Наступил вечер. Мы ехали из Вологды во Владимировку. Садилось солнце, начинался один из северных закатов. После молнии атмосферное явление, именуемое в блатном простонародии закатом, было для меня самым впечатляющим зрелищем.

Целый день в голубом небе без устали светило солнце. И лишь на считанные минуты оно пряталось отдохнуть за облаками. А вечером, как это здесь бывает, облака набрали силу. Сначала это было просто красиво, потом очень красиво. И вдруг в одну секунду небо сделалось поразительно ужасным. Оно стало черным сверху. Без верхнего света земля, поле, лес сделались тоже черными. И лишь узкая полоска между небом и землей каким-то чудом оставалась светлой. От черноты туч и земли она казалась ярко белой. Ее жестоко наискось рассекали линии дождя. Пейзаж из радостно-попсового превратился в декорацию фильма ужасов. Видно, испугавшись этого фильма, в салон влетела муха. Такая молодая и жизнерадостная муха. Из тех, которые сначала делают, а потом думают о последствиях. Она, радостно жужжа, залетела в салон, благодаря своих богов за то, что они послали ей укрытие от непогоды. Она наслаждалась, ей еще не приходилось передвигаться со скоростью 150 км/час. Непонятная сила притянула ее к лобовому стеклу. И она с интересом разглядывала летящий навстречу пейзаж. Темнело быстро. Вдруг легкий еле заметный щелчок привлек ее внимание. Она посмотрела в ту сторону и в ужасе зажмурилась. С внешней стороны стекла на нее смотрела почти такая же муха. Вернее еще секунду назад до щелчка она была такая же. А теперь смотрел один глаз, а все, что было мухой еще секунду назад, размазалось по стеклу. Как на уроке биологии были видны все внутренности. Голова раскололась, и содержимое вылетело на стекло. Муха словно видела свое отражение. Интересно, понимала она или нет, что не влети она в окно, могла точно также размазаться по стеклу.

На дворе стемнело, включились фары и на свет рванулись сотни насекомых. Ей показалось, что забарабанил мелкий дождь. Это и был дождь, только вместо капель были тела ее соплеменников. Они разбрызгивали свои внутренности. Цвета были от красного и коричневого до желтого и зеленого. И чем быстрее двигалась машина, тем чаще и страшнее барабанило по стеклу. Она не могла смотреть на это и закрыла глаза. Но от каждого близкого удара открывала их непроизвольно, и каждый раз содрогалась от увиденного. Иногда включались щетки, и лилась вода. Но становилось только хуже. Щетки были от дождя и грязи. Уборка трупов им была не по силам. Они размазывали остатки по стеклу. И оставляли более четкие густые следы в месте встречи жертвы и убийцы.

– За что они нас убивают? – думала муха, – От нас им нет никакого вреда. Мы едим то, что бросили они. Мы не убиваем тысячами ради того, чтобы доехать из пункта А в пункт Б. Она жалобно зажужжала: «Выпустите меня, я не могу на это смотреть!». Ехать было около двух часов. Бойня не прекращалась ни на секунду. Убийцы сидели и дружно чему-то радовались. Им нет дела, что за окном гибнут живые. Они решили для себя, что насекомые просто не нужны. От них один вред. Они лишь загрязняют лобовое стекло.

– Какой же бред лезет в голову, – подумал я. Не хватало начать думать, как муха. На самом деле ехать было невозможно. Из-за разбившихся о стекло насекомых не было ни фига видно. Я остановился, взял скребок с губкой, воду и стал мыть стекло. Через пару минут следов побоища не осталось. Лишь в некоторых местах, куда попали особенно крупные экземпляры, виднелись какие-то точки. Я сел за руль и мы помчались дальше. Очень не люблю ездить в темноте.

