1

– Владимирская Богоматерь, миленькая, ты такая хорошая, ну, пожалуйста, пошли мне мужа, моего, желанного, преданного, чтобы не изменял.

Стою, плачу. Что плакать! Нет времени. Сейчас нужно идти в школу. Вызывают: сын учится еле-еле, ведет себя плохо. Это они плохие, а сын – умница, гений. Очень им хочется красивой женщине читать мораль, потупить мой проницательный взгляд, убрать счастливый блеск в моих глазах. Пойду, еще шоколадку купить нужно, а лучше – две. Подарить, подсластить.

Я Вам, только Вам дарю, любите моего сына, уважайте его!

Листаю молитвослов, вот, нашла: молитва за учебу, за отрока. Может, поможет?.. Звонок из брачного агентства:

– Алё. Танцуй!

– Неужели получилось?!

– Письмо на французском языке. Фотография: черное пальто, портфель – солидный. Приходи, будем переводить.

Вот оно! Принц мой! Никому не отдам! Буду пирожки стряпать, встречать с улыбкой. Никогда не спрошу: «Где ты был?», буду так: «Солнышко мое! У тебя все хорошо?» А потом… кухня, оторвать взгляд друг от друга не можем.

Если вспомнить, посчитать, сколько их было… И все – «принцы», все «на коне». Всех любила. Ждала. А бывало… сразу двух, в процессе, по очередности. Сегодня тебя люблю. Завтра… опять люблю. Это есть такое: что главное, не знаешь, обязательств не даешь и ничего не просишь, ведь если мужчина не муж, это подразумевает «любовь встреч», а к чему они приведут?.. Либо к привязанности, либо к перенасыщению.

А на всю жизнь – вот оно – счастье!

Одна… Прижаться не к кому. Всплакнуть. Друзья все уверены, что столько лет без мужа – это карма. Все сама: хозяйство, дом, машина,

работа, досуг, сын. Устала… Хочу любви настоящей!

Письмо в длинном конверте от иностранца. Никому не скажу, чтобы не сглазили. Незачем. Читаю письмо. Это он… такой-то… такой-то… да я уже люблю, обожаю его!!! Ждать не хочу. Главное, что он мечтал о такой, как я. Вы, говорит, МАДОННА. В Европу поедем и жить будем в райском уголке континента – на французском корсиканском острове. Где это?.. Карту! Вот он – островочек! Здесь живет моя судьба! Мое. Не спорить!

И затаилась… К Зине, что ли, сходить, погадать? А вдруг скажет, что не ездить?! От зависти. Счастью чужому никто радоваться не может.

Подруги сглазят, друзья будут смеяться… Вражеский мир, а там – мое! Деньги пошли, заработки. Приеду, отремонтирую квартиру, заберу сына и все! Мы – там, Средиземное море! Красота! Корсика!

Что-то скрипит, поет, из одного в другое переливается: не тревога, не печаль, не грусть и не предчувствие… Но, тяжело на душе…

Владимирская Богоматерь, матушка, что это?! Рука непроизвольно тянется к молитвослову, ищу поддержки – в чем? Если все так хорошо. Что хорошо? Опять сумбур, а рука тянется.

«Живи в помощи Всевышнего, в крове Бога Небесного…» – девяностый псалом читаю. Утром и вечером. Для чего? Не знаю, но читаю.

Душа рвется на части от любви к ней, к мечте, люблю его изображение на фотографии. Все встречи отменить! Ведь женщина в грезах – она невинна, она чиста… она любит уже мужа! Он же муж?! Он же пишет!

А они здесь со мной чужие. Они сглазят, усомнятся, не допустят!

– Пусть он мне звонит каждый вечер и говорит что-нибудь по-французски. Я все пойму. Я к нему буду привыкать.

– Ладно, скажу, – согласилась подруга-переводчица. Верит, твердо верит.

