Я решил, что Генка сошёл с ума. Такое запросто могло с ним случиться на фоне произошедших событий. Жил себе чудаковатый человек, считавший себя хроническим неудачником, и вдруг на него рухнуло наследство. Да не просто наследство, а многомиллионное: загородный дом, квартира, деньги. Любой на его месте спятит от радости. Вот у Дронова и снесло крышу.
Судя по тому, как Люська похлопала Генку по плечу, я догадался, сестру посетили схожие мысли.
– Ген, – сказала она. – Ты не хочешь вернуться домой и прилечь?
– Я не могу, там… моя бабушка.
– Вот мы с ней и познакомимся, – неудачно пошутила Люська.
– Люся, но она же мертва!
– Тогда надо вызвать полицию, – резонно заметил я.
– Точно, – Генка кивнул и нехотя поплёлся к калитке. – Предлагаю сразу вызвать полицию, не заходя в дом.
– Нет, сначала мы должны увидеть твою бабушку, – твёрдо проговорила Люська, поднимаясь на просторное крыльцо.
– Собаку лучше оставьте здесь, – попросил Генка.
Люська привязала поводок к балясине и обратилась к Булю:
– Сиди тихо, и будь начеку. Если через пять минут мы не вернёмся, звони в полицию.
Буль булькнул, а Генка, не оценив Люськину шутку, заявил, что никто его не понимает, а лишь насмехаются над несчастным человеком.
Дверь в дом была открыта нараспашку. Оказавшись в холле, я осмотрелся, ощутив едва уловимый запах масляной краски.
– Ты рисовал маслом, Ген?
– Каким маслом, Глеб, что ты выдумываешь.
– Пахнет масляной краской.
– Не краской, а горелым сахаром, – возразила Люська.
– Лично мне кажется, что в холле пахнет извёсткой, – Генка втянул носом воздух и чихнул.
– Будь здоров, – Люська замерла у широкого арочного проёма. – Гостиная там?
– Там-там.
– Глеб, заходим?
– Конечно, – я уверенно шагнул в гостиную, а Генка прикрыл глаза ладонями.
Первое, на что наткнулся взгляд, едва я переступил порог гостиной, это шикарный камин и портрет Лидии Станиславовны. Чуть левее стояло кресло с высокой спинкой и изогнутыми ножками в виде львиных лап. На тёмно-зелёном кожаном сидении спала серая кошка. Скажу честно, в этот момент мне захотелось в голос рассмеяться. Ну правда, я ведь рассчитывал столкнуться с ожившей покойницей, а тут обычная серая кошка. Есть чему обрадоваться. Увидела кошку и Люська. Тихо выругавшись и многозначительно посмотрев на меня, она язвительно крикнула:
– Генк, живо заваливайся в гостиную.
– Я не могу.
– Иди сюда!
– Она там? – медлил Дронов.
– Да.
– В кресле?
– Так точно. Лежит, посапывает.
– Как посапывает?! Она живая?
– Живее всех живых. Хватит уже прятаться, проходи в гостиную. Обещаю, твоя ранимая нервная система не пострадает.
Генка остался верен себе. В гостиную он шагнул с закрытыми глазами, наткнулся на этажерку, перевернул её, с полок посыпались многочисленные статуэтки балерин. Некоторые разбились. Сам Генка, он, разумеется, тоже не устоял на ногах, сильно стукнулся подбородком о край невысокого антикварного столика.
– Мои зубы! – простонал он.
– Они целы? – забеспокоилась Люська.
– Не знаю… вроде да. Но как болит подбородок. Я, наверное, вывихнул челюсть.
– Кто тебя просил закрывать глаза?
Шум в гостиной заставил кошку вздрогнуть, распушить хвост и спрыгнуть с кресла. Глядя на нас испуганными глазами, она изогнулась, издала звук, похожий на рычание и метнулась в сторону лестницы.
– Крыса! – завопил Дронов, в два счёта оказавшись на ногах.
– Это кошка.
– Откуда она здесь взялась?
– Спала в кресле.
Генка оторопел и, вспомнив про кресло, медленно повернул голову к камину.
– А где бабушка?
– Спряталась, – усмехнулся я.
– Я серьёзно спрашиваю. Вы её видели?
– Конечно же, нет. И ты её тоже не видел. У тебя здорово разыгралось воображение, только и всего. Такое случается, когда на человека сваливается богатство. Шарики немного заезжают за ролики. А ты человек впечатлительный, нервный, я бы даже сказал, немного того.
– Что значит, немного того, Глеб?
– В смысле, хрупкая натура.
