– Вы были бы никем. Быть принцессой – значит держать палача на клочке земли. А есть ли в Рязани виселица, на которой, чтобы вам угодить, раскачивается тело врага? Нет. Стало быть, не имея земли, вы – принцесса красоты, вы можете стать принцессой добродетели или даже порока, но титул без власти смешон! Сумасшедший, сбежавший из Бисетра¹⁵ и назвавшийся греческим правителем, не будет выглядеть нелепее Нимского герцога – разбив уличный фонарь, и тот, и другой окажутся за решеткой.

– Стало быть, вы – нигилист, поборник равенства?

– Я – сторонник неограниченного неравенства, но верю лишь в индивидуальные заслуги. Титулованные аристократы, когда-то совершавшие Крестовые походы, ныне занялись ростовщичеством; вельможи-католики увлечены поиском не Святого Грааля, но золотых монет в навозе конюшен. И это не мешает им продолжать величать себя вельможами-католиками и титулованными аристократами. Называть мошенника верноподданным, что за абсурд! Слава предку, бывшему героем, но позор потомку, ставшему алчным глупцом! Неужели следует прославлять интеллект двадцати поколений идиотов лишь оттого, что прапрадед был умен! Подобно тому, как в религиозном ордене надо всем главенствует солидарность, личность должна стоять выше всего в светском обществе, а титулу положено умереть вместе с тем, кто его заслужил. По-вашему, любой из племянников Бальзака вправе присвоить себе авторство «Человеческой комедии»¹⁶ – титул, который стоит короны Карла Великого?

– А что же порода, мсье Небо́?

Он снял перчатку:

– Сравните вашу руку принцессы с рукой простого человека.

Без перчатки кисть его руки казалась неестественно длинной; запястье было узким, ногти – выпуклыми, пальцы – столь тонкими, что показались бы ненастоящими даже на руках флорентийской мадонны. Смутившись, Поль постаралась переменить тему разговора.

– Даже монахиней я бы предпочла называться принцессой, само слово возвышает нас во многих отношениях.

– Я с вами согласен! Разумеется, я не стану отрицать очарования слов – символических звуков и букв. Принцесса – это слово означает красоту и власть, являя взору почести, эскорт из пажей и великолепно одетую девушку, на лице которой – высокомерие и скука. Но это лишь литературный образ – сегодня прекрасных дам можно встретить лишь на полотнах художников и страницах романов.

– Вы забыли выпить свой чай.

К ним подошел виконт д’Астиош.

– Принцесса, не сыграете ли вы со мной в маленькие бумажки?

Ничего не ответив, Поль оставила гостей. Прошла минута.

– Мадам, не окажите ли вы мне любезность, позволив нарисовать портрет принцессы Рязань и подарить его вам? – обратился Небо́ к княгине.

– Я была бы рада, если бы принцесса сама этого захотела, мсье, но сложившиеся между вами отношения… Более того, на вас обидятся мои гости, которых вы лишите удовольствия общаться с моей племянницей: они приходят в мой дом для того, чтобы ее повидать.

– Я согласна, – сказала появившаяся вдруг Поль. – При условии, что мсье Небо́ закончит рисунок до того, как пробьет полночь.

Небо́ сдержанно поклонился:

– Принесите две лампы и поставьте на этот стол – он послужит преградой между рисовальщиком и моделью. Никто не должен приближаться к эстраде.

Антар лихорадочно теребил свою шляпу.

Принцесса, внезапно превратившись в озорного мальчишку, побежала устанавливать лампы, с шумом перевернула стол и, спустившись с эстрады, с церемониальной грациозностью подала Небо́ карандаш для рисования.

Тот взял карандаш и, театральным жестом бросив шляпу через плечо, дал клятву матадора, превратив это пугающее заклинание в поэтичную насмешку.

– Клянусь в присутствие ваших подданных завершить портрет принцессы Рязань до полуночи, вложив в него все свое мастерство!

Восхищенная Поль захлопала в ладоши.

– Садитесь, держитесь прямо, руки сложите под подбородком, смотрите на меня… Прекрасно.

– Отчего прямо?

– Чтобы нам было удобнее общаться!

