© Владимир Максимов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1 Побег Пушкина из Михайловского

Пролог

 
Предание: Пушкин посетил
И Ревель древний по делам..
Где прежде комендантом был
Арап царя Петра Абрам.
О родословной он мечтал,
Архив прочесть весьма желал
Об эфиопе – прадеде
У князя турком краденном.
Тогда, в жестокие годины,
Продать рабов иль апельсины
Было обычным промыслом
А не зазорным домыслом.
Невольник – мальчик продан был,
С царём Петром подарком жил.
 
 
Экскурсоводы в древнем Таллинне
Вовсю ту версию гласят,
Ссылаются на умных баринов,
На чашку кофе пригласят…
Рассказ ведут на грани такта,
Показывают артефакты:
Со зданья русского посольства
Глядит чрез линзочки старик:
Весь в пудре покрывал парик
С лорнетом любопытный лик.
И получает удовольствие
От лицезренья женских фиг.
Намёки каждый понимает
Но все за правду принимают.
 
 
Толпа туристов им там внемлет
И всё за истину приемлет
На фоне очевидных фактов,
Хотя проверить их бы как-то…
Какой-то ревельский историк,
Среди французских мадригал,
Счетов, записок и риторик,
Наткнулся и расшифровал…
Счета, записки-ли оставил
На память нам поэт России?
Науке ребус тут представил.
Взялись решать его благие.
Признали вензель, спорят сами,
Друг другу фигу шлют в кармане…
«…Постыло жить в Руси с талантом»,
Где правят бездари там бал..
Поэт мечтал стать эмигрантом,
Французский он как русский знал.
Те письма, где мечтой делился,
Свой план отплыть твердил упрямо:
С ним Вяземский договорился
Бежать из Ревеля хоть дамой.
Хоть боной притвориться мог
Хоть с чёртом, лишь бы он помог
Скорей в Европе оказаться.
С Михайловского он удрал.
Верхом согласен был он мчаться,
Друзьям достойным доверяться.
 
 
Чрез Святогорское под Псковом
На Дерпт (счас -Тарту) он помчал,
Поля ржаные, бор сосновый
Его побег там прикрывал.
Секреты свято он берёг
И честь друзей предать не мог.
Собрали денег понемногу,
Чтоб оплатить ему дорогу.
У Дельвига ли был и Вульфа?
Нет тех стихов, сжёг их поэт.
Чтоб не смогли винить огульно
Друзей, соседа скрыл обет.
Быть может он в поэме сжёг
Главу, – про это, – не сберёг.
 
 
Объединяла их одна
Знакомая, и вдохновляла,
В соседях Пушкину являлась
Чудным мгновением она.
Согласно старины преданьям
У близких в Дерпте была Анна.
В разводе с мужем и в блужданиях
Онегин стал её романом.
Подарок Пушкина в Тригорске
Читала Анна вновь и вновь,
И воплощала по – актёрски
Азы обмана и любовь.
Недаром Пушкин сомневался,
Дарить стихи, но всё же сдался.
 
 
В поездке в Ревель не судьба
Была им встретиться, хоть в нём
Надежда всё-ж была вольна,
Как и сомнение во всём.
Хотя влюблён он был когда-то,
Теперь надежд к ней не питал…
Про свадьбу Дельвига узнал,
Поздравить друга жаждал свято.
Как видим, поводов, эмоций
У Пушкина было полно,
Душе его ещё столкнуться
Не раз с обманом суждено.
Чувствительный к намёкам, слухам,
Раним был он, но крепок духом.
 
 
Он в Ревель срочно прискакал,
Но Окаёмов опоздал,
На судно с ними не попал,
Под Нарвой ось сдала, и встал, —
Обоз на встречу опоздал.
Поэт пакет с деньгами взял,
Что Вяземский ему отдал,
В расписке вензель рисовал,
Поставил свой инициал,
Купил коней и ускакал.
Души сомнения развеял,
Прозрел в чужбине, стал умнее.
Хотя в душе был суеверен
Дух Фауста к себе примерил…
 
 
И не поддался сатане.
Он русский дух не разменял.
На жизнь заморскую в вине.
Своим друзьям не изменял
На вечны маяния странствий.
Не по душе то лютеранство
Дороже было христианство
Своих церквей блеск и убранство.
Лишь поклонился он волнам
И дюнам с соснами на бреге,
Прадеда крепости стенам
Седым от войн и от набегов.
Побег уроком ему стал:
Души все раны залатал.
 