Муха сидела на месте она уже не была той беззаботной дурой, полтора часа назад впорхнувшей в открытое окно. Вид убитых соплеменников ее уже не волновал. Она уже постарела, или мне показалось. Стало ее жалко, я открыл окно и выпустил. Сначала она как бы не хотела вылетать, наверно не понимая, как будет жить после увиденного. Я подумал: «Вот сила воображения – стал не место мухи и приписал ей все человеческие чувства и переживания». А вдруг все они живые, думают и чувствуют как мы? Ведь считала когда-то белая расса, что все остальные не обладают ни душой, ни чувствами. И если мухи вредны для людей, и их нужно уничтожать, то, как люди вредят всему живому, и что делать с людьми в таком случае.

Мимо проплывал Череповец, как бы подтверждая мысль, что человек самое вредное насекомое. Трубы заводов закрыли горизонт, наполняя смрадом и копотью все вокруг. Я представил себя посаженным внутрь какого-то движущегося объекта:

Я сижу у лобового стекла. Мы несемся на огромной скорости по какому-то городу и крушим все на своем пути. Вдруг я слышу щелчок с внешней стороны и вижу человека. Такого же, как и я. Вернее, таким же он был секунду назад до щелчка. От удара он размазался о поверхность, руки его изломаны, внутренности разлетелись по стеклу. Голова превратилась в кашу из волос, каких-то черепков и серой массы. И лишь глаз, самый нежный и хрупкий орган, смотрит на меня сквозь обшивку с любовным интересом. Объект набрал скорость и по обшивке забарабанил дождик … .

Я вернулся. Шел дождь легкий и теплый. Мы ехали одни на трассе. Не было машин ни впереди ни на встречу. Я старался не смотреть вправо. Из-за карточки тех. осмотра на меня еще долго смотрел одинокий глаз.

Завод, или отпуск

– Ну, все, хватит! Почему, когда возникает идея, выходящая хоть за какие-нибудь рамки, всегда находится тысяча причин не воплощать ее в жизнь? – Андрей выходил из тур фирмы с десятком буклетов в руке.

– Ну почему? – Думал он, – все фирмы предлагают совершенно одинаковый отдых. Одни и те же поездки… Зачем тогда нужны разные фирмы, если можно ходить в одну? Те же острова… Три десятка туристических стран со стандартными наборами. Лыжи, рыбалка, дайвинг… Все надумано и очень по-идиотски.

Андрей дошел до машины, открыл дверь и сел за руль. Механически полистал одни из проспектов и с отвращением бросил на заднее сиденье.

– Уродство. Отпуск – это фантазия, путешествие и все, что с этим связано.

Идея своего отпуска возникла у Андрея очень давно. Уже лет пять, а может шесть, он хотел устроить «путешествие во времени». Для этого не нужна ни машина времени, ни какие-то фантастические чудеса. Когда-то давно Андрей работал простым рабочим на заводе. С тех пор прошло лет 20. И вот идея пришла сама. Пойти на завод и устроиться рабочим на месяц вместо отпуска. Только все должно быть по-настоящему. Та же комната в комуналке или такая же. Никаких мобильных. Жить на зарплату и общаться с «такими же» рабочими.

Что в этом необычного? Может и ничего. Но если вспомнить, кем сейчас был Андрей… Это 20-ть лет назад он носил дурацкие румынские кроссовки, поддельный LEVI’S и жил на зарплату 160 р. Еще он пил портвейн по 2⁹⁰ руб и водку по 4 руб. Он ходил в столовую. Иногда в получку они бригадой ходили в кафе. Кончалось все дракой, милицией. Все было как у людей. Потом служил в армии и опять работал на том же заводе.

Уже потом он занялся коммерцией. Шли годы, и теперь он был простым русским миллионером (при чем не в рублевом эквиваленте). Был бизнес, была квартира в центре Москвы и дом на Рублевке. При этом Андрей Николаевич никого не убил и не ограбил. Он ни от кого не прятался и мог жить без охраны. Все было замечательно. Но мечты сбылись, и мечтать было не о чем. Даже поездки, которые Андрей так любил когда-то, не радовали, и отпуск в место радости приносил раздражение. Ну уж очень все было как у всех. А когда так, то какая разница портвейн с водкой или яхта в Сан – Тропе?