– Для чего же нам общаться?

– Чтобы лучше узнать друг друга!

– Лучше узнать друг друга?

– Разве оказался бы в моей руке этот карандаш, не будь он волшебной палочкой? Благодаря ему вы – во власти моих слов. Подумайте только, какие немыслимые усилия нужно приложить, чтобы добиться двухчасового свидания с вами! Ухаживать за вами, писать письма, говорить слова любви и прочий вздор! Предположим, вы согласились бы на встречу. Где? В фиакре, в меблированной комнате, волнуясь о том, как выйти из дому, как вернуться, опасаясь всего на свете, в самой уродливой обстановке и, наконец, при самых ужасных подозрениях! Здесь же все окружение – на нашей стороне. Рискуя лишь мыслями, мы – в идеальном положении. Признайтесь, Поль: если бы в девять вечера вам сказали: «Через час вы согласитесь на двухчасовое свидание с незнакомцем», вы возмутились бы, посчитав это решительно невозможным! Тем временем…

– Неужели вы заключили пари? Поспорили с Антаром, что добьетесь со мной свидания?

Поль привстала с места, но успокоилась, увидев выражение его глаз.

– Гнев делает вас божественно красивой, но неужели вы не видите, сколь велико мое уважение к вам?

– Вначале вы уверяли меня в своем восхищении. Теперь вы говорите об уважении.

– Я уважаю идеальное начало и вашу невинность¹⁷, целомудренная принцесса!

– Вы приготовили красивое признание в любви. Несмотря на оригинальную форму, ваши слова повторяют тирады юнцов, которым глоток крепкого напитка добавил отваги.

– Маленькой девочкой вы наверняка разгадывали загадки. Вы часто находили правильный ответ?

– Всегда! Что вы хотите сказать?

– Дети сказали бы «холодно».

– Разве вы не устроили свидание, чтобы признаться мне в любви?

– В любви? Нет. Я хотел признаться вам в родстве наших душ.

Принцесса была восхитительна в своем изумлении.

– Поднимите немного подбородок… Прекрасно! Стало быть, вы подумали, что я стану флиртовать за мольбертом, обманом приглашая вас к порочной страсти? И вместе с тем, принцесса, едва ли хоть один мужчина был вам ближе, чем я в этот вечер. Если бы мне вздумалось поцеловать вас, взбунтовалась бы ваша гордость, но вы не ощутили бы ни неприязни, ни разочарования. Прикосновения моих рук и губ не вызвали бы влечения, но и не отвратили бы вас. Я скажу больше: лишь я один смог бы доставить вам иллюзию наслаждения. Я хочу, чтобы вы отдали мне драгоценный ключ, отворяющий двери к вашему сердцу. То краткое мгновение, которое мы проведем наедине, считайте меня своим старшим братом, который странствовал по далеким краям и вскоре вновь отправится в путь. Рисуя ваши черты, он стремится запечатлеть их в своей душе и поведать вам часть великой загадки, которую Бог позволил ему узнать. Вы читали «Серафиту»? Представьте: я – Серафитус, вы —

Минна, наши стопы касаются гладкого холода горы Фальберг…¹⁸

– Я хотела бы прежде услышать признание в родстве душ, – перебила Поль.

– Слушайте внимательно. Давным-давно существовало три начала. Мужское начало произошло от Солнца, женское было рождено от Земли, Андрогинное начало было создано Луной и заключало в себе первое и второе. Однажды гармоничные андрогины стали представлять опасность – будучи равнодушными к любви, занимавшей жизнь мужчин и женщин, они пожелали развлечься и попытались взобраться на небо, чтобы свергнуть бессмертных богов. «Разделите их надвое!» приказал Зевс, и всякий андрогин оказался разделенным на мужчину и женщину. С тех пор каждый устремился вслед за второй половиной, тоска же по ней воплотилась в альковной любви – попытке на мгновение, слившись воедино, вернуться к первоначальному состоянию. Но тогда как тела превратились в мужчин и женщин, души остались андрогинными. Таковыми были гении – Платон, Святой Иоанн, Леонардо, Шекспир, Бальзак, Юдифь, Жанна Д’Арк. Их талант или подвиги обладали силой и красотой в равной пропорции. Гении и герои всегда андрогинны, обладая сердцем женщины и разумом мужчины. Не все андрогины непременно совершают великие деяния или создают прекрасное. Они, тем не менее, неспособны к низким страстям и равнодушны к заурядным радостям. Подобно вдохновителю Прометею, они несут в себе огонь великих замыслов – встретившись, они тотчас узнают друг друга.