 
Что за струна была задета,
Что так смутило ум поэта?
Чужая речь иль нравы света,
Когда как женщина одетый,
Как грешница покорная,
Сидел на стуле у столба,
Ошейника позорного,
Судьбу ругал: «Вот завела!..»
Туда приковывали шлюх,
Всем жителям для показух.
Его, потомка Ганнибала,
Там, в Ревеле, совсем не ждала
По сути ни одна душа,
Лишь звоном гнала ратуша.
 
 
Там во дворце Черноголовых
Балы давали, и несметно…
Девы плясали там с баронами,
И можно было незаметно
Там познакомиться и жить,
Остаться, вовсе не тужить.
Хотя и было то возможно,
Он в Ревеле был осторожным.
Но если б думал он иначе,
Совсем другим бы Пушкин стал…
И мы-б французские стихи
Прибили бы на пьедестал…
Поэта русского мы вряд ли
Читали —б, слог его иссяк бы.
 
 
Другим с чужбины он вернулся,
И заблужденья осознал.
Судьбу свою перевернул,
Наталью выбрал, мужем стал,
И наконец остепенился,
В отца семейства превратился,
Пока не перебрались в Питер,
Не закрутились по визитам.
Та близость ко двору и игры,
Раутов и балов чреда,
Приблизили развязку, – сыгран
Его сценарий, и беда
Пришла с Дантесом роковая,
Дуэль, – и участь гробовая.
 

2 Вторая жизнь Александра Пушкина

«Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет.

Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах.»

Александр Сергеевич Пушкин

 
Гуляет в народе новая весть,
и судят пушкиноведы:
Якобы новые факты есть,
вскрыли о Пушкине где- то.
 
 
Спорили долго, судили – рядили,
логично то, в чём – то правы.
Мы изучали, что нам огласили,
невеждами стали лукаво.
 
 
Сделали фильм о спорах своих,
видели, и обомлели:
Смотрит с экранов знакомый лик
поэта с фото Дагера.
 
 
Представил себе, что поэт избежал
ему опостылившего Света.
По ком бы в той жизни он переживал,
если- б случилось это?
 
 
Смелее не скажешь: «Поэт не погиб!»
случилось другое с ним.
Подстроено было, остался жив,
в земле спрятан его двойник.
 
 
Государь, узнав про его побег,
решил тайно похоронить.
И Тургенев взялся секрет сохранить
в Михайловском парке навек.
 
 
Не простились с прахом друзья и семья,
смирились не ропща о том.
Приказано было молчать о нём,
народ чтоб не гневал царя.
 
 
Велел Николай написать некролог,
подложный, чтоб тайны изъять.
Искусные писари службе под стать
Искали заданный слог.
 
 
Секретным агентам дал царь наказ:
искать следы его.
Просился поэт в Париж у него, —
разведка писала приказ…
 
 
Какие там тайны крал у царя?
Бенкендорф интриги творил:
В Одессе, Михайловском бунтаря
в изгнании скукой морил.
 
 
Грехи его тяжкие, – невыездным,
Вдруг стал, хоть попал в Коллегию.
Друзья дипломатами были, а с ним
общенье как с «энциклопедией».
 
 
В архивах ему разрешалось сидеть,
Узнать Пугачёва движенье.
Заслугой его считают везде:
на Русском писал, – уважение!
 
 
Онегин, «чужой всем во все времена»,
описан, – как в воду глядел.
В поэта стрелял, так его – ли вина?..
Судьбу предсказал себе?
 
 
Сценарий себе на остаток лет:
сменился для анахорета.
Писал поэт прозой. Задумался Свет:
совсем исписался на нет?
 
