Владимир ЗАНГИЕВ

Ночной крик вдовы

(русская провинциальная поэзия)

© Владимир Зангиев, 2017

ISBN 978-5-4483-7574-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выбор

 
Истинный рай
может случиться при жизни,
дело, однако, в харизме —
сам выбирай!
 
 
В вечность места,
с присущим событию тактом,
распределят по свершившимся фактам
под сенью креста…
 

Чашу свою испей!

 
Жизнь созданА
исключительно для страданий;
столько в ней испытаний —
тяжка она!
 
 
Вот и испей
чаши отравленной горечь.
Рок наполняет полночь
звоном цепей…
 
 
Плачет душа —
в крике зашлась истошном;
временем заполошным
скачем, едва дыша.
 
 
Сделать привал
хоть бы на миг короткий,
снять кандалов колодки,
коими рок сковал.
 
 
Боже, мне дай
силы избыть эту муку —
жертве седьмого круга
ада воздай.
 
 
Скажет: увы! —
вписано уж в скрижали,
дабы не избежали
участи вы…
 
 
Тщетны труды:
маяться мне придётся
и не достать из колодца
прИгоршнь воды.
 
 
Прямо беда —
загнан судьбою в угол;
хари ужасных пугал —
это моя среда.
 
 
Минут века —
может изменится что-то,
чистой струёй на болото
хлынет река.
 
 
Только мечты
жизнь наполняют светом!
– об откровении этом
помни и ты.
 

ЧЁРНАЯ ВДОВА

 
В пустыне Кара-Кум живёт вдова.
Жесток и не обуздан её норов.
Она в песках заметная едва,
но сколь порождено о ней
легенд и споров.
 
 
Она ажурные сплетает кружева,
чтоб обольстить доверчивого мужа.
Ох, как коварна эта чёрная вдова
и незавидна участь
не сдюжившего гужа…
 
 
На ложе, сотканном искусною рукой,
она предастся сладостной утехе
и сложенные лапки кочергой —
не выдадут о предстоящем грЕхе.
 
 
Она ласкает мужа-паучка
и кружит его, кружит в танце брачном:
вскружилась голова подобием волчка
на ложе кружевном
и в то же время мрачном.
 
 
Когда всепоглощающая страсть
ослабит вожжи, наконец, едва
и,..
словно карта брошена не в масть, —
самца ужалит чёрная вдова.
 
 
И он умрёт, как жертва роковой
любви
и страсти данник бедный.
И выпит будет чёрною вдовой,
и будет высушен как лист газетный…
 

БАЛЛАДА О МЯТЕЖНОМ ДУХЕ

(Подражание песне)

 
Звёзды скверно так в ночи улыбаются…
То-то нынче палачи позабавятся…
От заоблачных вершин вида статного
Привезли абрека вниз, чтоб пытать его.
Весь закованный в цепях, окровавленный, —
Словно сворою собак волк затравленный.
Конвоиры завсегда с виду шумные…
Подняли галдёж в церквах полоумные…
 
 
Лишь роптать обречены заключённые,
Коль уж вышло, что в грехах уличённые.
Месяц небо чернотой сплошь обугливал,
Только горец смелый взгляд не насупливал,
Будто ждёт его сейчас лобызание…
Начинается допрос с истязания.
И ночную тишь рассёк злобный свист плетей,
Да встревожил темноту звонкий хруст костей.
 
 
Зарычал свирепо кат: «Сознавайся, пёс,
Где сокровища зарыл? Не смущай допрос.
Всё равно тебе не жить басурманину.
Открывайся, где лежит клад, – славянину!
Усмехнулся лишь абрек: «Зря стараешься!
Хоть изрежь-исполосуй – не дознаешься
Где несметные лежат те сокровища.
Как умаешься пытать – остановишься».
 