– Каким же образом? – спросила Поль.

– Их встреча есть встреча душ, при которой плоть умолкает. Когда внезапно стихает влечение, они вновь становятся примитивными андрогинами, чьи тела не стремились друг к другу. Несколько часов назад, не будучи знакомыми, вы и я не желали, но искали друг друга.

Принцесса слушала с невыразимым удивлением – от чрезмерного внимания ее глаза покраснели. Небо́ заговорил вновь – его тон становился все серьезнее:

– Мы, андрогины, приходим в этот мир с обремененным разумом. Природа требует, чтобы в определенном возрасте мы дали жизнь, но мы неспособны сделать это вульгарно. Увидев мою радость, восторг, возрождение разума при встрече с вами, вы можете судить о том, сколь часто претило мне уродливое! Я уходил, отвратившись, не дав жизнь. Я продолжал мучительно нести в себе плод, которым не смог разрешиться. Я торопливо и беспокойно стремился к прекрасному. Встретив вас, я тотчас обрел то, что искал – создав свой лучший рисунок, я воплотил сокровенную мечту. Вообразите на мгновение, что нас связывает высокое чувство, что я веду вас по пути к высшему состоянию так же, как вы меня. Предположите, что я вдохновляю вас столь же сильно, сколь вы меня. Мы можем повторить платоновское кредо: «Вместе или порознь, мы будем помнить о том, что вдвоем создали это творение любви. Эта связь отлична от той, что роднит родителей и детей, но столь же тесна! Нас объединяет нерушимая любовь, рожденная для прекрасных чувств и бессмертных идей».

Карандаш сломался в дрожащих пальцах Небо́. Сухой звук заставил Поль вздрогнуть, словно пробудив ото сна. Ее лицо зарделось, мочки ушей порозовели, от напряженной сосредоточенности сквозь кожу лба проступили вены – она старалась понять эти необычайные идеи. Откровения платонизма наполняли ее религиозным чувством. Поль гордилась тем, что к ней были обращены трансцендентальные речи, но едва ли была к ним готова.

Продолжая рисовать, Небо́ заговорил вновь:

– Если бы вы знали, сколь прекрасен идеал, воплотившийся в вашей красоте… Не опускайте ресниц, это меняет выражение глаз… Считайте меня единомышленником, которому вы можете рассказать обо всем – я готов предпринять столь многое… Я читаю в ваших глазах недоумение: «Что ему нужно от меня?» Я отвечу вам – последний штрих в моем рисунке станет соглашением между нами.

– Соглашением?

– Как брат и сестра, мы должны защитить друг друга от животного начала, притаившегося внутри нас, и глупости, нас окружающей. Я знаю, я чувствую, как тесное платье благопристойности рвется на вашем теле повсюду – страсть к приключениям, жажда неизведанного, желание запретного стремятся из глубин вашего существа. Стало быть, чья-то рука должна остановить вас у края обрыва и увести в безопасное место, не позволив запачкаться.

– Вы предлагаете мне платоническую любовь? – отважилась принцесса.

– Истинную любовь – она позволит двум сердцам дать жизнь в идеальном единении, вне альковной страсти.

– Между вашими словами и моими понятиями лежит пропасть.

– Ее заполнят размышления – мои слова останутся в вашей памяти, Поль.

Услышав свое имя, Поль вздрогнула.

– Оставим геральдику глупцам: для меня вы – Поль, наследница мегарийки Диотимы¹⁹. Зовите меня Сократом и станьте моим Алкивиадом²⁰ – я научу вас вольнодумству.

Эту необычную беседу то и дело прерывали паузы. Художник спешил, бросая на свою модель быстрые взгляды.