И вот вечер… И я, как Лис из «Маленького принца», сознательно приручаю себя. Так просто в одно время и ждать звонка, и дождаться. И опять ждать… его… голоса в ту важную для меня назначенную привычную минуту. Тишина в комнате. Все убрано, что может отвлечь: сотовый, музыка. Закрыть окна.

И вот звонок: голос смеется, теплый, а я стараюсь говорить таким бархатным, нежным. Смех у меня, как колокольчик, ну, это мне так кажется. Я же его отрабатывала, прослушивала, это же первый контакт.

Он, мой принц, мечтает обо мне! И я лечу к нему.

Дорога в Москву. Посольство – это враг, который будет мне мешать. Страх! И тут проскальзывает мысль: я ничего поделать не могу, я нахожусь в полной зависимости от Божественного решения. И моя молитва одна: «Господи, не оставь меня на моем пути! Разреши все сам!»

Я стою в посольстве, как бесправная нищенка, которая ждет просто, чтобы в ее ладонь вложили визу на выезд.

Советоваться с кем-либо страшно. С Богом не поговоришь, а только уповаешь…

Посольство, очередь в три кольца. Оделась скромно, не красилась.

Заветное окно:

– Вот пакет документов.

– Девушка, Вы его знаете?

– Да, он мой лучший друг.

– Вы уверены в нем?

– Да, он замечательный человек, и я еду к нему по приглашению его семьи. (Вру.)

– Во Франции можно попасть в неприятную ситуацию, связанную с проституцией.

На стене посольства предупреждающие объявления того же содержания. Да здесь все одни враги! Да они не хотят мне счастья, мне – красавице, да я заслужила его!

Наконец, в руках виза. Ноги подкашиваются от усталости. Внутри томится и ноет. Куда идти? К ней. К моей заступнице.

Третьяковская галерея. Часовня. Вниз по лестнице, и вот она, моя любовь – икона Владимирской Богоматери. Стою – читаю псалом. Целую икону. Да мы же встречались! Помнишь?

Я приходила к тебе много лет назад, еще студенткой. В молодости время по-другому оценивается, в словах «много лет» – это от одного до пяти, чего – неважно, главное, было, а если повезло, значит, есть. Вот молоденькая девушка рассуждает незатейливо, при этом уверенно:

– Мы знакомы давно.

– А сколько?

– 5 месяцев…

С возрастом «мы прожили долго» – это уже десятилетия.

Тогда Владимирская Богоматерь была в общей композиции, служащая музея сказала, что икона чудотворная. Это была первая икона, которой я помолилась. Я тогда еще в Бога не верила, но была мечта:

– Матушка, пожалуйста, мне очень нужен муж, достойный меня.

Как потом оказалось, что мы просим, то и получаем. Осторожнее просить нужно. Тогда я еще не понимала рокового смысла произнесенной фразы… И вот опять мы вместе. Всегда считала себя дамой самонадеянной, а тут молюсь и остановиться не могу:

– Матушка, за сына, за свою семью прошу, здоровья им, они мои! Вот тут я без тебя не могу! Помоги мне, не оставь меня, вразуми меня. Огради меня.

По возвращении домой собираюсь в дорогу. Никаких долгих проводов не допускаю. Избегаю разговора. Ну, что мне скажет моя мама? Сейчас начнет. Хочу убежать. Пасмурно, мы встретились с мамой на дороге. Я иду с одной стороны, она с другой:

– Извлекай из всего пользу, я надеюсь на твою проницательность, прислушивайся к себе.

Что это за совет?! Бежать от нее!

Аэропорт. Отец и сын. Отец меня провожает всегда. Помню сон, проводы, я и высокий мужчина.

– Берегите мою дочь.

Сегодня я одна, и папа говорит эти слова:

– Береги себя.

Вдруг я начинаю плакать, сильно плакать, я прижимаю своего сына, целую ручки, глазки. Уезжаю!!! Мысль: я их больше никогда не увижу! Куда я еду?! Я их больше никогда не увижу! Господи, не оставь меня! Откуда эти мысли? Зачем? Там на Корсике… Он любит! Он ждет! Я еду… Я их не увижу… Папочка, сыночек, папочка, прости меня!

