Молодая

В уютном зале небольшого семейного ресторана, в центре за деревянным круглым столом, друг против друга сидели две женщины. Играла классическая музыка. Кажется что-то из Бетховена.

Свет из больших окон падал прямо на стол, освещая серьезные и грустные лица женщин.

– Кофе? – предложила та, что постарше.

– Можно, – ответила молодая оппонентка.

Они были настолько разными и непохожими ни возрастом, ни внешностью, что предположить, что их связывает, было просто невозможно. Возраст той, что постарше выдавали стареющие кисти рук с грубой и желтой кожей. На ней было безразмерное черное платье, скрывающее руки, шею и ноги. Золотистые волосы были хорошо уложены и дорогие украшения говорили о высоком финансовом достатке. Она медленно двигалась, и было в ней что-то бережное к самой себе и к пространству вокруг. Она впечатляла необычными крупными чертами на маленьком лице,  которые были гармоничны с ее ростом и массивностью тела. Но это только в сравнении с той, которая сидела напротив. Молодая, но уже не юная девушка сидела в каком-то напряжении. Стройная и даже худая, она вызывала желание спросить все ли с ней в порядке.

– Я не собираюсь тебя критиковать или нападать. Просто хочу поговорить с тобой как женщина с женщиной, – та, что постарше налила кофе своей собеседнице и посмотрела на нее нежным взглядом. Что-то материнское проскользнуло в ее глазах.

– Он не нужен мне насовсем, – ответила девушка. Она плеснула сливок в чашку и размешала. Не поднимая глаз, она пила кофе. Ее плечи сжались, и уголки губ начали опускаться вниз. Ее растрепанные волосы и ухоженное белое лицо вызывали странные чувства. То ли печаль, то ли жалость. Хотелось смотреть в ее глаза и на уголки губ, хотелось смотреть и наблюдать за ней, хотелось думать о чем-то вечном. Но в ней было и что-то страшное. Она источала энергию сомнения и, казалось, что когда ты подойдешь к ней и протянешь руку, она вдруг исчезнет.

– Я верю тебе сейчас, но я вижу тебя потом. Ты увлекающаяся натура, но ты увлекаешься полностью с головой. А мой муж умеет увлекать беспощадно и далеко. Ты должна знать, что ты не первая и не последняя. Я хотела бы, чтоб такая девушка как ты не теряла свое время и устроила свою жизнь лучше, чем те другие. И ты должна знать, что я до тебя никогда не встречалась ни с одной его любовницей. Тем более ни одна из них не была моим другом.

Девушка подняла глаза, которые были полны слез. Она вытерла их, прежде чем они потекли по лицу.

– Тебе больно? – вдруг спросила она.

– Нет, – женщина ответила быстро и уверенно. Она продолжала смотреть прямо в глаза своей собеседнице. Ничто в ней не беспокоилось. И только пульсирующая под глазом кожа предавала ее попытки казаться спокойной.

– Ты обманываешь меня, – сказала девушка, задрав подбородок.

Женщина поставила чашку с кофе на стол и принялась за завтрак, состоящий из вареных яиц и овощей. Девушка прищурилась и ее черные, и  влажные глаза почернели еще больше.

– Ты ведешь себя как малолетка, – вырвалось из уст женщины. Она толкала в рот еду. Лишь бы ничего не сказать и совладать с эмоциями.

– Прости меня, – почти шепотом сказала девушка, крутя ложку в пальцах.

Женщина прекратила свою трапезу и встала. Она подошла к барной стойке и взяла открытую бутылку вина с двумя бокалами.

– Ты будешь? – обратилась она к девушке.

– Буду, если это не отрава, – девушка вздохнула и нахмурилась.

Женщина разлила вино и подвинула бокал девушке. Она снова села напротив нее.

– Я много семей разбила в молодости. Ничего хорошего из этого не вышло, – она говорила это, облокотившись на стол, и одной рукой приближая бокал к своему рту. Ее глаза намокли, а губы задрожали.

Девушка смотрела на нее в смятении и растерянности.

– Я не хотела, – глаза девушки снова наполнились слезами, а бокал уже был пуст.

– Я сполна получила за все, что разрушила. У меня никогда не будет детей, – ее губы продолжали дрожать, и маленькая слеза докатилась до них, заблестев на бардовой помаде.

– Я не хочу, чтоб тебе было больно, – девушка зарыдала не в силах больше сдерживать эмоции.

Женщина закрыла глаза, запивая услышанные слова вином. Она протянула свою руку к руке рыдающей девушки.

– Мне не больно, милая! Больно почему-то тебе и от этого я чувствую себя виноватой, – тихо говорила женщина.

