Погруженная в думу глубокую,

В небе светит звезда одинокая.

На земле же довольно огней.

Им друг с другом вдвойне веселей.

Но не видят они ничего.

Кроме света, увы, своего.

А звезда в небесах одинокая

Видит горы и реки далекие,

Знает тайны вселенной жестокие

И все думает думу глубокую.

(А. П. Чудов)

© Ярослав Манторов, 2017

ISBN 978-5-4483-1439-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гл. 1

Давайте начнём с того, что ничего нет. Эти записки из пустоты родились, собственно, из пустоты. То есть из ниоткуда. На самом деле они и не рождались, но это сложно объяснить. Я хочу, чтоб вы ни в коем случае не подумали, что я пытаюсь умничать, потому что умничать я совершенно не люблю. Любая умная мысль уж слишком напоминает мне о ней. Моей совести. Она многое знает, поэтому, разговаривать при ней я вообще боюсь.

Ни приложу ума, как выходит, что мы болтаем на протяжении всей темноты. Потом она откровенно врёт мне, что, возможно, сегодня, нечаянно уснёт на моём плече. Я знаю, что она опять уйдёт. Она не может не уйти. И снова, с первыми лучами солнца я совершенно пуст. То есть, полон. Простите, совсем запутался. Именно на рассвете я становлюсь совершенно полным. Меня полностью заполняет свет. Заполняют краски этого мира. Заполняют полностью. Я полностью светел. И меня как бы нет. Хотя именно в этот момент и существует то, что вообще можно назвать мной.

Звучит бредово, да? Я вообще, если честно, не мастер объяснять. Да и не любитель этого дела. Не понимаете и не надо. Я вот о чём сказать хотел. Если бы эти записки существовали, надо было бы их откуда-то достать. Черпаем мы подобную хрень обычно из бесконечности. А её нет. Уж слишком много места бы занимала. Вернее, умные люди, конечно, знают, что она есть, и даже догадываются, что она и есть колба для всего остального. Только длиннющая очень штука. Но внезапно упирается так резко в пустоту. Я вам с полной уверенностью это могу сказать. А, если вы мне скажете, что бесконечность никуда не упирается, то я скажу вам, что, во первых, не стоит меня перебивать, а во вторых, повторять то, что я говорю, другими словами. Плагиат вам чести не делает.

Так вот, упирается эта бесконечность в пустоту, и пустота пожирает её. Ну, потому что в ней ничего нет. И упираться туда, конечно, очевидное самоубийство. То есть, бесконечность как бы есть, но её как бы нет. И я устал спорить об этом с Лизой.

Она всё же верит в то, что где-то там, в небытии или даже в невестьгде эта бесконечность всё же бьётся, пульсирует, и непременно существует. Всевеликая субстанция. Как фанатично.

Тут логика проста. Если бесконечность вообще есть, то пустота никогда её не догонит. То есть, не поглотит. А по мне, штука, которая имеет своей опорой пустоту, весьма сомнительна. Но вера- это её выбор. Всё тогда находится в этой самой невестьгде.

Невестьгда- это термин, неудобный как материалистам, так и агностикам. Он ничем не обоснован кроме своей жалкой вероятности, и в невестьгду человек, обычно, складывает все свои надежды, когда не может признать, что ничего нет. Он может очень хорошо видеть, что вокруг пусто, но свою полную несостоятельность ему мешает признать эгоизм. Или субъективность, как вам больше нравится.

Итак, если я не хочу брать эти записки из сомнительной бесконечности, мне придётся делать их самому. А делать их не из чего.

Не сочтите меня непоследовательным. Я, напротив, стремлюсь не упустить ни одной мысли. Я тут подумал, что вы могли посчитать, что я нигилист. Если так, то как можно скорее забудьте эту глупость. Пустота-то есть. А если вы невнимательно меня слушаете- это уже ваши проблемы. Я вам сразу сказал, что ничего нет.

Ну да. Русский язык не удобен для объяснения банальных вещей. На нём «ничего нет», звучит так, будто как раз пустоты нет. Но когда мы говорим «ничего нет», мы имеем в виду, что нет чего-то. И чего-то конкретного. Именно того, что могло бы быть. Так что пустота- это то, чего нет только с обывательской точки зрения. А по сути она и есть перспектива. Так что, по моему, всё логично. Не знаю, что вам не нравится.

