Захар, у меня всего две причины, чтобы не спорить с тобой. Первая – ты сам написал, что не дискутируешь после полуночи, а я зверь ночной, у меня только при луне появляются зачатки красноречия и желание высказаться. Вторая, и главная, - а не о чем спорить. Я почти под каждой статьей готов подписаться и заявить, громко и в голос: ты прав, Захар, ты чертовски прав! И не важно, что я ни разу не русский, и несвойственен мне этот, в хорошем смысле, имперско-ватнический дух, которым твоя публицистика так шибает в нос либеральной братии и заставляет её этот самый нос воротить в сторону более гламурно пахнущих ценностей. И не важно, что в силу политико-географического своего расположения на планете Земля я вообще вырастил в себе не шибко тобой почитаемый куст космополитизма с усохшими в зачатке цветками патриотизма. И не важно, что мой диванный пацифизм уж точно не родня твоей пацанской справедливости, которая отстаивает себя зубами до последней капли крови. Ох уж эти «измы»… Ты просто прав, Захар, как может быть прав человек, свято убежденный в своих принципах; и в силу этой правоты ты можешь смотреть в глаза кому угодно и говорить, что думаешь. Такое можно только уважать.
Захар, у меня две причины, чтобы (ну да) любить то, что ты пишешь. Первая – дань памяти «Ботинкам…», тогда, еще лет десять назад, своей искренностью простучавшим ностальгический марш по моему сердцу. Вторая – то, что этот стук внутри раздается при чтении всего, что выходит из-под твоего пера. Твоя простота изложения не раздражает, ясность фразы не заставляет зевать, упертость во взглядах и напористость в их высказывании не пугают. Я просто говорю себе: это МОЙ писатель. И наслаждаюсь.
Захар, на самом деле, конечно, у меня миллион причин докопаться до тебя в деталях. И хотя говорят, что дьявол обретается именно там, не будем забывать, что в мелочах – Бог. Это все – не причина для спора. Мы различаемся в нюансах и оценках: твой Иоанн возможно менее грозный чем мой; твой красные – краснее, а мои белые – белее; Высоцкий для меня больше поэт, чем голос и расстроенная гитара, для тебя – наоборот; выбирая между сдувшимся русским роком и неповзрослевшим русским рэпом я предпочту первых; Крым, возможно, ваш, но уж точно не мой, а куда идти России и как ее обустраивать – мне маленько фиолетово. Это так, всего лишь повод для дискуссии. Но и ее не будет. Я живу по ночам. А смотрим мы в одном направлении.
Захар, у меня есть одна причина действительно быть тебе благодарным. Ты помог мне полюбить публицистику. Может, я бы дошел до этого и без тебя. Но так уж вышло. Знаешь, в детстве я думал: Для кого в собраниях сочинений классиков печатают последние тома? Те самые, где письма, статьи и неоконченные произведения. В страшном сне не мог себе представить, что когда-нибудь это все станет мне интересным. Многотомный Лев Толстой начинался «Детством», «Отрочеством» и «Юностью». Дальше шла жизнь, потом «Смерть Ивана Ильича», внезапное «Воскресение», а дальше – терра инкогнита, интересная (да ну, бросьте!) лишь литературоведам. Все остальное было за скобками, но я вырос, стал старше, потом в бороде стало больше седых волос, чем всех волос на макушке – и последние тома классиков вдруг стали (черт побери!) привлекательны. Но первым был ты. Я не настолько подлиза, чтобы причислить тебя к классикам, уволь. Но ты первым показал, что мысль быстрая, сиюминутная, сегодняшнего дня, не переваренная и не переработанная в сны Болконского, эта мысль тоже жжет глаголом, а может, даже и сильнее, и ярче, и пронзительнее.
Захар, спасибо тебе за еще сорок причин тебя уважать. И еще одна, сверху, за то, что эти сорок причин помогают верить. Верить в искренность чувств, в любовь к Родине и детям, в завтрашний день и, пожалуй, в то, что как бы там ни было, но всё будет. И будет правильно, честно и хорошо.