1

После первого курса физмата я завербовался работать в геологической экспедиции. Что ни говори, а значок «Турист СССР» в то далёкое время имел вес и с четырнадцати лет придавал мне самоуверенности.

И там, у костра, когда обычный разговор о таинственных опасностях скитаний по тайге и в горах уже иссякал, я впервые услышал историю группы Дятлова. Собственно, ничего конкретного: внезапный жуткий страх вынудил среди ночи выскочить из палатки опытных туристов. Зимой, в лютый мороз, они взрезали полотно стенок изнутри и разбежались в разные стороны. Замёрзли все. Легенда-ужастик типа «чёрного альпиниста» и «белого спелеолога»? Лёгкое недоверие помогло почти забыть это дело.

В нашей туристской среде ещё и не такое услышишь; так что мне больше по душе была конкретика. Нравились очерки примыкавшего к нашей компании молодого журналиста из «Тихоокеанского комсомольца» Володи Сунгоркина: об исследовании пещеры «Приморский великан», о его походе с приятелем по маршруту Арсеньева Стеклянуха-Лефу. Именно Сунгоркин косвенно вынудил меня написать вот эту миниповесть; но о том – ниже.

В походы я ходил часто, иногда в зимние; встречал в тайге и необъяснимое. К примеру, однажды летом пришлось нашей пятёрке срочно стать на ночёвку в диком и мрачном ущелье, заросшем лесом. После ужина пошли рассказы-страшилки о всякой мистике. Обе наши девчонки подавленно молчали; и тогда я решил их успокоить.

– Смотрите: я собрал всю свою искренность и волю и бросаю вызов. Если есть нечистая сила, пусть сейчас…, ну, камень на нас покатится, что ли.

И в тот же миг все услышали, как за нашими спинами, высоко по склону, покатился камень, и не малый. У всех челюсти отвисли, никто не шевелился. Камень явно набирал скорость, ломая кусты. Без моего предисловия мы вскочили бы; но тут какой-то фактор (фатализм, что ли?) парализовал нас. Метрах в двадцати камень остановился.

Девчонки молча встали и пошли вниз, к речке. А мы не отважились пойти вверх посмотреть на «камень судьбы». Ужас непонятного. Через полчаса подруги вернулись, и мы еле уговорили их влезть в палатку. Ночь они не спали; едва рассвело, наша группа покинула это место.

А вот ещё одно приключение. Я и Щуковский возвращались с самой высокой горы Приморского края Облачной через базу стройбата Нижний и ключ Длинный. На последней ночёвке у Ванчина мы вдруг в один момент проснулись под утро в полной уверенности, что кто-то ходит вокруг палатки, задевая растяжки. Мы прислушивались изо всех сил, но – ни звука.

Щуковский взял топор, я – нож; мы объяснялись лишь знаками. Страшно гнетущее чувство нарастало лавиной. Не сговариваясь, мы решили держаться в палатке до последнего: будь что будет… Тонкие вздрагивающие стенки из полотна – это наша надёжная защита. А снаружи тигр? Леший? Покинуть палатку при опасности не так-то легко.

Через час всё прошло; а едва рассвело – мы осмотрели каждую травинку в поисках следов. Ничего, ничего….

Кстати, то место попало в центр территории Национального парка «Зов тигра», в организации которого в 2007 году есть и мой малый вклад.

Эти случаи я рассказал на преддипломной практике в компании опытных туристов. И вдруг один инженер, Виктор Петрович Карман, сказал:

– Это ещё что! А вот у нас на Урале был случай с группой Дятлова. Внезапная неведомая паника – все выскочили из палатки в феврале и разбежались. Ну, и погибли. Я тогда учился в Свердловске, в УПИ, в «Уральском питомнике идиотов», как звали наш политехнический. Имел разряд по лыжам; вот меня и мобилизовали на поиски. Представьте: стоит на коленях девушка заледеневшая. И почему-то у неё штаны приспущены. Но никаких следов насилия… Потом всех нашли. Жуть.

– Что-то я слышал подобное. А где это было? Поточнее.

