Chłopi

А ведь еще недавно так жили почти все, и ваши предки, и мои. Как бы не была история сконцентрирована на людях верхних уровней социальной пирамиды, а создавали для них излишки продовольствия вот эти миллионы мужиков. Я немного застал остатки этого старого порядка, когда вся жизнь была сосредоточена вокруг годового сельскохозяйственного цикла - копал огород, сажал, окучивал, поливал, полол, собирал, лущил, таскал, опять копал. Тяжкий это труд, монотонный и изматывающий, но именно он позволил нам, людям, выжить и размножиться.

Так что читайте этот кристально прозрачный, простой до предела при первом взгляде, а по факту неимоверно глубокий роман давнишнего польского лауреата Нобелевской премии. В нем деревенская жизнь затянет вас, сделает вас практически активным участником событий. Я нашел на карте Польши описываемое село, оно теперь носит добавочное название - Липцы Реймонтовские, есть и музей писателя, фестивали всякие проводят. Но, уверен я, нет там больше того старого порядка, который так мучительно прекрасно описал Реймонт.

Книга увлекла меня с самого начала. Она интересна и сама по себе, и как культурный факт. Написана и опубликована она во времена, когда изрядная часть современной Польши входила под названием Царства Польского в состав нашей с вами империи. Было интересно увидеть линии пересечения, особенности взаимодействия культур. Не ждите этого, это роман именно о крестьянской жизни, сконцентрированной на земле, и жизнь эта одинакова и в новых землях Оклахомы, и в заволжских полях, и в окрестностях Лодзи. Русский след сводится к петербургскому табаку, казенной бумаге по-русски да к смешанной денежной системе с пересчетом на рубли. Только в конце книги автора слегка понесло с русской школой.

Неожиданно в книге нет и польского национализма, даже в наивно-романтическом виде, который бытовал в XIX веке (ну, почти нет, в финале автора будто прорвало). Автор не умиляется обычаям, не льет (вслух) слез о потерянной независимости, не поет осанну славному прошлому шляхты. Реймонт спокоен и деловит, и это удивляет и располагает к нему. Беглый поиск позволил узнать, что по другому его произведению был снят шикарный фильм Вайды “Земля обетованная” о развитии капитализма в Лодзи, и мое удивление угасло, а уважения прибавилось.

А чего в книге много, так это жизни. Люди живут, пашут, любят, судятся, уходят в солдаты, грызутся, ненавидят, завидуют, раскаиваются. Все как всегда, как должно быть, но в этот раз вечная и бесконечная история так хорошо подана, так умело создана, что ею поневоле любуешься. Перед нами всего один год их жизни, если верить польской Вики, то год из 1890-х, так как автор упоминает косы, а они только тогда у поляков и появились, до этого были только серпы.

Мне было очень интересно читать про обряды, про бытовую магию поляков. Сразу вспомнился другой фильм Вайды - “Свадьба”, но там это был внешний, слегка слащавый фольклорный фон, а у Реймонта получилось гораздо более метко и реалистично. Встречалось мне как-то утверждение, что католичество заменяет полякам культуру. В этом что-то есть, если присмотреться. Церковь так переплелась с жизнью липецких мужиков и баб, что ничего другого у них нет. Прочный, внешне нерушимый порядок, все воспроизводящий себя.

Дальше...

Есть в книге мрачноватый, диссонирующий момент. Когда Реймонт писал ее, сельская и городская жизнь польских земель была сильно увязана с коммерцией местного еврейского населения. Корчма, разъездная торговля, перекупка и скупка у бедняков, операции с общинным лесом - все через них. И отношение к ним было ничем не лучше, чем в “Тарасе Бульбе“ Гоголя. Это довольно открытая ненависть, грубость, злость, при этом и сам писатель не скупиться на ядовитые детали, особенно в фигуре корчмаря. Но с позиции сегодняшнего дня, если вспомнить, что через несколько десятилетий немцы начнут проводить в жизнь “окончательное решение еврейского вопроса”, а поляки довольно активно в этом поучаствуют (о чем они крайне не любят вспоминать), этот подход начинает выглядеть зловещим, жутковатым.

Но таков был мир, в котором жили эти Борыны, Клембы и прочие Сикоры. Говорят, что Горький ненавидел крестьянство за прижимистость, кровавую сметку, за затаенную злобу и желание во всем найти свою выгоду. Все перечисленые черты есть и у липецких мужиков Реймонта. Но он просто и убедительно показывает откуда они появились, как нужда, голод, болезни пригибают людей, формируют их, делая вот такими, выживающими, зажатыми, раскрывающимися только после водки на праздник. Не нравятся? Но они нас породили.