Женщина тихо заплакала, но очень быстро успокоила себя и вытерла слезы. Она подлила вина в оба бокала и направилась к окнам. Зашторив их, она лишила помещение дневного освещения, и остались только желтые софиты на баре.

– Что ты делаешь? – девушка испугано посмотрела на женщину и встала.

– Сегодня некому работать, – ответила женщина.

– Я отработаю сегодня, – девушка закрыла лицо руками.

Женщина снова села за стол и достала сигареты из своей сумочки. Она закурила.

– Он не уйдет от меня, а если уйдет, то больно мне не будет. Все, что есть у нас, принадлежит мне. Поэтому он в любом случае не уйдет. Никогда еще не уходил. Однажды и ты состаришься. Только лучше, если ты будешь старой и богатой. Любовь не накормит тебя и не согреет в холодные зимы. Сейчас мужчины не исполняют мечты женщин. Только ты сама можешь дать себе все, что хочешь. И неважно с помощью кого, и какими средствами это произойдет. Ты должна забыть все свои обиды на моего мужа. Я хочу, чтоб ты была счастлива. Но я не уволю тебя.

Закончив свою речь, женщина затушила сигарету и допила второй бокал вина.

Девушка смотрела на нее своими черными глазами. Она сжимала зубы, оголив их каким-то нечеловеческим оскалом. Она закричала и стукнула рукой по столу.

– Почему мне так больно? – кричала она, схватившись за скатерть.

День пролетел. К вечеру зал наполнился голодными людьми.

– Что с тобой? – послышалось за  спиной. Кто-то тронул ее за плечо, и она вздрогнула.

– Что? – она обернулась и увидела официантку, которая стояла перед ней с круглыми глазами.

– Что с тобой? Ты уже полчаса стоишь как вкопанная и плачешь. Хочешь, чтоб тебя уволили? Между прочим, они тебя не видят только потому, что ругаются, – официантка указала рукой на женщину и мужчину, которые сидели за центральным столом. Там сегодня утром сидела и она.

– Я просто кое-что вспомнила, – она очнулась от своего драматического воспоминания и вытерла слезы.

– Умойся! Я постою за тебя, – официантка вытолкнула девушку из-за стойки рецепции.

Она прошла в уборную и, взглянув на себя в зеркало, ужаснулась. Что ее напугало?

Она видела свое измученное лицо и пустой взгляд с темными кругами под глазами. Душевное страдание и боль печатали морщины вокруг губ. Дыхание участилось, и слезы снова вырвались из нее жалким стоном. Она вовлеклась в игру, от которой больно было только ей. В этом треугольнике непонятных чувств и эмоций ее разрывало холодное и колючее страдание. Она любила их. Женщину, которая вот уже несколько лет заменяла ей мать и мужчину, который разглядел в ней красоту. Вся эта история была ее личным сериалом, ее кнутом и пряником, ее раем и адом. Работать в их семейном ресторане, став почти членом семьи и став почти стенами этого ресторана, было для нее ошейником и цепью. И это заточение она сама себе устроила в наказание за то, что не смогла спасти свою мать, которая покончила с собой из-за бесконечных измен второго мужа. Девушке нравилось страдать и лить слезы, пропуская радостную жизнь сквозь пальцы. Она привыкла к этому с детства. После смерти матери отчим стал позволять себе еще больше в отношении молоденькой падчерицы. Она сбежала от него и мучила себя виной за то, в чем не было ее вины. Она хлестала себя по сердцу своей выдуманной любовью к чужому мужу. К мужу той, которая стала для нее лучшим другом, которая дала ей работу и вытащила из нищеты. Все, что она делала, не имело смысла. Пустота и тишина. Все исчезло. И она сама будто растворялась в стенах этого ресторана. Зеркало размывало ее изображение. Или она теряла сознание.

– Ну как она? – спросила взрослая женщина в безразмерном черном платье.

– Обычный обморок и беременность! – ответил доктор, не поднимая глаз с анализов на планшете.

– Что? – переспросила женщина.

– Она беременна! – сказал доктор и улыбнулся. – Ваша дочь беременна.

– Это не… – женщина оборвала свою фразу и отвернулась к окну, пытаясь сдержать слезы.

Преступление

– Я полностью признаю свою вину и отдаю себя в руки закона.

Она не сопротивлялась полицейскому, который защелкнул наручники на ее руках. Совершенно спокойная, она покорно исполняла все указания тех, кто пришел ее пленить. Белая рубашка, мокрая от крови, выправилась из юбки и болталась на ней как грязная тряпка. Лицо и шея, еще разгоряченные от гнева и ярости, были влажными от пота. Она потребовала адвоката и попросила, чтобы сообщили ее родителям как можно деликатнее. Она понимала, что такие новости не могут быть деликатными, но этими просьбами она будто пыталась казаться той благородной служительницей человечеству, которой она была всего несколько часов назад.

