Иллюстратор Юрий Ильич Кононенко

© Владимир Иванович Салимон, 2017

© Юрий Ильич Кононенко, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4483-9983-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На сердце руку положа

 
***
 
 
Начало осени. День знаний.
Возможно, я бы не узнал,
как много у стакана граней,
когда б их не пересчитал.
 
 
Мне открывались тайны мира,
дотоле скрытые от глаз.
Я слышал, как труба и лира
зовут на штурм последний нас.
 
 
Труба поет, а лира плачет.
Чтобы себя не выдавать,
поэт лицо в подушку прячет,
ничком упавши на кровать.
 

 
***
 
 
Небо затянет с утра облаками,
но не испортят тебе настроенье
дети, ловящие раков руками
без раздраженья и без омерзенья,
 
 
что бороздят полусонные волны,
на берегу разложивши одежку,
будто бы ищут в земле корнеплоды,
перебирают морковь и картошку.
 
 
Черные раки, как скользкие клубни,
в руки детишкам легко не даются.
Ровно в двенадцать часов пополудни
звуки трубы вдалеке раздаются.
 

 
***
 
 
Погода обещает быть дурной —
дождливой и холодной повсеместно.
Метеоролог записной
с телеэкрана врет об этом честно.
 
 
А я в смущеньи отвожу глаза.
Не потому, что за него мне стыдно.
А потому, что ясны небеса
и нет тому препятствий очевидно.
 
 
В такие дни нисходит благодать
на землю, и серьезных оснований
нет у меня на веру принимать
потоки домыслов и предсказаний.
 

 
***
 
 
Рассвет изобличает нас во лжи.
Поскольку мы не слишком сладострастны,
поскольку мы не слишком хороши,
для милых дам мы больше не опасны.
 
 
Собой я любоваться не привык
за туалетом утренним,
признаться,
мне не особо нравится старик,
в которого я начал превращаться.
 
 
Процесс бритья отчасти есть процесс
проникновенья в тайны мирозданья,
как будто бы, минуя темный лес,
выходишь на просторы подсознанья.
 
 
Казалось бы, я вышел на простор,
безбрежные вокруг открылись дали,
но что-то все же мой смущает взор —
вид общий и отдельные детали.
 

 
***
 
 
Велик в усадьбе барской урожай.
Количество в саду созревших яблок
уже перевалило через край.
Уже деревья повалились набок.
 
 
Петух, забредший с птичьего двора,
свой взгляд недобрый в спелый плод вперяет,
и вот уже в боку плода дыра
чуть ниже ватерлинии зияет.
 
 
***
 
 
С начала засухи проходит двадцать дней,
и воздух в поле делается черен,
как человек лицом,
или еще черней,
как будто камень из каменоломен.
 
 
Непререкаем, как халдейский обелиск,
с начертанным на нем посланьем строгим,
которого забыт давно язык, и риск
велик
остаться непонятным многим.
 

 
***
 
 
Природа в пору увяданья
благоволила нынче нам,
и доставало всем желанья
присматриваться к мелочам.
 
 
По местности пересеченной
текла река, а на реке
мальчишки в лодке плоскодонной
качались, словно в гамаке.
 
 
И было им ничуть не страшно,
а жутко весело, когда
лодчонки маленькой отважно
раскачиваются борта.
 
 
***
 
 
В дубовой роще желудевый стук,
как стук камней, течением влекомых,
где брызги над ручьем взмывают вдруг,
как будто рой крылатых насекомых.
 
 
Мне показалось, что скрипит песок
у спутницы моей под каблуками,
но это рыжий крошечный зверек
дыру проделал в желуде зубами.
 
 
***
 
 
При увеличеньи многократном,
как в траве усатого жука,
вдруг увидел в поле необъятном
пашущего землю мужика.
 
 
Многое с холма вершины видно,
прежде незнакомые места:
речку, что в кустах петляет скрытно,
глубока, студена и чиста.
 
 
На себя невольно примеряя
Божий мир, хоть это нелегко,
будто это шуба меховая,
я клонюсь под тяжестью его.
 
 
***
 
 
Мгла сокрыла облик внешний,
но осталось неизменной
суть того во тьме кромешной,
что является Вселенной.
 