Захотелось в детство или, в крайнем случае, в юность. Он даже ездил в Берлин, там служил в армии в 1984 году. Но части не было, а казармы, как потерявшие оборонительное значение были снесены немецко-фашистскими товарищами.

– Да! – Подумал тогда, – части, трех тысяч солдат, танков, пушек и всего остального не было и в помине. А вот гаштет (немецкая забегаловка) так и стоял на том же месте. Немецкий общепит оказался мощнее Советской военной машины и самого СССР.

Он тогда сильно напился и снял какую-то проститутку – их в Берлине полно. Она была из Украины, ее отец был полковником в отставке. А может, врала. Он не помнил, как ее звали, да и какая разница. Папа полковник, полком командовал.

– Может моим? – Думал тогда Андрей, – А сейчас дочурка за 100 евро обслуживает бывшего противника. Было смешно и грустно. Грустно не от того, что он трахал полковничью дочку, а от того, что от всего этого создавалось впечатление, что он прожил напрасную жизнь. Или большая часть этой жизни прошла зря.

Тогда пришла идея побыть не просто туристом, пользующимся всеми благами. Захотелось стать участником, как это модно сейчас говорить, «полное погружение».

Тогда Андрей и придумал условия.

Снять комнату в этом районе (т.е. в районе завода), чем хуже, тем лучше. Второе – ничего не брать с собой из этой жизни (телефоны, деньги, одежда). Жить на одну зарплату (это ужасное папановское проклятье из знаменитого фильма). И честно общаться со своими товарищами по заводу. Если девушки, пускай они тоже будут из этого круга.

Все было очень просто. Но чем проще это выглядело, тем сложнее решалось в практическом аспекте. Взять хотя бы телефон. Или месяц питаться в заводской столовой. О девках и говорить нечего. А выпивать с пацанами…

– Но ведь раньше и я был такой, – уговаривал он себя. А сколько было надежд и мечтаний. Заработать денег и поехать в Сочи дней на 20! Или, если совсем фантастика, в Болгарию на Золотые пески. На эти самые пески он так и не съездил. В Сочи был пару раз. Ничего особенного. Но тогда так мечталось! Были времена.

И вот в эту минуту сидя в своем БМВ за … лучше не говорить за сколько, Андрей решил окончательно: «Все, откладывать некуда». Свое дело сделала и эта дура из турфирмы. С каким же умным видом она предлагала ему поездки. Как расписывала красоты. Сама, наверное, кроме Испании и Турции не была нигде. А туда же:

– Всем нашим клиентам очень нравится этот отель!

Опять всем, рабочий класс, класс буржуазия. А жизни-то нет. Класс или толпа!

По дороге остановился у метро, купил «Из рук в руки», «Работа для вас», еще какую-то фигню, по которой пипл пытается судьбу устраивать.

Сначала посмотрел вакансии. Зарплата рабочего составляла примерно 7 000 руб. комната в заводских трущобах стоила 3 500 руб. На жизнь оставалось за минусом проезда 3 000 руб.

– Как же они живут на эти деньги? – Думал он.

– А если семья? А девку в кино сводить или еще чего? Раньше он работал на заводе «Борец». Но сейчас вместо «Борца» был оптово-вещевой рынок и офисный центр.

Все умными стали, – как-то зло подумал Андрей и сам себе рассмеялся.

– Ну вот, только собираюсь стать рабочим, а ненависть к буржуа уже проснулась.

Он поискал что-то похожее на свою доперестроечную специальность.

Было несколько вакансий, он записал телефоны. Потом была комната. Предлагали полные помойки, но цены «кусались». «На мою зарплату не разгуляешься», подумал Андрей и опять улыбнулся.

– Ты ее еще заработай! Пролетарий херов! Он решил, что может первые 7 000 рублей взять из дома, ну как бы он их уже заработал.

– И не пропил! – Опять стало смешно. Выбирал из нескольких вариантов. Чтобы метро рядом и все такое. Пришлось и на метро проехаться пару раз. Он тут понял, что не спускался под землю лет 10-ть, а может и больше.