– Зачем вы сделали это? – спросил рыжий мужчина в деловом костюме и красном галстуке.

– Довольно безвкусно и неуважительно носить красный галстук в такой день и по такому поводу, – говорила она тихо, почти шепотом.

– Нам нужно обсуждать ваше дело, а не мой стиль, – криво улыбался адвокат.

– У вас нет стиля, сударь, – усмехнулась она.

Он молчал в ожидании ответа на свой вопрос.

– Верность, – вдруг сказала она.

– Что? – переспросил адвокат.

– Есть много всяких мыслей и книг об этом. Только все это ложь.

Она сидела в наручниках и в серой тюремной форме, совсем не двигаясь. Казалось, что ее тело онемело, и только губы двигались, произнося слова с непоколебимым спокойствием. Темные волосы были аккуратно собраны в пучок на затылке, а синие глаза стали немного светлее. Она выглядела абсолютно здоровой и свежей. Не было никаких признаков страдания. Алые губы были влажными, а кожа сияла, будто она только что вышла от косметолога.

– Верность выдумали, – вдруг заявила она, – придумали как религию, чтобы управлять людьми. Я уверена, что в давние времена люди любили друг друга без понятий верности или измены. Они просто были с тем, с кем было хорошо в конкретный момент. А может и со всеми сразу. Или ни с кем.

Она замолчала и закрыла глаза.

– Если вы так рассуждаете, то зачем вы это сделали? – продолжал адвокат.

– Я думала, что смогу делить его с кем-то. Я хотела понять природу истины. Я пыталась понимать его и  уважать его суть. Мужчины, знаете ли, не меняются. Когда мы поженились, он зачем то пообещал, что никогда не изменит мне. Хотя я знала о нем все. И поэтому его обещание было смешным. Я попросила его тогда, чтобы он не изменял себе, в первую очередь, и чтобы всегда был честен со мной. Он понял меня. Я видела это. И вы знаете, я прощала ему все измены. Так называемые измены! Я старалась сохранять в себе убеждение, что все это нормально и нет повода для беспокойства. Мужчины  полигамны, говорила я себе. Я уверяла себя, что нужно быть понимающей женой как какая-нибудь европейская королева. Судя по книгам, которые я читала, они часто сами выбирали любовниц для своих мужей – королей. И в наше время я встречала такие семьи. Я хотела быть не такой как все. Хотела быть мудрой. Но я только такой казалась.

Она протянула руку к стакану с водой и продолжала.

– Каждый раз это была какая-то новая девица. И все они были на раз. Я не беспокоилась и иногда даже презервативы ему в бардачок складывала. В глубине души я наделялась, что он их выбрасывает. Но я знала, что он использует их. И довольно часто.

Она выпила полстакана воды и посмотрела адвокату в глаза.

– У вас есть жена?

– Нет.

– Я рада. Вам некого огорчать. Сейчас редко встретишь адекватную свободомыслящую даму.

Молодая женщина села в первоначальную позу и продолжала свой рассказ.

– Я знаю каждую девушку, с которой он спал. У нас была с ним договоренность. Ведь он обещал быть честным. Если мы встречали где-нибудь одну из его «одноразовых» девиц, он определенным образом кивал в ее сторону. Так я могла оградить себя от дурного окружения. Ведь я человек общественный. Вокруг меня всегда много женщин и мужчин. Больше женщин. Он знал, что я не выношу грязные слухи и т.п. вещи, и поэтому наша договоренность внушала мне даже уважение к самой себе. И я могла быть уверенной в том, что среди моих друзей и знакомых, среди моих сотрудников нет ни одной шлюхи. Хотя шлюхами были вовсе не все эти девицы. Мы договорились, что в моем окружении для него нет «добычи».

– Но его любовница, с которой он был в ту ночь, как раз ваша сотрудница, – тихо и быстро проговорил адвокат.

– Да, – она вздохнула. – Он совершил ошибку. Последнюю ошибку в своей жизни. И он знал об этом.

– Вы хотите сказать, что угрожали ему до этого? – адвокат опустил голову так, что теперь он смотрел на свою подопечную исподлобья.

– Я говорю то, что говорю. И ничего больше. А вам бы стоило поучиться манерам. Перебивать – плохой тон. И вас не оправдывает то, что вы адвокат хладнокровной убийцы.

– Извините, – он снова скривил рот.

– Не извиняйтесь. У вас не получается.