Тогда я впервые подумал побывать на перевале Дятлова и попробовать разгадать тайну гибели туристов.

2

И надо же так случиться – в 1970-м году меня послали служить в Свердловск. А оттуда – в уральскую тайгу, в отдельную роту на точке между Соликамском и Красновишерском.

Картину своего появления на этой точке я забыть не могу. И о ней надо рассказать, чтобы лучше понимать дальнейшее. Я прибыл поздним утром и уже на КПП спросил, где командир части.

– В канцелярии роты, товарищ лейтенант, – сказал дежурный и загадочно ухмыльнулся. Не зная, в чём подвох, я оправился (в военном смысле) перед дверью отдельного домика с табличкой «Канцелярия», постучал, вошёл и – руку к козырьку! Да так и остолбенел: за столом сидел здоровый мужик, голый по пояс и пьяный вдрызг. Перед ним – полбутылки водки, квашеная капуста и прочий натюрморт.

– Кто таков будешь? – выпучило глаза это чудо.

– Лейтенант Владимир Смирнов для прохождения службы прибыл! – пришёл я в себя.

– Откуда родом? – сразу спросил «геракл», потянувшись за кителем с погонами капитана.

– Из Владивостока, товарищ капитан!

– О-о! Земеля!! – развёл руки капитан; Косицын, как я догадался. – А я из Хабаровска. А не врёшь? Щас проверю: отвечай, какая главная улица в Хабаре?

– Карла Маркса, товарищ капитан!

– Точно: Карлы-марлы! – с восторгом подтвердил Косицын. – А все говорят «Ленина». Ну садись, пей.

Он собственноручно налил в свой стакан и протянул мне. Не долго думая, вытряхнул карандаши из канцелярского стаканища и вылил туда остальное для себя.

Через десять минут я уже был на плацу перед строем роты. Рядом, справа, стоял Косицын, а слева – замполит Красунин, молодой, недавно из училища. Пьяно покачиваясь, командир роты вещал:

– П-представляю… личному составу… нового командира взвода связи… лейтенанта… э-э… Виктора…

Я, конечно, помалкивал: устав запрещает поправлять командира перед строем. Да пусть назовёт хоть Чон Ду Хваном. Пусть Красунин поправляет: это его дело.

Не забыть мне и первое самостоятельное дежурство, а точнее – его сдачу. Я принимал его от комвзвода управления старлея Герасимова. Только расписались в книгах «сдал-принял», как появился замкомроты капитан Сметанин и перед строем расчёта зачитал боевой приказ: «…заступить на охрану воздушных рубежей Родины…».

Занимались мы слежением; но при работе истребителей по целям рапортовали о наведении. Отработал я не хуже других: двухмесячная стажировка не прошла даром. А на сдачу пришли, как в театр, чуть ли не все офицеры роты. Я был польщён; но, как назло, не мог пробиться в эфир, чтобы доложить в полк о своих успехах. А ребята горели нетерпением их обмыть.

– Да позвони по обычному межгороду, – дружески посоветовал опытный Герасимов. – Только вместо слов «боевая», «наведение», «воздушная цель», «полусфера» многозначительно молчи. И позывные – телефонные. В полку поймут – не звери, в нарушении секретки не обвинят.

В итоге телефонистки Соликамска и Перми прослушали такой мой рапорт: «Гранат, я Дикий. Докладываю…работу Палицы: за ночь сделал… – три в переднюю… и две… – в заднюю…». Оглушительный хохот офицеров показал, что крещение я прошёл.

3

Но скажу честно: о группе Дятлова я подзабыл, тайна её гибели меня особо не тревожила. Пока…

Пока не случилось зимой чрезвычайное происшествие у меня во взводе. Хозяйство моё включало, среди прочего, почти тридцать километров воздушной проводной линии до Соликамска. Воздушка эта была старая, нередко рвалась при обледенении. Но линия нужная; вот и приходилось отправлять вдоль неё сержанта и солдата на лыжах для обследования и ремонта. Так и в тот раз: пошёл младший сержант Шаранов, здоровяк из Горького, а с ним – шустрый ефрейтор Волошин. Взяли бойцы полевой армейский телефон, монтёрские когти, проволоку и верёвку, да булку хлеба и пару банок тушёнки, встали на лыжи и скрылись за ближайшим бугром. А морозы на Северном Урале и за минус сорок обычны; но благо, что ветры слабые, а то и вовсе штиль.

