Как хорошо всё начиналось и как быстро и примитивно всё закончилось!..
Хотя стоило напрячься ещё до чтения рассказов.
В аннотации написано, что Владимир Фёдоров “хорошо известен читателям по роману «Сезон зверя», книге о шаманизме «Служители и воители трёх миров», а также стихам, пьесам и фильмам”. Каким читателям? О чём вы?
Дорогой читатель, ты что-то знаешь о таком писателе? Нет? Вот и я – нет.
Хорошо, положим, что Россия щедра на таланты и столь же щедра на невнимание к ним. Вдруг перед нами самый настоящий якутский бриллиант современной русской литературы?
Попробую объяснить, почему это не так.
Первый рассказ «Большая белая рыба» – лёгкое повествование с налётом эротики. Начинается он бодро: молодой парень ведёт тихую уединённую жизнь в избе на берегу большой и полноводной реки. Красота! Как современной литературе не хватает этого! Читаешь – и уже раздаёшь авансы писателю, прощаешь мелкие огрехи и речевые изыски (литературщину).
А потом появляется русалка. Ну, мистика. Ну, фольклор. Это может быть любопытно. А как только русалка завораживает героя и заставляет целовать её ноги, ждёшь уже чего-то поинтересней. Но Фёдоров подогреет читателя – и уйдёт от самого интересного.
Из-за этого те мелочи, на которые закрывал глаза, начинают мешать.
Вот русалка поёт как выпь… Простите, конечно, но эта малая пташка мычит, воет, кричит и издаёт ещё какие угодно душераздирающие звуки, но не поёт. Или, скажем, главный герой сначала удил “большую белую рыбу” (которая оказалась, собственно, русалкой), а потом решил пойти на неё сострогой-гарпуном.
С гарпуном, чёрт возьми!
Детали небольшие, но уже значительно портят впечатление.
Ещё больше удивляет литературщина. Впрочем, оцените сами (орфография Фёдорова): «Сергей встал на край валуна и закрыл ее горячий шепчущий рот долгим долгим поцелуем. А потом, не разнимая губ, шагнул в глубину. Она отчаянно пыталась разорвать объятия и вытолкнуть его на поверхность, но Сергей сжимал ёе сильнее и сильнее, медленно опускаясь на дно в ореоле серебряных пузырей…»
Вообще вся эти мистика, за которую иные коллеги-критики хвалят Фёдорова, является, конечно, перемоделированным фольклором – брутальным, с сексуальным подтекстом, неприличным, как и положено. Вот как, например, основной сюжет этого рассказ воплощён в небезызвестном стихотворении Андрея Щербака-Жукова:
Он что ни вечер ходит на рыбалку,
Бросает снасти с ночи до рассвета –
Мечтает изловить себе русалку,
Чтоб после приучить её к минету.
Но у поэта изначально заложен юмор, а у прозаика – всё очень серьёзно. И эта серьёзность убивает. Читаешь остальные рассказы – и вновь спотыкаешься обо что-то подобное.
«Дефиле над пропастью» – ещё одна эротическая грёза автора, на этот раз о шаманке, превращающейся в птицу и дефилирующей на парижская подмостках в 1937-м году. Неплохой коктейль, да? Добавьте к этому ещё главного героя – француза-модельера с русскими корнями, который приехал в СССР, подделал записку от Ежова и отправился изучать красоту чумов и эвенкийских барышень. Как такое могло вообще автору в голову прийти?..
Вот вам в придачу ещё и отрывок (орфография всё та же – Фёдорова): «Сняв верхнюю парку, она осталась в зимнем распашном камзоле на меху с поддетым под него нагрудником фартуком, богато расшитым бисером и украшенным понизу целой гирляндой медных колокольчиков. Когда Юлтэк двигалась по тропинке, эти колокольчики тонко и нежно пели, словно далёкое далёкое оленье стадо. Андрэ был на седьмом небе…»
Колокольчики нежно поют, как оленье стадо. Боже мой!.. Автор глухой что ли? Или никогда в своей жизни не видел и не слышал оленей? Или колокольчиков?
Как будто отвечая на эти вопросы, Фёдоров пишет в рассказе «Новогодний вальс» (орфография по-прежнему авторская): «… как было не задыхаться от счастья, если он, наконец то, с третьей попытки поступил в музыкальную школу! Пусть даже и вольнослушателем, но поступил».
Здесь остановлюсь. Как человек, окончивший музыкальную школу, скажу, что вольнослушателем поступить в неё нельзя. Это бред чистой воды!
Но вернёмся к цитированию – дальше ещё смешней: «А до этого, две осени подряд, его выставляли за дверь класса с приговором, после которого на глаза невольно накатывались слёзы: “У тебя, мальчик, нет слуха…” Как же нет, если внутри него всегда звучала музыка – с самого рождения, с той поры, как он себя помнил?! Разве можно, родившись на берегу самого красивого в мире, столько раз воспетого поэтами аласа Мюрю, быть глухим к чарующим голосам таинственной тайги и старинного озера, поющих на лугу алых лилий сардан и танцующих по весне белоснежных стерхов?! А как сжимается и светлеет его чуткая мальчишечья душа от песен, что поют по вечерам приехавшие из далёких сёл родственники и знакомые. Нет, у него есть этот самый слух, и он ещё докажет, докажет им всем. Главное бы теперь, баян мама купила…»
И баян, и это прелестное сочетание вопросительного и восклицательного знаков, и совершенная литературщина (“внутри него всегда звучала музыка”, “чарующие голоса таинственной тайги”, “танцующие по весне белоснежные стерхи”) – всё удивляет. Такое ощущение, что пишет это не великовозрастный дядечка, а слушательница высших литературный курсов “в самом расцвете сил”.
Эти рассказы могли бы быть напечатаны в дешёвых мистических журналах типа «НЛО», «Полдень XXI век», «Удивительное и невероятное» или в чём-то подобном. Там такой фольклорный эро-треш-угар любят.
А как всё это оказалось в лонг-листе премии «Национальный бестселлер», не понимаю.