– Глеб, прекрати намекать, что я чокнулся. Ещё совсем недавно в этом кресле сидела моя покойная бабушка!
– Ты сам себя слышишь? – не скрывая раздражения, спросила Люська. – Как покойная бабушка могла оказаться в кресле? Ну подумай. Здесь спала твоя кошка.
– У меня нет кошки.
– Откуда же она взялась?
– Ты меня спрашиваешь?
Люська подошла к лестнице.
– Мне можно подняться наверх, Ген?
– Не спрашивай разрешения, поднимайся, куда тебе заблагорассудится.
Усадив Генку на диван, я спросил, где здесь кухня, и побежал за водой. А на кухонном столе увидел полосатую кошку.
– Ещё одна?! Сколько же вас здесь?
Вернувшись в гостиную со стаканом воды, я столкнулся с Люськой. Она спускалась вниз, держа на руках серую беглянку.
– Представляешь, забилась в угол в коридоре и дрожала от испуга.
– А на кухне полосатая кошка сидит.
– И на кухне кошка? – удивился Генка. – Не к добру это, ребят. В доме нет животных.
– Ты когда на улицу выскочил и помчался к калитке, оставил открытой дверь. Сюда не только кошки могли зайти, но и слоны прошмыгнуть.
Генка пристально всматривался в зеленоватые кошачьи глаза, становясь с каждой секундой всё мрачнее.
– Сначала я увидел в кресле мертвеца, потом на его месте очутилась эта кошка. Люся, выгони её на улицу. Не хочу видеть в доме кошек, тем более, зеленоглазых. Глеб, а ты прогони кошку из кухни.
– Ладно-ладно, Ген, ты главное, успокойся. Приляг, постарайся расслабиться. А мы мигом от кошек избавимся. Глеб, чего ты застыл, иди на кухню.
Глупо было бы надеяться, что полосатая кошка по-прежнему будет сидеть на столе, дожидаясь моего появления. Пришлось заняться поисками.
– Кис-кис-кис, – звал я, заглядывая под стол.
Кошка как сквозь землю провалилась. Я вышел в коридор и заглянул в приоткрытую дверь. Рядом с кухней находилось помещение, судя по всему, служившее хозяевам кладовкой. Вдоль трёх стен высились стеллажи. Все они пустовали. И лишь на одном из них, на самой нижней полке, я заметил банку варенья.
Шорох раздался откуда-то справа. Задрав голову, я увидел любопытные глаза полосатой кошки. Она забралась на самую верхнюю полку стеллажа, и с нескрываемым любопытством наблюдала оттуда за мной.
– Слезай, – махнул я рукой.
Кошка мяукнула.
– Слезай, тебе говорят. Кис-кис-кис.
И тут я услышал грохот и отчаянный крик Дронова. Мгновенно забыв о кошке, пулей полетел в гостиную. Генка стоял у одного из четырёх окон, прижимая к груди плотную штору. Люська замерла в дверном проёме.
– Что случилось? – крикнул я.
Генка ткнул пальцем в сторону стены. Большая картина в тяжёлой позолоченной раме, сорвавшись со стены, рухнула на пол. При падении угол рамы ударился о мягкий пуф, проделав в кожаной обивке внушительную дыру. Пуф отлетел в сторону, перевернулся.
– Она упала ни с того ни с сего, – лепетал Генка, теребя штору.
– Хорошо, что никто не пострадал, – я подошёл ближе, сел на корточки и внимательно осмотрел крепления и верёвку. Затем поднял глаза на торчавший из стены металлический крюк.
– Как, по-твоему, Глеб, чего это вдруг картина вздумала полетать?
– Верёвка стёрлась.
– Где?
– Вот, смотри, видишь?
– А-а, да, точно, – кивнула Люська.
– Но почему она стёрлась именно сейчас? – вопрошал Генка, боясь двинуться с места.
– Вещи от времени тоже стареют и приходят в негодность. Эта картина, провисела на стене наверняка целую вечность. С неё вытирали пыль, а о верёвке никто не думал. Постепенно она стиралась, и вот сегодня решила порваться.
– Знаешь, как говорят, – улыбнулась Люська, – где тонко, там и рвётся.
– Гм-м, – промычал Генка и почему-то прыжками подскочил к дивану. – Сначала мертвец в кресле, потом кошки, теперь картина.
– Ты опять начинаешь хандрить. Мы же уже решили, что никакого мертвеца не было.
– Был.
– Это плод твоего воображения.
Генка сел на край дивана и вздохнул.
– Я должен вам ещё кое-что сказать.
– Только не говори, что у тебя в спальне тоже мертвец сидит.