Наконец ему подошел один вариант. В двух комнатах жила бабка, а третью метров 10-12 сдавала недорого. Долго смотрела то паспорт, то на Андрея.

– А зачем тебе эта комната? Ты что в такой будешь жить? – Недовольно спросила Бабка.

– Буду, – сказал Андрей и посмотрелся в зеркало. Надо срочно переодеваться, завтра в отдел кадров. Он вспомнил, что видел на Ленинском «Секонд Хенд» из Европы. Очень еще удивился, кто это возит такую рвань.

Давно он не чувствовал себя столь высоким и значимым. Просто Бог спустился с Олимпа порыться в барахле. Правда мысль о том, что все это нужно будет одеть, уравнивала Бога в правах с остальными гражданами.

Выбрал полный гардероб от ботинок до шапочки с победительной запятой. Белье купил новое в какой-то палатке. С удивлением обнаружил, что можно одеться за сто долларов.

– И зачем работать? – Думал Андрей, заходя в химчистку. Носить это он будет, но выстирать не помешает.

Девушка из химчистки брала вещи из пакета брезгливо большим и указательным пальцами. Ее глаза не верили, что этот приличный с виду человек не шутит и надо все стирать и гладить. Она не выдержала:

– Чистка дороже вещей обойдется, – морщась, протянула приемщица.

– Теперь я знаю метод сделать гардероб в два раза дороже за два часа.

– Четыре, – сказала приемщица.

– Время – деньги, – сказал Андрей и засмеялся, но она не засмеялась вместе с ним.

* * *

В отделе кадров завода «Красный богатырь» не было ничего ни Красного, ни Богатырского. Сейчас стала ясной одна из главных проблем социализма. Проблема состояла в несоответствии лозунгов и названий реальной картине. Это сейчас, если «Гавана – Клуб», то даже официанты – настоящие кубинские мулаты, а в «Токио» – настоящие японские буряты. Не говоря о дизайне и прочих наворотах. Это еще с революции в красной, т.е. красивой по-русски, армии солдаты были оборванные, голодные и несчастные. И если первый шаг сделан неправильно, то и остальные правильными не будут.

Богатырь был тоже весь какой-то не правильный. Начиналось с входа и названия и заканчивалось продукцией, которую невозможно было продать ни в одной стране мира. Но выручали регионы, и что-то брали даже за деньги, а что-то по бартеру. И завод еще как-то существовал. Правда половина была сдана под офисы и какие-то производства, но этих денег никто или почти никто не видел. Все они оседали в карманах у заводского руководства. Обо всех этих мало интересных вещах думал Андрей, сидя в заводском отделе кадров.

Заводской «кадровик» разглядывал паспорт и трудовую книжку. Эту книжку Андрей искал часов пять, последняя запись была в ней сделана в 1989 году. Завод «Борец» уволен по собственному желанию.

– И что с 1989 года вы ни где не работали? – Спросил кадровик и первый раз посмотрел на Андрея.

– Ну почему же, работал. Только не оформлял никто.

– Стаж прервал. Вы уже не мальчик, а как пенсию будете получать? – Продолжал гундосить кадровик.

«Пенсию!», подумал Андрей и вслух сказал:

– Мне всего сорок, еще заработаю на пенсию.

– Всего сорок, – не унимался товарищ, – не на ярмарку едете, а с ярмарки.

– Может мне место на кладбище забронировать? – Не выдержал Андрей. – У Вас на входе по всем специальностям «требуется», вам не нужны сборщики?

– Ладно, не надо волноваться, нервные клетки не восстанавливаются, – сказал кадровик, ласково улыбаясь. Было видно, что он очень доволен, что вывел этого из равновесия. Видно других развлечений (судя по костюму и плохим зубам) у товарища не было.

Он заполнил какие-то бумажки, что-то подписал и стал набирать номер телефона. Диск заедал и противно потрескивал. «Надо же бывают такие (это о телефоне). Ну, вот назад в прошлое». А кадровик добрым голосом сказал в трубку:

– Петрович. Привет. Как дела? Нашел тебе сборщика!

– Надо же, нашел. Я сам нашелся.