P.S. Книжка очень интересная, хоть и изрядно мелодраматичная, очень любопытно читать, так и хочется узнать - кто же первый найдет спрятанные в зерне деньги, например. Но ведь и ведь и “Тихий Дон” можно назвать любовным романом, хуже он от этого не станет.

Море горьких слёз, ответь на милость,
скоро ль обмелеешь?.. Но едва ль:
это в сказках только приходилось
сто апрелей на один февраль…
Михаил Смородинов

В процессе чтения, перевалив едва ли за треть объёмистого текста, делилась впечатлениями с vorona1405 :
— Я не понимаю, когда происходит действие! Семнадцатый это век или девятнадцатый, вообще не понять!
— Это же деревня, — мудро заметила Галя. — Век там может быть и семнадцатый, и двенадцатый, да хоть двадцатый. Это не играет роли. Значение имеет время года. Весна — надо пахать, лето — надо косить...
И я как-то сразу успокоилась (спасибо, Галя!) и продолжала читать: то с интересом, то с некоторым уже утомлением, то с тревогой и горячим сочувствием к героям, то с возмущением… И вот романище дочитан (ещё 15 февраля), а я вместо того, чтобы прилежно писать рецензию, трещу о «Мужиках» то в комментариях, то в личке… Тем временем яндекс-контекст не дремлет:

Реклама
Как отрастить бороду. Как отрастить бороду? Не знаешь? Мы поможем! 100% гарантия результата.

Тьфу, типун вам на язык. Дообсуждалась. Слишком часто, видимо, в моих мессагах встречалось слово «мужики».

Реклама
Путешествуйте с Люкс Экспресс! Наслаждайтесь фильмами, музыкой и горячими напитками по пути в Прибалтику!

Дальше...

Когда едешь в поезде и долго глядишь в окно на однообразный пейзаж, рано или поздно замечаешь странный эффект: земля поворачивается перед тобой, как сценический круг: ближний план уносится назад, дальний будто бы едет вместе с тобой, а центр остаётся неподвижным. Так и роман Реймонта: он совершает полный оборот, но круглый год — это лишь отрезок вечного пути, начало и конец которого теряются в бесконечности. Жизненный круг то зеленеет молодыми всходами, то волнуется зреющими колосьями, то тонет в непролазной осенней грязи, то пропадает из виду в снеговой заверти. И мы включены в этот круговорот, мы совсем рядом с героями романа — жителями одного маленького польского села, в котором, как в капле росы, отразился человеческий род.
Жить, чтобы пахать (в обоих смыслах), пахать, чтобы жить — есть ли смысл в этом спокон веков повторяющемся цикле? Родиться, чтобы сносить семь пар железных башмаков, изглодать семь каменных хлебов, родить себе подобных, чтобы и они жили так же — и уйти из жизни: в муках, забытым всеми, как Куба; приготовившись к этому, спокойно и горделиво, как Агата; не сознавая происходящего, превратившись почти в растение, как Мацей… Смерть есть смерть, и до неё какое-то время ©
Но где же смысл жизни, где тот центр притяжения, та ось, вокруг которых совершается вращение? Это, несомненно, земля. Можно сказать, что земля на мужиках держится. Но равно справедливо и другое: мужики держатся за землю. Держатся исступлённо, зубами и когтями, готовые принести ей в жертву и себя, и окружающих, как бы близки они им ни были. Всё в романе Владислава Реймонта на неё завязано. Каждый её клочок — предмет раздоров и страстей. И когда земля вдруг остаётся без своих рабов и слуг, владельцев и господ — кажется, что огромная тарелка мира опасно накренилась, и всё с неё соскальзывает к краю, к хаосу. Не может земля без мужиков.
Почему именно без них? Просто потому, что нужны их мужицкие силы, чтобы обрабатывать землю-кормилицу. Бабам с этим не справиться, просто физически возможностей не хватит, не говоря уж о том, что у них куча других забот есть: с хатой, огородом, детьми, скотиной, печью, прялкой… У автора (а может, только у его героев — Реймонт не даёт точно этого понять, оставаясь за кулисами своего повествования) на этот счёт другое и твёрдое убеждение: это потому, что баба глупа, баба не человек, баба — ей бы только языком мести, лясы точить, истерики закатывать, нормальных мужиков по рукам-ногам своей дурацкой любовью пеленать, эх, бабы!
Наиболее ярко этот стереотип волею автора проявляется в одном из ключевых героев — Антеке Борыне. Вот эпизод, в котором его безответную и покорную до поры до времени супругу Ганку прорвало наконец: она бросает Антеку в лицо одно обвинение за другим, всё, о чём она так долго молчала — об измене мужа, о том, что он фактически бросил семью на произвол судьбы, о том, что ему до жены и детей никакого дела нет… После тяжёлой сцены Антек, видите ли, «долго не мог… понять, что нашло на Ганку…»
Честно: я не могла удержаться от горького смеха. «Нашло», главное дело. На неё нашло, понимаете? С его-то точки зрения всё нормально же было.
Да и в дальнейшем — послушайте-ка этого красавца:
«Молчи и слушай, когда я говорю…»
«И ещё то тебе скажу, чего ты своей глупой головой не разумеешь: если я хуже собаки стал — так это из-за тебя, из-за того, что тебя полюбил, понимаешь ты, из-за тебя!»
«Совсем я ошалел! Иисусе, до чего баба может довести человека!»
Баба — человека. Вот она, квинтэссенция противопоставления. И автор, кажется, целиком согласен со своим мужичьём. Хотелось бы, впрочем, перевернуть ситуацию хотя бы мысленно: а если бы это баб в тюрьму упекли полным составом? Как мужики без них с хозяйством бы управились? Подозреваю, что получилось бы нечто вроде грубоватой кинокомедии *в голове мелькают кадры с доением коров, приготовлением еды в печи, няньканием детей и пр.* А вот без мужиков земля осталась — это и впрямь трагедия. Так что за нобелевку польскому романисту наверняка сплошные мужики голосовали.
Если без сарказма, женщины в эпопее Реймонта действительно выступают в основном как злая разрушительная сила. И никакие страсти, никакие чувства их не оправдывают. Горько за пол, к которому принадлежу.
Не буду вдаваться в любовные хитросплетения, которые пронизывают книгу: тут их на изрядный сериал хватит, да и в других рецензиях об этом подробнейшим образом написано, зачем повторяться. Но справедливо будет кивнуть: да, за время чтения романа судьбы персонажей становятся близкими, понятными, почти родными. И когда страниц буквально за тридцать-сорок (в пересчёте на бумагу) до финала читаешь что-нибудь такое:

Матеуш только нахмурился и опять заговорил о Ясеке, а разузнав все у Антека, стал рассказывать о хозяйстве Шимека и, как бы невзначай, упомянул, что Енджик под секретом говорил Настусе, будто Доминикова хочет судом требовать землю, которую Мацей завещал Ягусе

Я решил, что не буду писать рецензию на «Мужиков». Да, абсолютно честно — я не буду писать рецензию на эту книгу. Сейчас расскажу почему.

Эмоциональный фон: злоба, зависть, гордость.

К тому моменту, когда в документе с рецензией появились первые внятные строки, я уже успел прочитать половину книги и раз десять переписать вступление. Писать о судьбе маленького человек это уже даже не мейнстрим, а явное признание в нетрадиционной ориентации; впрочем, как и мусолить любую из вечных тем литературы. Начать с какого-либо другого штампа и взяться за рассмотрения текста по обычной схеме мне тоже совсем не улыбалось. Я понял, что мне вообще не хочется писать рецензию на эту книгу и даже неутомимый генератор внезапных идей С. П. в этот раз дремал внутри меня, всячески игнорировал все призывы и отказывался комментировать сложившуюся ситуацию; его не подкупил даже Чивас Ригал, а это по своей силе воздействия сравнимо с коварством происков Сатаны, когда он донимал жаждущего в пустыне Иисуса.

Проблески: щедрость, человечность, наивность.

Бывает такое, что прочитаешь — и не хочешь писать. Не потому, что плохо или слишком хорошо, а уж вариант «мне нечего сказать» будет самой наглой ложью в данном случае. Впрочем, наверное от того и не хочу, что есть очень много чего сказать по поводу уже очень хорошо сказанного, — видимо, сомневаюсь, что смогу сказать лучше и паду в неравной борьбе, отброшу лишь блеклую тень от великого и монументального. Лучше один раз самому прочитать книгу, чем услышать сто мнений о ней. Поэтому, мне действительно не хочется ничего говорить о «Мужиках», чтобы не дай Бог не пошатнуть чьё-либо намерение прочитать её.

Главная особенность: контрасты.

Не хочу писать рецензию на «Мужиков» прежде всего из-за обилия тем в романе. Это весь гербарий классической литературы. Там и противостояние крепостных с помещиками, и любовные коллизии-треугольники, и метания одного героя на тему люблю, и метания другого героя на тему ненавижу, и всякие мощны параллели, предательства, сильные и слабые характеры, зависть, проблемы отцов и детей, мужья тираны, дремучий патриархат, положение бедной женщины, отклонения и нормы, и народный дух, и этнология с фольклором, и далее всё прочее по тексту — я не знал за что взяться и не был уверен, что стоит за что-либо браться. Прочитав «Мужиков» я ощущал себя гурманом в огромнейшем винном погребе с полной свободой выбора: за что взяться, что схватить, за что уцепиться и куда полететь?.. а может оставить коллекцию нетронутой? Так и не решил, за что взяться; писать очередной «третий том» не хотелось; С. П. всё подло молчал; Чивас выдыхался из стакана и кончался из (sic!) бутылки. В общем, я окончательно понял, что не буду писать рецензию на «Мужиков» — решил я, закрыв ноутбук.