 
Так как звезды и планеты
не имеют отношенья
к сути,
это лишь – предметы,
горней выси украшенья.
 
 
Суть невидима для глаза,
но присутствует незримо,
словно слабый запах газа,
словно легкий привкус дыма.
 
 
Словно птицы тень скользнула
вдоль кустов по краю сада
и по сердцу резанула
мне, как будто так и надо.
 
 
***
 
 
Равнина больше показалась,
чем есть она на самом деле.
Она, как только ни старалась,
но представлялась дамой в теле.
 
 
Такая долго и упорно
лишь притворяется простушкой,
чтоб после взять тебя за горло
и задушить во сне подушкой.
 
 
***
 
 
Мальчишка бросил камень в воду
и ждет – всплывет иль не всплывет.
Мальчишка победить природу
мечтая, лишь сигнала ждет.
 
 
Быть может, рано или поздно,
в начале осени, когда
так ясно небо и так звездно,
в ночи взойдет его звезда.
 
 
И осенит нас, слабых духом
и прибывающих в тоске,
и отзовется смутным слухом
в каком-то чудном далеке.
 
 
***
 
 
Дверь повернулась на петлях
так, словно в танце балерина
от края бездны в двух шагах,
еще безвестна и невинна.
 
 
С балкона открывался вид,
как в свете дня нам представлялось,
на город, парк, что был разбит
внизу,
сирень в жару металась.
 
 
Теперь на этом месте стыл
провал бездонный.
Купол звездный,
казалось, в пустоте парил,
как фокус-покус грандиозный.
 
 
Какой-то ловкий сукин сын,
добывши, скатерть самобранку
раскинул,
как лишь он один
умеет, застелил полянку.
 
 
***
 
 
Пока хирурги моют руки,
больной в неведомом краю
решил, не вынеся разлуки,
бежать на родину свою.
 
 
Но смуглолицая дикарка,
с которой делит ложе он,
его в ночи целует жарко.
Он спит и страшный видит сон.
 
 
Ему резекцию желудка
сейчас должны произвести.
И он лишается рассудка.
И холод чувствует в груди.
 
 
***
 
 
Как в точности устроен мир,
не знал китайский император,
но знает красный командир,
в чьем подчиненьи экскаватор.
 
 
В запале уверяет нас,
что он с бойцами докопался
до истины и в первый раз
со смыслом жизни разобрался.
 
 
Что никакого смысла нет,
когда бы мы об этом прежде
не знали точно с малых лет,
едва ль поверили невежде!
 
 
***
 
 
Самостоятельности не хватало мне.
Зависим был, хотел поспеть за модой,
о славе незаслуженной вполне
мечтал и тяготился несвободой.
 
 
Замыслил я свободу обрести,
как узник, стосковавшийся по воле,
и закричал: Родимый, отпусти! —
я Ангелу, что съел со мной пуд соли.
 
 
Но Ангел тот, что мой покой хранил
и отвечал за это перед Богом,
не внял моим мольбам, не отпустил.
Иначе говоря, уперся рогом.
 
 
***
 
 
Осенний лес желтеет сверху вниз.
Когда же он рассыплется вчистую,
как будто древний мозаичный фриз,
подумаю, что жизнь прошла впустую.
 
 
В унынье я впаду, как в забытье
впадает дева, ощутив угрозу
всей сущности божественной ее,
в саду мизинец уколов о розу.
 
 
***
 
 
Вода становится тяжелой.
Ее удельный вес растет.
И посреди равнины голой,
возможно, взрыв произойдет.
 
 
Насколько вероятно это,
я у тебя спросить решил,
но ты спала, и я ответа
на свой вопрос не получил.
 
 
Все в доме спали, кроме мухи,
зажатой меж оконных рам,
что с миром чувственным в разлуке
гудела страшно по ночам.
 
 
Дождь никогда не прекратится! —
жужжала в ужасе она,
уже готовая смириться,
что к смерти приговорена.
 
 
***
 
 
Смеркалось быстро.
Скоро дождь пошел.
Как будто прежде он стоял на месте.
Как будто на подъем он был тяжел
последние лет сто, а может, двести.
 