В самолете. Где же молитвослов? А вот… Девяностый псалом читаю, читаю… Вхожу в какое-то состояние, не ведая и не осознавая, я начинаю говорить с кем-то. С собой? Такого никогда не было. Для чего все это, что будет?! Я одна…

2

Париж. В самолете вкусно кормили. Положила в карман мини-шампанское: пригодится. Стюардесса улыбалась, как родная. И вот аэропорт. Куда идти? Да я же английского, не то что французского не знаю. Где он? Глазами перебегаю от лица к лицу… Как мне быть? Вдруг не пришел? И что же, я не узнаю: чем все это кончится?! Иду в потоке людей…

– Машер!

Меня окликнули? Все… Ко мне подходит мой мужчина, которого я ждала, к которому приехала, которого люблю, конечно, люблю, да и он… Белый плащ, огромные выпуклые глаза, лысый, портфель, холодные руки.

Ощупывает, целует меня. Вот он, мой долгожданный, любимый. Ну и ладно, что он такой, чуть не такой, какой должен быть, но он есть, вот стоит, лопочет по-французски. Как я устала… Я одна… Мысли сосредоточились на моей жизни, волнуются, перегоняя, отталкивая друг друга, пытаются успокоить меня, все уладить, поприветствовать, ведь я уже на Корсике, запах моря, зелени окружил меня.

Как мне отсюда бежать? ЗДРАВСТВУЙТЕ! А это что за мысли? К чему? И все же… Вот аэропорт, нужно запомнить дорогу, вот поля, через них – и на взлетную полосу: «Спасите, я добрая русская».

Жмет, целует, ну и хорошо, что любит, а сумбур в голове уляжется, это так, от напряжения, смена климата и всякое такое. Устала, сейчас придем, познакомимся, отдохнем, и он повезет меня в шикарный ресторан, купит мне красивое платье. И мы будем любить друг друга всю жизнь!

Чисто убранная квартира. И все на своих местах, как я люблю: ручка параллельно столу, блокнотик перпендикулярно ручке. Показывает помадку мне, крем, тапочки, халатик. Приготовился, ждал. А где еда?.. На столе хлеб, сыр плавленый, паштет, чай. Он, наверное, не успел потратиться к моему приезду. Пустяк. Взгляд его скользит мимо меня, чуть касается крайней точки моего уха. Вот я! Посмотри, мы же любим друг друга!

В зале мебель аккуратно выстроена в логическом, строгом порядке: шкаф, стол, комод, кресло, телевизор, компьютер старенький, я таких никогда и не видела, наверно, такие были еще давно, до того, как я начала мечтать о принце.

– Можно, я позвоню маме?

– Ван минит: очень дорого.

– Мамочка, я доехала, все хорошо.

Стоит напротив меня, ну и стой, дорогой, любимый, ненаглядный.

Утром стало страшно. Идет с разговорником ко мне, указывает трясущимся пальцем на слово «здоровье», а у меня самой мысли осели в нерешительности о завтрашнем дне: вдруг СПИД!?

В поликлинике сдали анализы. Мы здоровы! Радостные… Завтракать мы, наверно, попозже будем. И вот опять хлеб, паштет, сыр плавленый.

– Любимый, покажи мне Корсику.

– Вот она,  – разводит рукой, стоя на балконе.

Там, очень далеко, за морскими туманами – остров Святой Елены, где Наполеон умер в изгнании. Тут, он родился, а там был одинок и умер… И, наверное, отчаянно сквозь туман пытался рассмотреть свой родной остров. О чем он думал? О своей любимой, о народе, о здоровье, о маме?..

А вот он, моя мечта. Дни идут: один, второй, паштет, сыр плавленый, чай…

– Письма можно отправить?

– Марки дорогие.

Ну, такой он – бережливый.

