но обычная, такое и сегодня встречается, а уж во времена Чехова - тем более. Но тут дело осложняется тем, что сам Зотов как-нибудь и перебился бы парочку оставшихся ему лет, но у него на иждивении два живых существа - одноглазая собака Лыска, такая же древняя и дряхлая, как хозяин, и не уступающая ей в немощности старая лошадь. Пользы ни от одной, ни от другой - никакой, а кушать-то они хотят.
И ругается на них Зотов, проклятия и смертушку на их головы призывает, а не может ни выгнать, ни бросить, дороги они ему. И с каким доверием они на него смотрят, всю жизнь он был для них высшее существо - хозяин, пестун и защитник. Как тут не вспомнить того самого Экзюпери с его сакраментальным: "Мы в ответе за тех, кого мы приручили".
Зотов таких громких слов не знает, и не потому, что на тот момент они еще не были написаны, а потому, что он человек простой и не шибко ученый. Однако он сердцем своим, нутром что-ли, чувствует нечто подобное, и это неправда, что от этих старых истощенных животин нет никакой пользы, великая польза от них Зотову, пока они есть - у него есть смысл жизни, хоть он сам и не понимает этого. Трудно ему, тяжело и муторно, а все ж, привык он так и все идет по своему чину, неумолимо приближаясь к естественному финалу.
Но, однако, мир не без добрых людей, вот и насоветовал Зотову лавочник Марк Иваныч отвести своих "нахлебников" на живодерню, а Зотов от отчаяния и невеликого ума - послушался. И когда с единственными спутниками его жизни и живыми существами, которым он был дорог, было покончено, старик подставил свой лоб под кувалду скотобойного станка. Он даже не понимал, что делает, но душа ему подсказала, что больше ему незачем жить и лучше так.
Зотов, если умом не понял, то сердцем почувствовал, что он совершил самый страшный поступок в своей жизни, он предал тех, кто ему доверял. Для такого нет достойного наказания - всё будет мало, и то, что его не убило, а только контузило, даже страшнее, после такого неизбежная деградация только ускорится и жалкое человеческое существо превратится в еще более жалкое и сойдет на нет в презрении к самому себе - ужасный жизненный финал.
Как-то хочется подсластить эту безрадостную картину. У поэта Михайловского - ровесника Льва Толстого - было стихотворение на ту же тему, но с другим эмоциональным окрасом:
Ночь. Мороз. Бушует вьюга,
Буря с крыш солому рвет...
На печи лежат два друга:
Старый дед и старый кот.
Оба дряхлы, еле дышат,
Еле ходят, чуть живут,
Плохо видят, плохо слышат,
Но один к другому льнут.