– С тебя бутылка! Все отправляю. Пока.

– Видно я ошибся, – думал Андрей, – есть еще развлечения.

А кадровик повернулся к нему и сказал:

– Значит, пойдешь в сборочный цех. Найдешь начальника Владимира Петровича Кравченко. Скажешь от меня. Понял?

– Понял, – сказал Андрей и подумал, – как быстро перешел на «ты». Ну да, он теперь начальник, а я сраный сборщик. Иерархия.

Территория «родного» предприятия напоминала декорации к фильму о войне. Что-нибудь типа «завод после бомбардировки». Все заросло крапивой и кустами, из которых по всюду торчали покореженные металлические каркасы какого-то оборудования. Разломанные ящики, еще какой-то мусор. На доске почета не было ни одного портрета.

– Видно все почетные вымерли, как мамонты. А новые не в почете.

Над облупленной серо-зеленого цвета дверью ржавела табличка «Сборочный цех».

Он открыл ее и запах, которого он не ощущал двадцать лет, хлынул на него из всех щелей. Пахло металлической стружкой, машинным маслом, резиновым клеем, краской и еще чем-то. Этот сложный аромат сразу напомнил о юности, все вспомнилось, как будто и не было двадцати с лишним лет.

Начальник цеха был по виду очень приличным мужиком. Что-то среднее между военным в отставке и коммунистом с 1905 года. Честь и совесть.

– Переживает, небось, за этот сральник. А поделать ничего не может. Только бы не жаловался на жизнь и новых русских.

Но Кравченко не жаловался. Он пожал Андрею руку.

– Очень рад. Сборщики нам нужны, никто не хочет сейчас на завод, – и добавил, – к сожалению.

Андрей хотел возразить, что, мол, другие времена и у молодежи изменились цели и возможности, но не стал. Нужно было погружаться. И он рабочий и не ему учить начальника цеха жизни.

Кравченко вызвал бригадира.

– Вот, Серега, принимай пополнение.

Серега мужичок лет пятидесяти оглядел Андрея очень критически.

– А Вы к нам надолго? – с издевкой спросил он. Андрей молчал. Врать не хотелось. А рассказ о том, что он здесь на месяц вряд ли пойдет на пользу.

– Ладно, перестань, – выручил Кравченко, – тебе человека даем, а ты сразу издеваться. Как сложится, – он подмигнул Андрею, но как-то грустно подмигнул, тоже не верил, что надолго.

– Они видно тут чувствуют себя как полярники на льдине. О которых все забыли, и нет никакого дела живы они или нет, – думал Андрей.

Серега познакомил его с бригадой. Их было восемь человек. Считая его и Серегу, десять.

– Знакомьтесь, Андрей будет с нами работать.

– Он у нас единственный москвич.

Бригада была из лимитчиков. Жители столицы не желали работать на таких производствах.

– У нас еще ничего. Вон соседняя бригада – там одни уголовники. Их не берут никуда с судимостью, так они у нас перекантовываются. Развели понятия и все такое. Так что ты с ними особо не связывайся, – сказал Серега и Андрей понял, что тот на самом деле боится.

– Ладно, разберемся, показывай что делать.

Работа была не сложной. Нужно было прикручивать четырьмя болтами мелкую херню к херне побольше. Очень легко если не считать, что за смену нужно было скрепить этих херней аж триста штук.

Отверстия не совпадали, болты были без резьбы, в общем, полный совок.

Через три часа работы ему казалось, что позвоночник вот-вот высыплется в трусы, а дело только к обеду.

Перед перерывом к нему подошел Серега и еще два новых сослуживца.

– Ты как, пьющий? – Поинтересовались они.

– Ну да, – ответил Андрей.

– Порядки знаешь? Проставиться надо коллективу. Привальную, так сказать, – объяснял Вовик один из сослуживцев.

– У меня денег нет, – честно соврал Андрей, и ему стало очень, очень стыдно.

– Мы одолжим. В получку вернешь, – успокоил Вовик.

* * *

В обед они вышли за проходную в гастрономе взяли водки, колбасы и хлеба.