Но не буду больше отвлекаться. Если я не хочу брать записки из бесконечности, как уже было сказано, я должен сделать их сам. Но начнём с того, что ничего нет. И сделать я их могу только из пустоты. Правда, тогда получится, что этих записок не существует. Зато полная свобода. Могу сделать, что захочу. У нас это называется- творческий подход. Или чёрная магия. Аморально это всё-таки. Творить, и тем самым нарушать все законы существования. Но я никогда не любил моралистов. Они так уверены в своем существовании, что никогда не признают, что ничего нет.

Лиза тоже подозрительно напоминает моралиста, но она понимает. Вообще, для мага она странная натура…

Гл. 2

Почему я ничего не делаю? Без неё мне трудно сосредоточить свои мысли. Зачем их вообще сосредотачивать, если никто потом не скажет, что я напридумывал всякий бред. Но она умеет и не мешать. Может сидеть часами и не мешать, пока я строю мост, например. Сначала я и засматриваюсь на маленький чёрный силуэт с задумчивым взглядом. Милую фигурку, склонившуюся надо мной на расстоянии всего одной бесконечности. Но потом мне просто хорошо становится, что она есть. И я дальше творю, уже не отвлекаясь. Потом она уходит.

– Ты куда?

– Картошку делать.

– Ты же хотела мне не мешать.

– Я вернусь и не буду тебе мешать. Просто есть-то я тоже хочу- говорит она и исчезает.

Неизвестно, когда она снова появится. Но мне спокойно, что она есть. Я осторожно провожу мост между иллюзией и мыслью. Потом строю мост между мыслью и видимостью. Сейчас самое интересное. Я продемонстрирую вам иллюзорность света. Потому что свет- это то, что мы видим. Сейчас важно совершить довольно дерзкий переход. Мосты на равном расстоянии. Нужен один аккуратный домик. По восходящей. Дама червей к крестовому королю. Должно сработать. Великий момент. Тадам! Дверь резко открылась. Мосты разлетаются.

– Ой- виновато улыбается Лиза.

– Ничего. Иллюзия со светом всё равно не контачат. Всё тлен.

– Да брось ты.

– Я уже строил такие мосты. Свет и видимость вообще спокойно совмещаются. Иллюзия- это тоже видимость. А от иллюзии до света никак.

– Потому что ты сидишь в темноте.

– Понятное дело, ночь же.

Она смотрит на меня как на дебила. Как будто сказанное мною было шуткой, причём дурацкой. Возможно, так оно и есть.

Она всегда на меня так смотрит. Особенно, когда я говорю ей что-то важное. Этот взгляд и переменчивое настроение- естественная плата. Как будто она знает, какое одолжение мне делает. Как будто знает, как это важно, что она у меня есть. Настолько важно, что насколько у меня и есть ли вообще- не имеет значения. И всё-таки она есть у меня. И из-за этого я нелепо и бесконечно счастлив. И за эту наглость меня пронизывает этот ироничный упрекающий взгляд.

Каким бы он ни был серьёзным. Как бы она не вредничала, я-то знаю, что там, в темноте, она улыбается. И ей не так уж противно слушать меня. Магию, которую она называет моим мироощущением, сама Лиза использует лучше меня. Она может перемещаться между мирами. Заходить ко мне и к Чорту.

Сам Чорт был у меня дважды. Он так почему-то представился. Как выглядит этот человек, я не видел из-за капюшона. Но почему-то он очень хорошо запомнился. В руке его всегда была бутылка вина. А из под капюшона несло безумием. Он говорил всегда уверенно и о всякой чепухе. Слушать его всегда было приятно. Главное было не начинать играть с ним в карты. Говорят, это всегда заканчивается плохо. А в целом забавный такой тип.

– О чём ты задумался?

– Ни о чём.

– Загипнотизировать меня хочешь?

– Почему?

– Ты этот маятник всё время раскачиваешь. Чем он тебе покоя не даёт.

– Да так. Привычка покрутить что-нибудь.

– Будь твоя воля, ты бы всё крутил.

– А классно было бы.

– Что?

– Ну представь, всё не ваялось бы где-нибудь по углам, а крутилось вокруг всего.

– Заче-ем?