 
Душно в пытошной избе, очи застит смрад.
Разъяряясь во злобе, наседает кат:
«Отвечай скорее, вор, где пособники,
Кто друзья твои теперь, а кто кровники?
Но первей всего скажи где сокровища, —
А не то, едрёна мать, обескровишься!»
Палачам не ведом дух милосердия…
Расплетаются кнуты от усердия…
 
 
От бессилья завывал тот, кто спрашивал, —
На себе волосья рвал, что отращивал…
Осрамились палачи, хоть старалися, —
Но пощады слышать крик не дождалися.
И тогда подручным кат злобно приказал —
Рвать безжалостно язык и колоть глаза.
Чтоб не видел белый свет с той поры бунтарь, —
Православью принесли в жертву на алтарь.
 
 
К половице прилипал обронённый зуб;
И последовал ответ из разбитых губ:
«Сколь алдаров загубил и не сосчитать.
Что награбил и отнял, коль хотите знать, —
Неимущим раздавал, кунакам дарил.
Для себя не наживал, для людей творил.
Вам не грезилось в мечтах вольное житьё.
Будет в чаще завывать обо мне зверьё.
 
 
Тем закончился допрос и недолгий суд:
Тащат к плахе удальца, да топор несут.
Завершился наконец тот кошмарный сон.
Покатилась голова, оборвался стон.
А наутро поселян всколыхнул набат,
Будто оземь грохнул страшный камнепад…
В мире ярко полыхают дерзкие сердца —
В них мятежный дух самого Творца!
 

ОЧНИСЬ, СТРАНА!

 
Горят огни, трепещут тени…
Эпоха ставит на колени.
Упал приплод.
Зияют окна, как глазницы.
С прищуром хищные бойницы.
Распят народ.
Следы находим и поныне
в безумьем выжженной пустыне.
Мир – полигон!
Тотальной формою удушья
начинено опять оружье.
Молчит закон.
Чеканный профиль бронтозавра
облагорожен ветвью лавра —
сей герб страны.
Все грандиозные успехи
облачены скорей в доспехи.
Триумф шпаны.
Геракл гидру обезглавил,
но зло живёт без всяких правил.
– В том убеждён!
И космос сплошь в переполохе:
Христос подсуден стал эпохе…
– Бог осуждён!
Примета времени – безверье.
Вот в преисподнюю преддверье.
Ждёт сатана…
Как-будто в кокон упакован, —
мир к роли куклы уготован.
Очнись, страна!
 

МИР ПОИСТИНЕ ЖЕСТОК

 
Когда бы мог легко заснуть
под звёздным пологом
и, не вдаваясь в жизни суть,
сухим некрологом
провозгласил ушедших дней
воззванье в будущем,
то умилился б мир теней
холщовым рубищем,
обёрнутым вокруг души
твоей заботливо, —
тогда и чувствами пляши
в судьбе угодливо,
мол, благосклонно принял бог
под покровительство
и положительно обрёк
теперь на жительство
в небесном царствии своём
средь душ воспрянувших.
Жаль, не всегда осознаём
утрату в канувшем.
Да, мир поистине жесток, —
бес правит им:
попробуй-ка избрать шесток,
чтоб был незанятым…
 

ЭТОТ ГОРОД

 
Этот город возник на костях,
привидения бродят в нём,
только выглядит в «Новостях»
распрекрасно сей город днём.
 
 
Город строил кровавый тиран,
чтобы в нём угнездилось зло
против мирных и добрых стран,
коих в мире большое число.
 
 
Приходилось и мне бывать
ни единожды в граде том,
и не смеют там уповать
на Спасителя в храме пустом.
 
 
Город в небо вонзает шпиль,
аж в груди замирает крик.
Поднимается красная пыль
под звериного ветра рык.
 
 
Я не помню угрюмых лиц,
что встречались в былые дни —
от упавших покорно ниц
отслоились видать они.
 
 
Помолитесь, друзья мои,
за несчастных во граде том;
не коснётся пускай семьи
вашей ярости той симптом.
 