Солдаты обнаружили порыв довольно быстро, в двух километрах от позиции роты. И тут чёрт их попутал: натянули они верёвкой провод, но скрутку не сделали. Решили погулять, вояки хреновы, в Германии. Не пугайтесь – Германией они называли село в семи километрах, где жили немцы, высланные из Поволжья, задолго до того, как туда подходил Гитлер. Признаться, село это, Шварцдорф по-немецки, выгодно отличалось от окрестных русских деревень. Дома все кирпичные, у каждого второго – гараж с «Москвичом» или даже с «Жигулями». Русские Хорюшино, Половодово да Лобаново – разбросанные в беспорядке тёмные срубы за кривыми заборами. Об «улицах» и не говорю.

В чистой светлой столовой бойцов покормили бесплатно, то есть за тушёнку. Размякли они в тепле, да и купили из-под полы бутылку «шнапса». Выпили её с немочками-посудомойками уже в подсобке, там же и ответку приняли. А темнеет зимой в тех местах очень рано: север всё-таки. Спохватились вояки, взяли ещё бутылку водки для сослуживцев и рванули к месту порыва линии.

Пошёл снег. При морозе он был мелкий, как манная крупа, но не сказать, что редкий.

В глубоких сумерках не сразу нашли нужный столб, вымотались по сугробам. Наконец Волошин влез к порыву, подключил телефон, дозвонился до меня. На радостях я, замученный тревогой, и не заметил, что он доложил заплетающимся языком:

– Та-варищ ле-тенант, на-ашли п-парыв! Си-час па-ачи-ним…

– Где вы? – заорал я в трубку. – Где сейчас находитесь?

Замешательство секунд на десять; затем ефрейтор промямлил обтекаемо:

– Ну, за… ни-мецкой ди-ревней… Долго шли…

– Молодцы! Почините – выходите на дорогу! Подскочу к вам на машине! – категорически приказал я.

– Л-ладно…, – не по уставу ответил Волошин упавшим голосом.

Наш побитый ГАЗ-53 уже час как стоял «под парами». Я выбежал из канцелярии роты, вскочил в кабину и:

– Гони, Некрасов, со свистом! До немцев.

Через пару-тройку минут мы пролетели то место, против которого в полукилометре копошились в снегу оба солдата. А вскоре я опрашивал завмага Марту да завстоловой Клару Шульц, не знают ли они, куда пошли мои бойцы.

– Да, были…, обедали…, куда-то пошли часа в четыре…

– В четыре?! А мне звонили в шесть! Значит, рванём дальше, Некрасов.

А в это время солдаты замерзали. И кто из них предложил сдуру согреться водкой?

– Ну, по паре глотков – и на дорогу! О, потеплело! Давай ещё по два…

И тут их «развезло». Стоять на лыжах они уже не могли, да и сломать умудрились одну. Ползли к дороге по рыхлому снегу, выбиваясь из сил. Когти монтёрские бросили: тяжёлые, как якоря. А потом и сидор с инструментом и телефоном.

В сотне метров от дороги упёрлись они в стог сена. Сержант хотел смеяться от радости, но лицо уже прихватил мороз, и он лишь прошлёпал синими губами:

– Спасены!.. Сейчас, сейчас…

Волошин тупо царапал обледенелый стог, пытаясь разгрести сено. Тщетно: рукавицы скользили по корке смёрзшейся травы. И тогда он, уже не соображая, что делает, скинул рукавицы. Уже через три минуты пальцы ефрейтора заныли нестерпимо. Он скрестил руки, сунув ладони в подмышки, ткнулся лицом в зачаток норы в стогу и затих, засыпая.