Книги из серии ЖЗЛ редко бывают хорошими. И от того, что литературный истеблишмент регулярно отмечает беллетризованные биографии престижными премиями, лучше не становятся. За редкими исключениями (Данилкин с его врожденным умением держать дистанцию), автору не удается проскочить между сциллой восторженного преклонения перед героем и харибдой ернического запанибратства с ним. То и другое от неминуемой самоидентификации с предметом изображения. Невозможно не полюбить и не стремиться во всем оправдать того, кого очень хорошо знаешь; биограф отменно знаком с героем по определению; в замечательных людей харизма встроена изначально, не подпасть под обаяние сильной личности почти невозможно.
В свете этой особенности, от степени благоговейности отношение автора биографии к самому себе, будет зависеть взятый им с героем тон. Для Быкова, например, характерно внешне иронично-снисходительное отношение к собственному творчеству при истовом служении и глубочайшем внутреннем пиетете к нему, но в биографии Пастернака меня, читателя, оскорбила легковесная фамильярность - бросила читать с первой четверти, надолго отвратившись от писаний Дмитрия Львовича, лишь много позже сумела оценить масштаб его титанической работы. Прилепин к себе относится серьезно, книга о Леониде Леонове пронизана жемчужно-серым отсветом этой серьезности. Начало почти озадачивает, имеющий представление об уникальном прилепинском стиле, не узнает, где в этих обтекаемо-унифицированных гладких фразах любимого писателя. Со второй четверти понимаешь - все от осознания серьезности задачи, от опасения сделать неправильно: чересчур увлечься беллетризацией в ущерб фактологии или наоборот, пересушить, сделать одной из нечитаемых монографий, напрочь снивелировав элемент художественного.
До самого конца это останется добротной, в меру интересной биографией, которая даст исчерпывающее представление о перипетиях судьбы и творческого пути советского классика: обласканного, опального, гонимого, прощенного и вознесенного к высочайшему фавору, что не мешало ему и в самые лучезарные времена становиться объектом злобных нападок. Одного из основоположников мировой экологической литературы, это не оговорка, именно мировой - вот, когда сетующим на местечковость современной русской словесности неплохо бы вспомнить о незаслуженно забытых пророках в своем отечестве. Человека, всеми возможными способами избегавшего участия в травле собратьев по перу, во времена и в условиях, когда периодическое побивание камнями одного-двух себе подобных обрело статус ритуала (боже, только не меня!) Глубоко разочарованного в проекте "человек", чей уровень уважения к роду людскому отменно характеризует "человечина" - так он нас называет. Но нет, не по аналогии с бараниной, говядиной и свининой, скорее с древесиной, и в этом ярчайшее проявление глубокой экологичности леоновского миропонимания - поставить венец творенья на один уровень с растениями. Патриарха, до конца жизни продолжавшего с истовостью неофита трудиться над opus magnum своей жизни.
"Подельник эпохи" хорошая книга, но сейчас я хочу сказать о другом, за биографию Леонова Прилепин взялся по совету Дмитрия Быкова, чья теория творческих инкарнаций достаточно широко известна и как он все угадал! Потому что в этом случае, имеющий глаза, не может не видеть сходства между тем, кого описывают и тем, кто описывает. Тот же, достаточно ранний, взлет, оригинальность, собственный уникальный стиль, пристальное внимание к темам, далеким от магистрального направления и умение показать их значимость Та же обласканность властью предержащей на старте, попадание в кластер избранников, и (это будет позже) необъяснимая опала, травля. Вот честно, не читала "Письма товарищу Сталину" и не могу высказаться по его поводу сколько-нибудь определенно, но довольно того, что я знаю сложную, непрочитанную так, как она того заслуживает "Обитель", великий роман, который априори снимает с Прилепина любые упреки с латентном сталинизме, антисемитизме, ксенофобии и Бог знает в чем еще, в чем поспешила обвинить его либеральная общественность. Люди, склонные к буквализму, не готовы воспринять сложного и разветвленного. В этом смысле, может оно и к лучшему, что количество читателей "Обители" почти совпадает с числом прочитавших "Пирамиду" (я о настоящем чтении, не о ридерс-дайджест; говорю серьезно, потому что у законодательницы нынешних литературных мнений довелось видеть довольно плоское и однобокое суждение об "Обители").
Что ж, Евгений Николаевич, доброго вам пути по оврагам и буеракам судьбы творческого предшественника. Вы, как и он, совсем не мой писатель,. Не самая большая ваша поклонница, но я понимаю толк в книгах. Того, что вы сделали для судьбы нации "Обителью" невозможно переоценить. А ее не было бы, когда бы не "Пирамида" Земной поклон.