Что-то здесь не так. Ну надо же, какая я догадливая. Голод усилил, углубил мои мысли. Мамочка, мамочка, ты сказала мне: прислушивайся к себе.

Каждый вечер: «Машер, променад».

Хоть так себя развлечь, гуляя по корсиканским ветвящимся улицам, по пристани с огромными кораблями и туристами, а я, по-моему, уже не туристка, а экстремистка: я его ненавижу. Ноги устали, на пальчике мозоль.

– Сесть можно?

Толкнул меня:

– Иди. За место нужно платить, а у тебя есть мани? Ты хотела, чтобы я все тебе приносил на блюдечке, кормил?! Ха-ха.

Бегает, кричит громко так, по-французски. Ударил. Стоп! Мысли, сотрясенные, сразу забегали в голове туда-сюда: «Сделаю еще хоть один необдуманный шаг, убьет и никто не узнает… Ну, он же любит… бредни… да нет же, он хороший, просто чуть странный… Хочешь жить – рой окопы и выжидай, а необдуманных поступков не делай, не провоцируй…»

– Мерд!

Все у него «мерд», что по-русски «гадость». Люди – «мерд», дети – «мерд», все – «мерд»!.. Устала, есть хочется. Сейчас он успокоится, может, у него проблемы, я его вылечу своей любовью. Да и про деньги уговора не было, а они есть, спрятаны, свернуты в тампоне, в упаковке лежит тысяча долларов. Но не сейчас, сильно уж кричит, как-то страшно, сейчас не оценит, отберет.

Дни идут. Лежа на балконе, я пишу письма, которые вряд ли отправлю, и молюсь. Уходя, он закрывает на ключ дверь, прячет провода от компьютера и телефона. Я делаю вид, что все хорошо и замечательно. Мне страшно. Бежать! Что-то не так: он же в отпуске, куда он уходит так надолго? Матушка, Владимирская Богоматерь, я спорила с мамой, я кричала из-за каждого пятна, злилась по поводу крошки на ковре. Тут я с ним, в своем грехе, вот он: эта чистота до жути, а счастья нет, и он – дьявол в образе человека, рычит, хрипит во сне. Проснусь, смотрю и думаю, как мне быть? Я говорила, что хочу мужа, достойного меня: уже ль я так страшна? Я исправлюсь! Мамочка, родненькая, я так тебя люблю, прости меня, мамочка!

Сколько прошло дней… И вот он, счастливый, гордый: «Мы едем на море, ты чуть загоришь, подрумянишься».

Свобода! Волны, медузы. Внимательно следит за мной. Жить хочется. Меня спасет любовь. Это плен. Жесткие игры. Мы начинаем. Ни слова против. Улыбка, нежность, ласка. Искать путь к побегу. Он ничего не должен понять. Я для него влюбленная нищая русская. Что происходит; кто он – не знаю. Плавает вместе со мной…

В квартире, когда я иду в ванную, выключает там свет, объясняя, что «все дорого». Если захожу куда-либо по нужде, стоит за дверью, сторожит. Для чего?

Паштет обожаю, его можно мазать на хлеб, на палец и просто есть из банки ложкой. Французская кухня, как и русская, зависит от состава продуктов и от щедрости хозяев… Вот пельмешки, а можно и сальца подрезать, дранички со сметанкой. Есть хочу!!! Уговариваю, смеюсь, кокетничаю, целую, и наконец-то мы едем в супермаркет. Вот оно французское богатство и изобилие сыров, колбас, пряностей! Для меня, как в музее – все недоступно, но притягательно.

– А давай это купим?

Как больно он толкнул меня! Зверь. Сейчас крикну и побегу! А если о чем-нибудь меня спросят, а я не знаю, как мне ответить, законов не знаю. Пока буду думать, какое слово сказать, он может обвинить меня в воровстве. Вот и доллары найдут при обыске… Или покажет приглашение, где он несет за меня ответственность, и мы снова останемся с ним наедине, и я буду вся в его власти, и он будет меня пытать теми ножичками, которые у него параллельно разложены в комоде. Никаких истерик! Побег должен быть продуман.