УГОРАЗДИЛО

 
Не заморачивая голову
особенно
текущим бытом,
предамся празднику весёлому
по жизни, выданной кредитом,
поскольку сущие мгновения
природой дадены единожды
и участи повиновение —
ударом будет по престижности
души,
завёрнутой во плотское…
(эк, угораздило родиться мне!)
Патриархальностью традиций не
прикроешь мысленно всё скотское
в себе. И бес легко расправится
с такой покладистою жертвою,
притом, что даже не поранится
о край души, хоть исковеркаю
её —
обезображу падшую,
предам разору-надругательству.
…А всё же жаль мне жизнь увядшую:
анАфемой воздам предательству!
 

ОБРЕТЕНИЕ СЕБЯ

 
откуда мне знать что за тем поворотом
меня ожидает? быть может к воротам
своей преисподней пути приведут
и я повстречаю вдруг демона тут.
но, сердце, не бейся столь рьяно и резко,
как будто от милой пришла СМСка
 
 
пусть дух разберётся: в кромешной ночи
чей реквием будут играть скрипачи.
укутала ночь всё полотнищем шали
и кони испуганно в небо заржали,
я вожжи ослабил и тихо шептал:
случается так всё, как рок начертал!
 
 
и если назначено божьей десницей
покинуть душе тело райскою птицей,
сам грудь распахну ей – летит пусть наружу
и всё это сдюжу!.. я всё это сдюжу!..
в ночи этой призрачной аспидно-чёрной
как ягода терпкая спелого тёрна.
 
 
луны закурилось златое кадило:
ага! значит нынче и мне подфартило,
не время за демоном скрыться в воротах
и детям моим не остаться в сиротах,
ещё и жару испытаю и стужу —
и всё это сдюжу!.. я всё это сдюжу!..
 

МОЖЕТ БЫТЬ…

 
Сыграет день симфонию заката
и ночь опустит занавес опять;
как много в жизни нашей суррогата,
но року не уступим ни на пядь,
и будем продолжать поползновенья,
решая массу обывательских задач.
Судьба дарует чудные мгновенья,
лавируя в потоке неудач,
и оставляет нам святое право
на выбор предначертанных путей;
мы, проявляя своеволье нрава,
зависимы от собственных затей.
Вот и пенять приходится за это
ни на какую-то абстрактность внешних сил,
а на нехватку компетентного совета,
о коем каждый ни единожды просил
в ночной тиши у призрачного бога,
смиренно уповая на него.
С тех пор закралась в душу мне тревога,
когда в противоречиях эго
моя натура гневно всколыхнулась,
неверия крамолой сожжена, —
сей мысли откровенно ужаснулась
родная благоверная жена.
А что же я? Бредущий в мире странник,
желающий познать земную суть.
Ночное небо предлагает лунный пряник,
чтоб не пришлось мне натощак заснуть.
Души своей интим и откровенье
я изливаю в бездны мрачной пасть…
Но может быть падёт благословенье
и на мою поверженную масть?
 

НА МОГИЛЕ МАТЕРИ

 
Здравствуй, мама. Я пришёл – твой сын.
Как чувствуешь себя в обители небесной?
Да, да, прибавилось и у меня седин
и лезу, как всегда, горой отвесной.
 
 
А как твоя гипертония, сердце как?
Полиартрит не ломит ли суставы?
А на столе моём обычный кавардак.
Судьба не вписывается в привычные уставы.
 
 
А внучка очень-очень подросла,
тьфу… тьфу и, слава богу, – не болеет.
Марине в сентябре от первого числа
вручили первый класс. Справляется. Сумеет.
 
 
А эти грозы, мама, каждый день —
теперь значительно испортилась погода.
На островах землетрясенья тень —
трагедия японского народа.
 
 
Уже темнеет. Ждут меня дела.
И тень креста, как маминой ладонью,
скользнула по щеке, на голову легла
и тихо отошла в своё бездонье.
 
 
Я шёл и думал: «Милый дипломат,
ты ненавязчиво детей своих утешишь, —
ведь знаешь, что житейский сопромат
я изучил вполне, но ты за руку держишь.
 
 
Ты мудрая, всё поняла без слов,
ты сердцем чувствуешь как нам живётся трудно.
И столько развелось сорвиголов,
и бьёт о камни штормом наше судно».