– Не знаю. Так прикольнее.

– Зашибись аргумент.

– Но так реально круче.

– Знаешь, я об одном эксперименте читала. Тоже про любителей маятников. Если человек подвешивает что-нибудь на верёвочке, закрывает глаза и представляет, что маятник качается, то его рука почти всегда его качает.

– А суть?

– В смысле?

– В чём глубокая мысль эксперимента?

– Ни в чём. Ну-у. В смысле, мы все спим. И не в хорошем смысле.

– То есть все наши действия- часть иллюзии?

– Не-ет. Ты опять ничего не понял. Просто наше подсознание влияет на нас. А мы на него не влияем. Большинство просто несёт.

– Всех несёт.

– Ниправда!

– Правда.

– Это для тебя эти вещи неразделимы. Поэтому ты и не понимаешь смысл эксперимента.

– Пф-ф. Я тоже читал. Британские учёные сказали человеку, что приложат к его спине раскалённую ложку и приложили обычную. У парня ожёг. Открытие века, блин!

Она цокает и смеряет меня зловредным взглядом.

– Один вопрос, – продолжаю я- зачем было осуществлять закрытие века… Своим научным мироощущением.

Чем больше её взгляд притворно надменен, тем больше в нём удовольствия. В конце она улыбается, качает головой и отводит взгляд.

– Что?

– Ничего…, -говорит она- Ты хоть знаешь, кто такие британские учёные?

– Ну… Это такие люди, которые считают, что они умнее всех.

– Скажи ещё: «как ты».

– Нет, ты может и учёная. Но точно не британская.

– А что по-твоему британское?

– Ну, это не мода, не кич, не надменность, а именно бр-р-ританскость. Такое скромное серьёзное осознание своего величия. Точнее, это так выглядит. Даже если человек просто притворяется британским учёным.

– А-ха-ха. Почти угадал.

– А кто это?

– Да так, никто…

– Говори уже.

– О чём? – с улыбкой смотрит Лиза.

– О британских учёных. Не придуривайся!

– О каких конкретно?

– О любых!

– Не хочу ничего говорить.

– Чё это?

– Начнём с того, что ничего нет.

– И тебе меня не жалко, когда ты так делаешь?

Она вдруг смотрит на дырку в стене и поправляет чёлку:

– Жалость унижает человека.

– Ты это в умных книжках вычитала?

– Нет. Просто… – сказала она и задумчиво уставилась в окно. В такие моменты лучше не шутить. Это заденет что-то внутри неё. И она попытается сбежать. Сбежать в себя. И хватай её потом как можешь.

Я сжимаю зубы, чтобы не брякнуть что-нибудь. Чтобы она никуда не делась. И она сидит здесь. Не мешает.

Но всё это было той темнотой. Или ночью. Сейчас её почему-то нет. Давно не было. Я иногда слышу её смех. Иногда очень хорошо его слышу. Навязчиво тонкий и отрывистый. А иногда он слышен издалека. Смутно. А, порой, слышу его из каждой трещины. Я бы уже, наверное, решил, что схожу с ума, если бы твёрдо не знал, что она на самом деле где-то есть. И существует спокойно в своей пустоте. Куда я не могу зайти.

Так. Почему я ничего не делаю? Карты в руках слиплись от пота. Их нужно закрепить прямо посередине, чтобы получился большой красивый мостик. Руки слегка дрожат. Почему-то сомнения в успехе уже закрались. Я привожу руки в спокойствие. Вдыхаю. Со снайперской точностью закрепляю долбаный домик посередине. Мост с грохотом рассыпается. Мне лень снова собирать. Я засыпаю.

Она почти бежит от меня. Вокруг стекло. Сплошное стекло. И всё светится. Я спрашиваю её:

– Не хочешь уйти отсюда?

– Нет- говорит она и дальше идёт.

– Лиз…

Я просыпаюсь и уже темно. Я не могу вспомнить, когда она в последний раз тут была. Я начинаю читать то, что она мне принесла. Буквы складываются в образы. В голове образуется цепь картинок. Я улетаю из комнаты куда-то. Это интересно, но странно. Извлекать образы из знаков на бумаге. Их много и у меня в голове. Самых ярких и безумных. Они выходят оттуда сами. Как будто были там всегда. Я не слежу за ними. Они приходят внезапно, как и уходят. Принося мне что-то. А тут получается, что я не сам взял образ. И он совсем не мой. Я специально сижу и наполняю себя. Настоящий ли я после этого?