– Что ты, Люся?! – замахал руками Генка. – Не накаркай!
– Слушайте, – сказал я. – Давайте сначала картину прислоним к стене. Люсь, помоги мне, один не справлюсь.
– Ну и тяжеленная она, – пыхтела Люська, когда мы подняли картину. – Рама весит целый центнер.
– Неудивительно, что она свалилась.
– А вы представьте на минуту, что было бы, если под картиной стояло кресло, и там сидел человек, – подал голос Генка, бледнея на глазах.
– Но там не было кресла, – успокоил я его.
– От человека не осталось бы и мокрого места, – не слыша меня, бормотал Дронов.
Люська поставила на место пуф и развела руками.
– Его можно отдать в мастерскую.
– Забудь о пуфе, – ответил Генка. – Их здесь столько, что одним больше, одним меньше – роли не играет.
– Ты хотел нам кое-что сказать, – напомнил я. – Мы слушаем.
И только Генка собрался поведать свою очередную тайну, как в гостиной нарисовалась полосатая кошка. Задрав хвост, она громко мяукнула. Генка подпрыгнул на месте, а затем, схватив с дивана подушку, помчался за кошкой.
– Брысь! Брысь отсюда!
Кошка уносила от негостеприимного хозяина лапы. Мы с Люськой пытались прекратить эту безумную беготню.
– Ген, остановись.
– Оставь кошку в покое.
– Я не успокоюсь, пока она не окажется на улице.
– Она же не понимает, что ты от неё хочешь.
– Ловите кошку! Люся… Глеб… Откройте входную дверь.
Бедная кошка носилась по всему первому этажу, пока, наконец, не увидела распахнутую дверь. Секунду спустя, защёлкав всеми имеющимися замками, Генка с придыханием тараторил:
– Кошки в доме – ни к добру.
– Первый раз слышу такую нелепицу.
– Чужие кошки – ни к добру, – поправился Генка. – А они ведь чужие, не мои.
– Ген, а ты не думал, что эти кошки раньше могли жить у Лидии Станиславовны? Потом их из дома выгнали, так как его пришлось закрыть. Но они не ушли, а тусовались в саду. А теперь, когда дом снова открыт, решили вернуться.
– Правильно, – поддержала меня Люська. – Глеб, ты попал в точку. Наверное, так и было.
– У Лидии Станиславовны жили три собаки. Доберманы, – Генка поёжился. – После её смерти одна собака умерла на следующий день, вторая через неделю, а третью куда-то отвезли.
– От кого ты узнал про доберманов?
– Игорь Владимирович рассказал.
– Душеприказчик Лидии Станиславовны?
– Нет. Душеприказчик кстати тоже умер пару месяцев назад от третьего инфаркта. Он был уже очень стар.
– Тогда кто такой Игорь Владимирович?
– Помощник Лидии Станиславовны. Он работал у неё несколько лет, считался правой рукой бабушки. Два года назад, когда Лидия Станиславовна решила написать мемуары, Игорь Владимирович не отходил от неё практически ни на шаг. Я уже вам говорил, характер у бабушки был непростой, она могла разозлиться на пустом месте. Так вот Игорь Владимирович рассказывал, что порой доходило до абсурда. Бабушка не разрешала ему уезжать из дома даже ночью, потому как могла проснуться в три часа, и начать надиктовывать очередное воспоминание.
– Мемуары уже издали?
– Они не закончены, но Игорь Владимирович сделает всё, чтобы книга увидела свет.
– Почему ты отлыниваешь от разговора, Ген? – не выдержал я. – Сам пообещал чем-то поделиться, а теперь юлишь. Передумал?
– Мне надо ненадолго подняться наверх, – сообщил Генка. – Вернусь, расскажу.
Как только он скрылся, я подошёл к креслу и сел перед ним на корточки.
– Что ты делаешь, Глеб?
– Осматриваю кресло.
– Зачем?
– Просто так.
– Ищешь улики? – хмыкнула Люська.
– Улик, конечно, здесь нет и быть не может.
– Про что и речь. Генка совсем уже сбрендил. Жалко будет, если у него крышу снесет, и он окажется в психушке.
– Надеюсь, до этого не дойдёт.
– Я тоже надеюсь.
Спустившись вниз, Генка начал разговор без лишних предисловий:
– Три дня назад, ночью, я услышал звук. Создавалось впечатление, на первом этаже кто-то ходит. Я встал и вышел в коридор, – он кивнул в сторону лестницы. – А когда появился на площадке второго этажа, мороз пробежался по коже. Я увидел человека.
– Вора?
– Если бы. Внизу стояла моя бабушка.
О проекте
О подписке