 
А тут заторопился, заспешил,
запсиховал, стал на людей кидаться,
на тех из нас, кто выбился из сил
и неспособен был сопротивляться.
 
 
Нам оставалось спрятаться внутри
своих домов,
пока угомонится
дождь за окном, ждать час, и два, и три.
И моду взять – проснувшись, спать ложиться.
 
 
***
 
 
Я позабыл лицо
того, с кем дружен был.
Я с пальца снял кольцо,
отрекся, разлюбил.
 
 
Теперь я – сир и гол.
Теперь я – чист и пуст.
Бери меня, монгол!
Бери меня, тунгус!
 
 
Возьми же, друг степей,
и волю, и талант!
Веди меня скорей,
Вергилий мой!
Мой Дант!
 
 
***
 
 
Только слабовольные машины
людям подчиняются всецело,
но и те без видимой причины
запускают когти в наше тело.
 
 
Что есть силы бьют электротоком.
Насмерть травят ядовитым газом.
Обжигают, если ненароком
прикоснешься к сковородке с мясом.
 
 
Среди общей смуты и разрухи,
замечая у тебя невольно
все в ожогах и порезах руки,
я не верю, что тебе не больно.
 
 
***
 
 
С Покрова снег обещан миру.
И мы с надеждой в небеса
глядим,
незримому кумиру
стараясь заглянуть в глаза.
 
 
Но глазом невооруженным
мы видим с горем пополам
лишь слой озона истонченным,
что превратился в старый хлам.
 
 
Следим за спутником, пропавшим
с орбиты много лет назад —
за Ангелом, безвинно павшим,
что адским пламенем объят.
 
 
***
 
 
За стенкой человек не спит,
но видит сон: пасутся кони
каурые,
гнедой стоит
один, стреноженный в загоне.
 
 
Красивый, статный жеребец.
Он словно вылеплен из глины,
из той, что вылепил Творец
член детородный для мужчины.
 
 
В нем все в избытке – сила, страсть.
Литая выя.
Дыбом холка.
На всем скаку с него упасть —
грехопадение и только!
 
 
***
 
 
Округлость форм ее пленяет.
Столь обольстительна земля —
кустарник редкий обрамляет
холмы пологие, поля.
 
 
Те, кто еще трудиться в силах,
оставшиеся в деревнях,
крестьяне пашут на кобылах.
А баре скачут на конях.
 
 
***
 
 
От холода забиться в щель спешим.
Ночник во тьме горит огнем чудесным,
а света шар во тьме висит под ним,
не смешиваясь с воздухом окрестным.
 
 
Он держится на честном слове, но
должно быть столь же крепким это слово,
как то, что было произнесено
однажды и что есть всему основа.
 
 
***
 
 
На гвозде висящий ключик
стал мгновенно золотой,
потому что солнца лучик
озарил наш дом пустой.
 
 
Так ложился снег на крышу
в этот чудный зимний день,
что казалось мне, я вижу
за окошком чью-то тень.
 
 
С давних пор я взял в привычку
ставить в вазочку цветы,
думать, что на электричку
опоздав, вернешься ты.
 
 
***
 
 
Ночь схлынет, как будто отступит вода
от линии береговой,
и мы перекличку устроим тогда
всем выжившим в час роковой.
 
 
И мы обнаружим на мокром песке
следы мировых катастроф,
заметим мы груды камней вдалеке —
руины больших городов.
 
 
Отыщется лейка, которую ты
вчера потеряла в саду,
когда я раздвину малины кусты,
резиновый мячик найду.
 
 
***
 
 
Я думал это гад ползучий,
ну мышь,
ну землеройка,
а это жук под листьев кучей.
И только-то.
И только.
 
 
В преддверии зимы на силу
передвигает ножки,
копает сам себе могилу
на грядке у дорожки.
 
 
Ее он выроет не скоро
большую-пребольшую
и вдруг сбежит.
Вот ведь умора!
Все даром.
Все впустую.
 
 
***
 
 
Так была круглолица она,
как дитя с шоколадной обертки,
и смотрела она из окна
на районного центра задворки.
 
 
И давно бы себя извела,
и сама себя поедом съела,
но по счастью незрячей была,
по причине чего – уцелела.
 