Ей бы явно показалась эта мысль глупой. Она говорит, что так все делают. А, впрочем, это затягивает.

Дверь тихо открывается. На пороге задумчиво стоит силуэт. Несколько секунд она как будто колеблется. Потом медленно входит.

– Ты чего?

– Да думаю, вдруг опять что-нибудь разрушу.

Она садится на подоконник и смотрит в окно- Фу, ничего у тебя тут нового.

– А что ты там хочешь разглядеть?

– Не знаю. Что-нибудь.

– Бесконечность?

– Ну хотя бы.

– Что на неё смотреть, если она повсюду?

– А у меня из окна её видно.

– Ну и радуйся.

– Ну и радуюсь.

– Как британец.

Она шипит:

– Между прочим, британское могущество во многом произошло от испанского. Только мало кто об этом знает.

– Я не знаю…

Она смотрит на меня в упор как на идиота. Значит, шутка не такая уж плохая.

– Чего ещё скажешь испанского?

– Аче.

– Что?

– Ничего.

– В смысле?

– В прямом.– говорит она и улыбается, как будто я не понимаю чего-то очевидного.

– Что ты сказала?

– Ничего. Я же говорю.

– Чего ничего!?

– Да не злись ты. Как я тебе объясню, если правда ничего.

– Ну а чё?

– А-ха-ха-ха. Хороший ответ.

– Ты достала…

Из карт сыпятся искры.

– Ну не обижайся!

Я просто молчу.

– Это буква в испанском.

– И?

– Просто буква в испанском.

– Как она читается?

– Никак.

– Понятно.

– Ну правда!

– А что она значит?

– Ничего.

– А нафиг она нужна, раз её нет?

– Ничего нет. Забыл?

– Ну да.

– В своих же выдумках запутался.

– Чё?

– Ничё. А чё?

– Чего?

Тут и я уже заражён этим сумасшедшим смехом. Мы ещё долго ухахатываемся. Боюсь спросить её, что это может значить.

– А изобразить это ничего реально?

– Да легко, – она прыгает с подоконника ко мне на кровать. И выводит на моей руке три чёрточки.

– Н? Просто Н?

– Ну да.

– Н- значит ничего?

– Ну да.

– Почему?

– Это сложно объяснить.

– Круто.

Я пытаюсь нарисовать Н на ней, но она уже улетела на подоконник. Успеваю только слегка пощекотать. Её силуэт выражает готовность дальше прыгать и убегать. А глаза сверкают. Как будто у меня есть желание с ней играть. Она надувает щёки, потом снова садится в привычную позу.

– Мне кажется, что там медведь сидит. А потом я присматриваюсь, и понимаю, что его нет. И так жутко, что нет медведя.

– Зачем тебе медведь?

– Плюшевый. Третий раз просто уже так.

– Может, он там всё-таки есть.

– Не издевайся. Это медведь, которого тут быть не может.

– Ладно. Нет тут медведя. Тогда не смотри на него.

– Ну тебя.

– Я-то чё?

– Ничего!

– Вот и нечего…

Мы молчим.

– А ты часто на эту дырку смотришь?

– В смысле?

– Ну, если б я тут жила. И всё время напротив этой чёрной дырки… Мне было бы жутко.

– Чем тебе дырка не нравится?

– Не знаю. Мне кажется, лучше туда не смотреть.

– Уж мне-то бояться пустоты?

– Причём тут бояться? Это во всех есть. Но в тебе это… Эта мысль, что любое высказывание можно опровергнуть. Это тебя разрушает.

– Всякая мысль разрушает.

– Ты понимаешь, о чём я.

Она теперь смотрит прямо, а не прячет взгляд, спрашивая такие вещи. Не уж-то всё серьёзно?

– Лиз, это основа. На теории парадокса стоит половина всего, что мы осознали. Я не могу игнорировать эту энергию. Она пронизывает всё.

– Я знаю, что сама теория нужна. Но ты делаешь из неё главную идею. Эта идея всё поглощает. Я ничего тебе не говорю. Но тут что-то страшное. Как будто ты в последнее время стал больше туда смотреть.