 
Не стерпел подарка- «рогов» от Дантеса.
Наталью к нему ревновал.
В соперники даже Царя записал,
как будто послушался беса.
 
 
Шутник – сатана с ним играть не стал,
совет «Фаусту» дельный дал:
«Обет если – б кровью ты подписал!
вернул бы тебе «пьедестал»,
 
 
Главу очертя, поэт подписал,
сердца постук зажал.
Бесовский план побега внимал,
и перстень с ядом забрал.
 
 
«Тебе судьба – поехать в Париж,
Дюма будешь дело вершить.
Марии родного сына приблизь, —
по любви рождён, – так и быть!»
 
 
Историю Пушкин в стихах описал,
как будто сон оживил.
Себе судьбу будто он начертал
и «Фауста» тень осветил.
 
 
Удивлялся Пушкин таким словам,
удивился завтра делам.
С утра его вызвал к себе Бенкендорф,
Николай начал разговор!
 
 
– «Решено, Александр Сергеич, Мы
в Париж посылаем тебя,
Секретно, чтоб службу там нёс ты
Царя и Россию любя.
 
 
Пошлют тебя учиться у Витте, —
Учись, – это верный шпион!
В Одессе служил, – его не судите, —
Свой долг там выполнил он»…
 
 
За дело взялся, камергером стал,
советником у царя.
Николай частенько его наставлял:
«В Париже служи не зря:
 
 
Старайся, как дома, предателей знать,
средь русских, французов их выявлять,
Не мало шпионов в России опять
их всех нужно нам наказать.
 
 
Намедни мне весть принесли в кабинет:
Дантес, мой охранник, опасен.
Мы знаем, тебе он не друг, и семье.
К дуэли призвать ты согласен.
 
 
Поручим его устранить тебе,
стреляешь, – знаю, – метко.
Известен в дуэлях вояка уже,
щадил визави нередко»…
 
 
Послушал Пушкин шёпот души-
Ему – ли стать палачом?
Дело одно – защита семьи,
расправа с ним ни при чём.
 
 
«Подчинись!», – сатана ему шептал,
и всё состоится тебе.
Крутился у Пушкина жизни финал,
свернуть невозможно уже.
 
 
Он симулировал свою смерть
от дуэльных ран- повреждений.
Благо в руках был яд, и пример, —
царя прежнего отрешенье.
 
 
«Прощаясь» с близкими, он просил
Жуковского перстень вручить
Марие, которую в тайне любил.
Не мог он Одессу забыть.
 
 
Узнал, у кого сын живёт её
Наперсница, тётка ей всё же.
Пусть будет он с ним и не утаён.
Большой, на неё похожий.
 
 
Ему жизни радость и счастья дай Боже!..
Cмело Пушкин принял свой яд,
Для виду пиявками обложен.
Угас, словно бросился в Ад.
 
 
Он погрузился в сон. Не может
увидеть близких своих,
Услышать последние крики их, —
ничто его сон не тревожит.
 
 
Очнулся он на третий день.
Темно, ощупал гроб.
Толкнул коленом, слышит топот:
Пришли, – их мелькнула тень…
 
 
«Я скоро покину свой скорбный «пост», —
двойник займёт его место.
Тогда настанет день фиесты.
Теперь не Пушкин я, – матрос.
 
 
И место мне на пароходе.
Скорей на палубу спешу,
Ноги бегут уже по сходням.
Уверен, в воду не гляжу.
 
 
Отчаливаем, Петербург!
Прости меня, мой верный друг!
Мосты и шпили удалялись.
В тумане плавно растворялись…
 
 
Ну наконец- таки Россия
Растаяла за горизонтом.
Вокруг места уже чужие.
Жизнь новую начну законно»…
 
 
—
 
 
Но оказалось, что приснилось
Ему такое, сил-то нет!
Очнулся, – тут его портрет,
Над ним, склонясь, Елизавета
 
 
Со лба проворно пот стирает,
Ухаживает, как святая!
Вот чудеса! Так не бывает…
И снова сон глаза смыкает…