 
Я однажды ей глянул в глаза,
что, казалось мне, небезопасно,
и увидел, что в них небеса
отражаются четко и ясно.
 
 
***
 
 
Нас птицы в лодке повезли.
Орлы на весла сели.
На вахту стали журавли,
что знают здесь все мели.
Не бойтесь плыть, куда глядят
глаза, не разбирая
путей! —
сороки гомонят,
вслед нам с тобой кивая.
 
 
***
 
 
Не верю я рабочим и крестьянам.
Изображая пролетариат,
усердствуют так, словно в споре пьяном
победу одержать они хотят.
 
 
Что за игру ведут они со мною,
упорно корча из себя народ,
которого мизинца я не стою,
поскольку я есть нравственный урод?
 
 
***
 
 
Мы хохотали, глядя в реку,
смеясь, по облакам ходили,
что по колено человеку
или по щиколотку были.
 
 
Но мы прекрасно понимали,
что солнце тускло, небо хмуро.
Лес отражался вверх ногами
в реке, как в камере обскура.
 
 
***
 
 
Красоту как ветром сдуло.
Но, святая простота,
прежде сладко ты уснула,
чем разверзлась пустота.
 
 
Если птиц лишить опоры
им привычной под крылом,
только крысы, скрывшись в норы,
выживут под тем дождем.
 
 
Всяк, оставивший надежду,
что спасется красотой,
сам с себя сорвет одежду
и начнет ходить нагой.
 
 
***
 
 
памяти Шерстюка
 
 
Из ничего возникло нечто – мухи.
Тарелка с фруктами – сопревший виноград,
и персики, и сливы в том же духе —
наиценнейший жизненный субстрат.
 
 
За зарожденьем жизни наблюдая,
сегодня поутру увидел я,
как поначалу мушка небольшая
явилась миру из небытия.
 
 
Отбросив по пути послед тяжелый,
она насквозь продрогшая была,
совсем-совсем как человечек голый,
лишенный материнского тепла.
 
 
Вставало солнце.
Все тянулись к свету.
В хрустальной вазе срезанный цветок,
когда я заприметил мушку эту,
уже поворотился на восток.
 
 
***
 
 
Что на месте время не стоит,
как от поезда отставший пассажир,
я кричу в окошко, но молчит,
глядя на меня с тоской, кассир.
 
 
До меня кассиру дела нет.
На меня кассиру наплевать.
Не возьмет он в руки пистолет
и меня не станет убивать.
 
 
***
 
 
Тычинки с пестиком срослись
не так,
не там мы родились,
не в той Москве, что на картинке,
а в той, которая на снимке,
чуть пожелтевшем по краям.
 
 
Нам на двоих полвека там.
Мне десять лет, отцу под сорок.
На нем, как будто он геолог,
ковбойка в клетку.
Поверх брюк.
Им овладел мятежный дух!
 
 
***
 
 
С невероятной быстротой
забыв про труд общеполезный,
стал жить подолгу под Москвой,
как барин я мелкопоместный.
 
 
Вставать не рано, кофий пить,
на протяжении беседы
с женой, пытаясь облегчить
шнурок на туфле левой кеды,
 
 
я в исступленье приходил —
дерзил, дурачился, кривлялся,
но после – белочку кормил
в саду с руки.
И умилялся.
 
 
***
 
 
В рост человека сорная трава.
У скачущего по полю верхом
в траве видна лишь только голова,
как будто он не человек, а гном.
 
 
Я издали машу ему рукой,
а всадник, приподнявшись в стременах,
кричит мне громко, словно я глухой
и ничего не слышу в двух шагах.
 
 
***
 
 
Из сада залетела стрекоза,
что приключается не слишком часто,
поскольку зорче у стрекоз глаза,
чем у жуков и бабочек гораздо.
 
 
Но ошибиться может и она,
доверившись не чувству, но рассудку.
И вот – кружит по комнате без сна,
присаживаясь только на минутку.
 
 
С трудом я успеваю разглядеть
за это время чудное созданье,
что в дом ко мне дерзнуло залететь
и понести за дерзость наказанье.
 
 
***
 
 
С началом холодов сошли грибы.
И человек с корзинкой на вокзале
среди разноплеменной шантрапы
сегодня утром встретится едва ли.
 
