Ах, господин Набоков, ну что же Вы делаете? Ведь это же совершенно невозможно и даже невыносимо — хоть сколько-нибудь внимать сюжетному действу, когда слова Ваши и строки, эпитеты и метафоры, такие выпуклые, искрящиеся, сочные, барабанят по страницам, шуршат, и щекочут, и вздрагивают; когда раскаты и переливы их, шёпот и томленье, тихое ли журчание иль громогласный рокот... Упоительно, и мучительно, и разяще. Совершенно невыносимой бывает красота.
Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как её любишь,
красоту нельзя удержать, и в этом — единственная печаль мира. Но какая печаль!
Не удержать этой скользящей, тающей красоты никакими молитвами,
никакими заклинаниями, как нельзя удержать бледнеющую радугу или падучую звезду.
И, читая, чувствуешь себя словно на берегу морском, в ожидании мощной волны: вот, накатило чуток, принесло сладость, но мало, надо еще... вооот, больше волна, больше, сильнее, ну давай же, когда же, и... она! Накрыла с головой, и сразу — кульминация, блаженство, экстаз.
До новых встреч, господин виртуоз!