© Владимир Дараган, 2019

ISBN 978-5-4483-6014-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как начинались «Однажды»

Однажды в детстве я прочитал, как одного мальчика попросили написать рассказ. И что бы он ни писал, его рассказ начинался со слова «Однажды». Я не стал оригинальничать и тоже попробовал написать рассказы, которые начинались с этого слова.

Эта книга могла бы стать автобиографической, будь у автора хорошая память. Однако в своей памяти автор не уверен, поэтому предлагает вам рассматривать эти записи как истории, которые могли случиться с каждым, кто родился во времена СССР.

Часть 1. Почти счастливое детство

Однажды в Вышнем Волочке

Однажды у бабушки на чердаке я нашел кучу книг и журналов начала 20-го века. «Ух ты! – обрадовалась бабушка. – А я-то голову сломала, где взять бумагу, чтобы кульки вертеть, когда буду крыжовник продавать».

Однажды я с родителями ехал в поезде, и меня угостили помидором. Попутчик, пожилой мужчина, напрягся и сказал, что он хочет научить меня, как надо их правильно есть. Оказалось, что помидор надо немного надкусить, а потом высосать сок. Тогда он не будет брызгаться. «Понял?» – спросил он меня. Я кивнул, пососал помидор и изо всех сил вонзил в него зубы. Мама потом долго бегала за водой, чтобы отмыть рубашку попутчика.

Однажды мне было четыре года и мама дала мне суп, сказав, что, пока я не доем, из-за стола не выйду. Я сидел и мечтал, что когда я вырасту и буду сам наливать суп в тарелку, то возьму для этого чайное блюдце.

Однажды я придумал новое блюдо. Я макал белый хлеб в чай, потом в сахар и не понимал, почему бабушка огорчается, что в доме нет колбасы и мяса. Ведь я мог питаться своим блюдом неделями.

Однажды, когда мне было пять лет, родители стали показывать меня гостям как чудо-ребенка. Гости называли день текущего года, а я говорил, какой это день недели. Секрет был прост. Я сумел запомнить дни недели первого числа каждого месяца, а дальше просто считал. Кстати, повторить сейчас этот фокус мне было бы труднее.

Однажды мама спросила, кем я хочу стать. Я подумал и сказал, что хочу стать взрослым и в конце концов перестать есть манную кашу.

Однажды я читал Чехова и захотел стать артистом. Я спросил у мамы о социальном статусе артистов – не слишком ли он сейчас низок, как это было в 19-ом веке? Мама вздохнула и сказала, чтобы я шел делать уроки.

Однажды я спросил у бабушки, почему у нее сложные отношения с соседкой бабой Дуней. «Потому что забор!» – ответила бабушка. Проблема была в ремонте забора, который разделял наши участки. Была многолетняя дискуссия: «если ты строил этот говенный забор, то ты его и ремонтируй» или: «я строил забор, так ты хотя бы чини его». Проблема была неразрешимой.

Однажды бабушка сказала: «Вот Дунька какая! Сидит, смотрит, на ребенка порчу наводит!». Соседка любила сидеть у окна, из которого был виден наш двор, и внимательно все контролировать. Когда я узнал слова «немой укор» и «всевидящее око», то сразу вспомнил бабу Дуню.

Что-то всегда проходит мимо

Утром бабушке надо было сварить в печке чугунок картошки и разделить его на три части. Одна часть была для безымянного поросенка, другая шла псу Джеку, третья – нам с дедом. Всем дополнительно полагался черный хлеб, а поросенку еще остатки вчерашнего ужина. Курам давали пшено и хлебные крошки. И так каждый день.

За всю свою жизнь бабушка была два раза в Ленинграде и лишь после смерти дедушки, уже после инсульта, переехала к нам в Пушкино. Дедушка ни разу не выезжал за пределы Вышнего Волочка.

Я лежу на диване с закрытыми глазами и вспоминаю свою жизнь в большом бревенчатом доме. Что бабушка и дедушка хотели от жизни? Что бы их сделало более счастливыми?

Бабушка

– чтобы в продуктовом ларьке каждый день продавали мягкий белый хлеб, масло и вареную колбасу;

– чтобы дедушка приносил с рыбалки не окуньков и ершей, а больших лещей;

– чтобы в саду было меньше прожорливых гусениц;

– чтобы дочки и зятья регулярно приезжали помогать сажать и копать картошку, собирать яблоки, солить капусту и грибы;

– чтобы крыжовник и яблоки можно было продавать не у проходной завода, а прямо у нашего палисадника, сидя на лавочке и болтая с соседкой Клавой;

– чтобы эти проклятые сорняки перестали расти на грядках с редиской и клубникой;

– чтобы у телевизора перестали «бежать» кадры;

– чтобы соседка Дуня перестала бы трындеть насчет ремонта забора, а сама бы взяла и починила!

Дедушка

– чтобы бабушка перестала бухтеть насчет выпивок с друзьями после работы;

– чтобы можно было ходить на рыбалку каждый день;

– чтобы найти деньги и купить мотоцикл с коляской, как у Касьяна, и ездить за грибами на нем, а не на этом чертовом поезде в четыре часа утра;

– чтобы не надо было по ночам сторожить сад от воришек, когда созревают яблоки;

– чтобы по воскресеньям хоть иногда можно было пойти с соседом в рюмочную, а не горбатиться на огороде.

И не надо им было ни виллы в Ницце, ни «майбаха», ни пентхауса, ни пляжей Карибского моря. И не было у них чувства, что вот сидят они в своем доме в дождливый осенний вечер, пьют чай из самовара, а жизнь проходит мимо.

А какого рожна мне все надо? Почему не сидится на месте? Почему к концу рабочей недели я начинаю с тоской смотреть на север? Мне даже компаса не нужно. Можно повертеться на месте, и куда мне захочется идти, там и север!

Но по пути на север я бы заглянул в старый бревенчатый дом, где раньше пахло сеном, старыми досками и дымом от самовара. Я бы сел за стол, покрытый старой клеенкой, достал из сахарницы кусок рафинада, расколол его щипцами на четыре части, положил кусочек в рот и стал бы прихлебывать чай из большого треснутого блюдца. А если бы повезло, то отрезал толстый кусок мягкого белого хлеба, намазал его желтым маслом и сверху положил бы хорошую порцию клубничного варенья.