– Ладно, любимый мой, хороший. Зачем нам эта колбаса?

Ждать… Владимирская Богоматерь, объясни, что со мной. Помоги мне!

Глазами поедаю аппетитно выставленные на витрине пирожинки, корзиночки, ягодки.

– Спасибо.

Хочется смеяться… Купил мне водичку.

– Любимый мой, ты самый лучший.

Глажу его по руке. Ненавижу, ненавижу, я хочу к сыну, я – мать, я жить хочу. Мне нужно в комнату, там мое спасение – молитвослов.

– Сегодня, машер, мы идем в гости!

Деревня в горах, море… А какие красивые дети, как они хороши! Красóты острова вошли в них и отразились на их чудесных, румяных личиках. Чистые корсиканские улочки увиты зеленью (жалко, что ее не едят). Уютный одноэтажный дом, как из сказки. Стеклянный шкаф с коллекцией кукол из разных стран, а русской – нет.

А хотите, я вам вышлю? Сейчас войду в доверие, может, покормят? Где наши русские бабушки, которые при виде гостей сразу начинают передвигаться по кухне и с гордым, беспокойным видом выставляют на стол, покрытый клеенкой, вкусненькие пирожки, картошечку, соленья, варенье. Сейчас у него в холодильнике лежит курица; ее можно приготовить и так, и эдак, а можно всю отварить и сразу съесть с солью, а нужно растянуть на несколько дней… Сколько?!

– Она умеет петь. Спой, машер. Шансон рюсс.

Картошка исчезла вместе с бабушками. Украинская песня спокойно разлилась по комнате, раскрывая своими переливами любовь к жизни. Все решится.

Хозяин проводит нас по дому, в котором много антиквариата, старых тумбочек, пуфиков, комодов, зеркал, вазочек, показывая каждый предмет, который для него представляет какую-то ценность, ну очень важную гордость и богатство. А у нас в России гордость и богатство – на столе и, вообще, не принято так долго гостить на голодный желудок.

Выходим из дома.

– Мерд!

Опять «мерд» (гадость)?! Он только что сказал, что это его друг, зачем мы сюда приходили, отметиться?

На следующее утро у него по плану церковь. Батюшка Петр – поляк.

– Он мечтал о своей любви, и наконец-то Вы нашлись, – говорит Петр.

– Это Инесса…– представляет он мне старушку маленького роста, которая гладит меня по руке, причмокивая губами, старается вспомнить что-нибудь по-русски.

– Она фотографировала меня. Только ей я доверил это серьезное дело, так как другие – мерд.

А я хочу помолиться… Мне страшно.

Каждый день мы ходим по пять и больше часов по городу, нигде не садимся, так как он не хочет платить за место, приводит к друзьям, которых не любит, в церковь, в которой не молится. Зачем? Отмечаемся? Для чего?

Красивая блондинка в возрасте смотрит на меня с любопытством на улице. Пнуть ее, что ли? А может, прижаться к ее руке, и она меня спасет? «Вы фотомодель?» – спрашивает она меня. Любопытно ей, а мне как быть?

Опять дни тянутся… Убрал со стола разговорник: «Тебе не нужно учить язык, и так хорошо».

Когда он уходит, учу французский с помощью телевизора, но слыша от него знакомые слова, делаю удивленные глаза. Он доволен. Смеюсь, целую его. Да, мне бы в разведке служить! Больше писем не отправляем: дорого. Я не спорю, мне нужно бежать.

Утро. Запланирована поездка в шоп-магазин.

Платье одно, второе, брюки, юбка, блузка: «Мерь». Сколько нарядов!.. И все мне?..

Билеты домой лежат на тумбочке, чтобы он был спокоен. Ушел. Чем он дышит? Иду по квартире: две комнаты забиты его аккуратно развешанной и разложенной одеждой, расставленной обувью. Может, он изменился и теперь хочет и мне такое «богатство барахла»?