Общее настроение: бессилие, фатальность, уныние, безысходность.

Мне нравятся крупные произведения. Эпические полотна на много страниц, гораздо больше обычного романа. Авторы над ними работают годами. Такие тексты продуманы, отточены до идеала, они содержат множество всего, они просто неимоверно вместительны и разнообразны, многогранны, всеобъемлющи. Причём, эти мнения и грани вертятся и показываются читателю с разных сторон. В таких книгах есть всё и несмотря на это их очень легко и приятно читать. При долгом чтении вживаешься в книгу, всё выглядит как длинное реалити шоу, за котором ты наблюдаешь сезон за сезоном и сам становишься частью шоу. Всё это применимо и к «Мужикам».

Интеллектуальная атмосфера: мракобесие, безграмотность, невежество, слепая покорность, христианство.

Всегда при чтении таких книг радует, что ты живёшь на сотню лет позже описываемых событий и тебе не надо ничего из всего перечисленного делать и терпеть, тебя не держат за никчёмный биоматериал (по крайней мере делают видимость, что это не так) и, вообще, у тебя есть интернет, квартира, машина, работа, сорок девять дней оплачиваемого отпуска в году, сладкие тортики к утреннему кофе, вечерний виски и прочие радости двацпервого века. Есть социальное страхование, больничная касса, различные программы по переобучению и трудоустройству, бесплатное образование и обилие доступных курсов, консультаций со специалистами. Бедные семьи получают какую-то помощь, есть кухни с питанием для бездомных и ночлежки, раздачи гуманитарной помощи и далее по списку. И в конце концов тебе не надо пахать поле, рубить дрова, работать на сенокосе и заниматься миллионом других тяжёлых сельхоз работ с самого утра и до заката, семь дней в неделю; а ты всего-лишь должен восемь часов пять дней в неделю протирать элегантные брючки, сидя в офисе, а по вечерам отдаваться интернету, книгам, спорту, шоппингу и прочим гедонистическим прелестям двацпервого века — всего этого нет в «Мужиках».

Первые литературные ассоциации: «Анна Каренина», «Гроздья Гнева», «Братья Карамазовы».

Есть тексты, про которые нельзя говорить понравились они или нет. Они могут понравиться или нет, но это уже личные предпочтения в способах мастурбации, о которых приличному человеку в приличном обществе лучше молчать. Зачем кому-то говорить о том, что тебе нравится в Джоконде не улыбка, а проработка теней или идеальный размер её груди? Или, что арбузы тебе нравятся не за их вкус, а за то, что они не растут в Канаде? Все только хотят говорить о том, что нравится им (а всем нравятся разные вещи), но вот слушать то, что нравится другим — это удел проституток и психотерапевтов. Короче, «Мужики» могут нравиться или нет, но говорить об этом не стоит — поэтому я не хочу писать на них рецензию, где надо об этом говорить.

Экономическая обстановка: бедность, голод, пьянство, тяжкий труд.

Если бы тогда был ютуб, соцсети, инстаграмм и твиттер, то скорее всего этот роман не появился бы. Зарисовки из жизни, пойманные моменты, случайные бытовые сцены, диалоги, мысли. Массовое топит уникальное. Впрочем, уникальное всегда может быть таким только на фоне массового, если его, конечно, получается обнаружить в этой массе. Роман «Мужики» уникальный, потому что он появился из самого простого материала, ничем казалось бы не примечательного.

Социальная атмосфера: семейное насилие, скандалы, сплетни.

Рассматривая вещь люди по разному её видят. Кто-то видит целое, кто-то членит на частные проявления. Читатели часто видят в книге только героев, сюжетные линии связанные с ними, события, стиль. В ВиМ мы видим Пьера, Наташу, Болконских, видим там балы, политику, битвы; и мало кто смотрит на это как на частички составляющие целое и видит это целое. Мало кто видит в таких крупных произведениях единую целую картину, суть, которая не является сложением отдельных персонажей, событий, пиров и войн, а именно всем этим одновременно вместе взятым и во взаимосвязи. Заметьте, роман не назван «Болконские и Безуховы» или «Наташа и Пьер», нет, — он назван «Война и Мир». Будет тяжело и получится не точно взять и говорить о чём-либо отдельном в отрыве от этого целого, начать рассматривать героев, события или стиль — поэтому, я не буду писать рецензию на «Мужиков».

---

После долгих терзаний и размышлений, изучения конспектов и черновиков, после долгого совещания с наконец-то заговорившим С. П. и со специалистами, я всё же решил, что точно не буду писать рецензию на «Мужиков» — причины изложены выше. Dixi.