Она сделала паузу и снова посмотрела ему в глаза, а потом отвела взгляд в угол комнаты и продолжила.

– Он ничего от меня не скрывал. И когда я взяла ее на должность своей помощницы, он сразу признался мне, что находит ее привлекательной. Я предупредила его, что если он что-то надумает в ее адрес, я хочу это знать, чтобы заранее оградить себя от нее. Он посмеялся. С того дня как он посмеялся, прошло два года. Она стала моей подругой и правой рукой. Она была такой правильной и справедливой, что я и не могла заподозрить их связи. Я считала это абсурдом. Вышло, что абсурдом являлась моя наивность. Мы часто проводили время впятером. Я, он, она и двое его холостых друзей. Нам было весело и доверительно в компании друг друга. Все было как в британских фильмах. Мы все были воспитаны и образованы. И дружба наша казалась эталоном приятельских отношений. Однако, как и в британских фильмах, под манерностью и воспитанностью скрывалась ложь и грязь. Только сейчас я понимаю, что каждая секунда моего подозрения была сигналом интуиции. В ту ночь они сами мне все рассказали. Под дулом пистолета, конечно. Горькая правда лучше сладкой лжи. Это банально, но так и есть! Душевная боль? Нет. Это роскошь для бездельников. У меня трое детей. И сейчас я думаю только о том, как я буду их содержать, находясь за решеткой.

– Если мы с вами хорошо сработаем, то я уверен, что суд смягчит наказание. Ведь ваши дети еще очень малы.

– Я не надеюсь на это. И тот суд, который будет решать мою судьбу, не вправе этого делать, на самом деле. Все наше существование – большое цирковое представление и я не жду того, что сценарий вдруг изменится только потому, что у меня дома три маленьких карапуза.

– В жизни всякое бывает!

– Это не для всех, – она опять вздохнула. – Когда я была маленькой, мы с мамой жили в горном Алтае. Мы жили почти в лесу. Деревянный дом, печка, вода из колодца и еда с огорода. Знаете, это было самое счастливое время для меня. Я очень любила лес, маму и волков. Тогда я и подумать не могла, что в жизни всякое бывает.

– Волков? – недоверчиво переспросил адвокат.

– Да. Волков. Они выли по ночам, а днем я могла видеть их на другом берегу реки. Мама говорила, что волки самые совершенные животные. Их иерархия и отношение друг к другу восхищают. Они выбирают себе одного спутника на всю жизнь. А если в паре умирает один, то второй верен ему всю оставшуюся жизнь. Выходит, что определение верности выдумано людьми. Вы только подумайте! Они находят себе пару и больше никаких вариантов. Ни при каких обстоятельствах. И знаете, что еще более восхитительно? Если они не находят, то остаются одиноки на всю жизнь. В их мире нет понятий измены и верности. У них есть только любовь. Моя мама была именно такой. Когда папы не стало, она не искала больше. Ведь она уже нашла однажды. И что удивительно, когда не стало моей мамы, я слышала вой волков в лесу. У них есть такая традиция – смерть сородичей сопровождается поминальным воем. Ничего страшнее, печальнее и красивее я не слышала.

Она немного помолчала.

– А ведь где-то есть существа, для которых в порядке вещей быть со многими партнерами. Понимаете о чем я? – женщина смотрела на красный галстук адвоката и стучала пальцем по столу.

– Не совсем, – ответил мужчина.

– В нашем браке волком была я. Мой муж был кроликом. Большим и глупым кроликом. Я всегда защищала и оберегала его. Вы же знаете, что он был моложе меня, и вы, конечно, понимаете, что ждать от него верности было бы глупо. Но мне нужна была только честность. А он нарушил наш уговор. Я вынашивала и растила наших детей. А он развлекался с моей подругой и помощницей. Он полюбил ее, наверное. Мужская любовь – хрупкое явление. Но себя он не предал, как я и просила. Когда он забрал нас с детьми из роддома, я решила проверить его честность. Я спросила, любит ли он кого-то еще кроме меня? Он ответил, что нет. Но с такой же кривой улыбкой, с какой вы только что говорили со мной. И этот кривой лживый рот ни с чем не сравнить и не спутать. Это как почувствовать запах канализации в пекарне или в парфюмерном магазине.

Он был хорошим человеком. Но он был общественной баней, куда ходят мыть грязные тела. Он не смог стать храмом, в котором я бы молилась о чистых душах. Хотя если бы я об этом не знала или если бы воспитывалась в других традициях. Может быть, мне было бы все равно. А может, надо было просто завести себе любовника и не сходить с ума.

Она улыбалась и смотрела в окно. Что-то пробежало по ее лицу. Воспоминание.