 
Напрасно попытаюсь я найти
его в толпе,
пусть даже где-то рядом
он железнодорожные пути
из края в край пространным мерит взглядом.
 
 
С высокого перрона смотрит он,
как будто бы лицом к зловонной яме
поворотясь, где будет погребен,
чтоб превратиться в прах и тлен с годами.
 
 
***
 
 
Спросишь:
Можно, я еще поплаваю?
А как только выйдешь из реки,
над тобой бесчисленной оравою
закружатся в небе мотыльки.
 
 
Потому что тело твое светится,
потому что, стоя нагишом,
выглядишь, как русская помещица,
вскормленная птичьим молоком.
 
 
***
 
 
Оркестранту в нужном месте
дирижер не подал знака.
Оркестрант ему из мести
срезал пуговицы с фрака.
 
 
Музыка пришла в упадок,
живопись, литература,
но Господь навел порядок.
Сдвинул брови.
Глянул хмуро.
 
 
И над ямой оркестровой
дирижер в одной рубахе,
как орел белоголовый,
крылья распростер во мраке.
 
 
***
 
 
Не дотянувшись до окна,
сломается сухая ветка.
Как на ветру трещит сосна,
дотоле слышал я нередко.
 
 
И вот пожалуйста – и хруст,
и скрип, и стон, и плач – все разом!
Так горизонт широк и пуст,
что не окинуть его глазом.
 
 
Чудесный мне открылся вид:
ведущая к усадьбе барской
дорога из замшелых плит,
побитых конницей татарской.
 
 
***
 
 
Сперва отрыли череп конский,
и тот, кто землю рыл, сказал,
что, может быть, царь македонский
на этом жеребце скакал.
 
 
Луна взошла и осветила
степи бескрайний уголок,
и был полночного светила
лик бледен, грозен и жесток.
 
 
А череп конский зубы скалил
и огрызался всякий раз,
когда костяшку против правил
брал в руки кто-нибудь из нас.
 
 
***
 
 
Я понял, что такое гнуть в дугу,
когда увидел железнодорожный
рельс, связанный узлом, на берегу
песчаном небольшой реки таежной.
 
 
Что терпит поражение в борьбе
с живой природой неодушевленный
предмет, я понял на лесной тропе,
когда увидел камень обожженный.
 
 
Его огонь небесный сжечь дотла
однажды мог без видимой причины.
Дыра с тех пор, должно быть, в нем была,
как в кувшине из жаропрочной глины.
 
 
***
 
 
Походит больше на чертеж,
чем на рисунок —
в лунном свете
сам на себя сад не похож,
от прежнего осталось меньше трети.
 
 
Все лишнее зимой ушло под лед,
но обнажилось то, что было скрыто,
как будто вышел Государь вперед —
и отступила на полшага свита.
 
 
***
 
 
Мне стыдно в этом признаваться.
Пока не сделалось темно,
не зная, чем еще заняться,
я целый день гляжу в окно.
 
 
Бог весть зачем в соседней роще
палит охотник из ружья,
или на вещи смотрит проще
и зря не мучает себя?
 
 
Аксаков этого не знает.
Тургенев, хоть и знаменит,
довольно слабо представляет
кто на Руси в кого палит.
 
 
***
 
 
Разглядываю тощую, как спичку,
я цаплю серую – волнуется дуреха!
Посматривать по сторонам в привычку
вошло у тех, кто вечно ждет подвоха.
 
 
Хвостом ударит рыба, хрустнет ветка
случайно у меня под сапогами,
тотчас моя пугливая соседка
Замашет на меня во тьме руками.
 
 
О, Господи! —
в сердцах воскликнет птица
с таким ужасным в голосе укором,
с каким дитя на белый свет родится,
чтоб умереть однажды под забором.
 
 
***
 
 
Слепо следуя букве закона,
словно ортодоксальный еврей,
вытолкал проводник из вагона
двух подвыпивших крепко парней.
 
 
Нарушители правопорядка
долго свой собирали багаж.
Снег пошел, начиналась посадка
на идущий в Москву поезд наш.
 
 
Хлопья снега парней облепили.
Хорошо, полицейский наряд