– Ваши речи удивительны, но я не представляю себе их воплощения. Даже если бы я согласилась с вашими словами о родстве наших душ, вы не сможете приходить и писать мой портрет бесконечно. Ребяческую идею переписки, даже платонической, я не допускаю ни на минуту. Жаль, что вы не состоите в числе тетиных знакомых.

– Я принадлежу к людям, с которыми возможно встречаться лишь тайно. Когда в вашей жизни наступит время любопытства, час Евы, вы придете ко мне и скажете: «Небо́, я чувствую, как становлюсь Пандорой, откройте же ящик, но не прищемите кончики моих пальцев!». Я его открою – ни один из ваших молочно-розовых ноготков не потускнеет.

– Вы уверены, мсье Небо́, что в мыслях брата не окажется кровосмесительных фантазий?

– Никогда. В качестве любовницы принцесса Рязань меня не интересует. В постели, одержимая животной страстью, женщина превращается…

– Мсье!

– Доложите об этом тете. Но прежде послушайте одну историю. Давным-давно, в античные времена жила девушка, служившая моделью художникам. Она была столь красива, что другой такой модели нельзя было найти. Однажды она забеременела, и опечаленные художники позвали врача, который избавил ее от нежеланного плода. Это преступление позволило художникам и дальше создавать шедевры. Андрогинная девушка не должна давать жизнь физически, она может зачать лишь в душе. В день, когда вы забеременеете, оказавшись во власти животного начала, забыв о своем предназначении в объятиях Ловеласа²¹, не зная о разочаровании, на которое он обречет вас, когда вы обовьете руками шею гнусного Фавна, я нанесу удар в самое ваше лоно. Оно откроется, явив посвященным целомудренный тайник андрогинного начала. Я стану врачом, который исторгнет из вас вожделение, лишит альковную страсть поэзии и смоет пятна низких желаний. Когда ваш разум, вслед за моим, возобладает над телом, я возьму вас за руку. Вместе мы отправимся на поиски истины!

Пробила полночь, и гости устремились к эстраде.

– Подождите! – решительным жестом приказала Поль. – Чего же вы хотите от меня, мсье Небо́?

– Я хочу, чтобы вы не наделали глупостей и всегда оставались восхитительной.

– Вы не спрашиваете, согласна ли я.

– Девушку следует спрашивать лишь о том, что она знает. Вы еще не знаете.

Он встал и протянул ей рисунок.

– О! – воскликнула Поль. – Вы идеализировали меня.

Она побежала через весь зал, по-мальчишески перепрыгивая через ступеньки.

– Взгляните! – она протянула рисунок тете. Княгиня надела пенсне – вслед за ней, на мгновение забыв о рисовальщике, гости вытянули головы, чтобы посмотреть на портрет.

– Мсье Небо́, это настоящее перевоплощение! – сказала княгиня, не отрывая глаз от рисунка.

Обращаясь к племяннице, она добавила:

– Позировать для такого рисунка – все равно, что стать бессмертной, моя милая. Но где же вы, мсье Небо́?

– Он ушел, – сказал Антар.

Княгиня покачала головой.

– Талантливый рисовальщик может позволить себе нарушить правила. Я готова разрешить каждому преподнести шедевр вместо прощального поклона.

– Княгиня, этот рисунок уникален! – воскликнул Антар, запинаясь от волнения. – Сам Леонардо не создал бы… Я пошел бы на воровство, чтобы обладать им! Принцесса, я готов изваять вашу статую – отдайте мне рисунок!

Поль выхватила рисунок у него из рук.

– Скорее я отдамся сама! – воскликнула она.

За этими словами последовала тишина – княгиня не верила своим ушам, а собравшиеся переглянулись, поразившись столь сильному волнению принцессы. Лишь благодаря своей красоте Поль не оказалась в смешном положении. Едва она ушла, унеся с собой рисунок, гости торопливо стали прощаться.

Их светские умы отказывались функционировать в атмосфере, наполнившейся метафизической рефлексией. Пустоголовые материалисты чувствовали, что кто-то словно выставляет их за двери. Дух Платона, вызванный Небо́, действительно выгонял их на улицу.