© Влад Николаев, 2016

ISBN 978-5-4483-3757-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

_{Баккара, или Ордукалеси}

Дуэль.

Будучи, как и все, молодым, и, как немногие, вспыльчивым, мне часто приходилось участвовать в дуэлях. Сражаться со шпагой в руках, стреляться на пистолетах, быть секундантом, распорядителем и даже врачом. В основном, дуэль кончалась с первой каплей крови, в редких случаях – доходила до смерти. Бывало, что вместо оружия брались за бокалы, полные вина, и тогда спор продолжался за столом, а первый, упавший без чувств, объявлялся проигравшим.

Я видел многое, но, напрягая дырявую старческую память, понимаю, что одна дуэль стоит среди всех особняком. Дуэль, которую я вспоминаю почти каждый день, и при этом слезы наворачиваются на глаза неизменно. Дуэль, удивительная не столько местом проведения, сколько ее участниками.

Баккара

– Эти чертовы французы – удивительные люди! – засмеялся Байковский, капитан Троицкого мушкетерского полка, и сгреб со стола десяток золотых монет. – Они совершенно не умеют играть в карты, но делают это и проигрывают несметные богатства! Какой дурак сказал, что баккара – французская игра?!

– Перестаньте, капитан! – махнул рукой явно недовольный проигрышем граф Ланжерон. – Я, например, не больше француз, чем вы.

– Однако я не вожу с собой на войну целое состояние, – возразил тот.

– Проверим ваши сапоги? Уверен, там найдется много чего интересного, – намекнул Ланжерон на то, что многие офицеры, не говоря о солдатах, хранили сбережения в обуви.

– Не советовал бы снимать с меня сапоги. Я не мылся два проклятых месяца! – захохотал Байковский. – А все, что там есть, все благодаря вам, Александр Федорович. Благодаря вам! – он залпом осушил бокал вина. Сощурившись, посмотрел сквозь стекло на пламя свечи. – Но, все же, дорогой посуды я в ранце не имею.

– Немного терпения, мой друг, и к утру у вас будет отменный набор, если нам так и не начнет идти карта, – кисло улыбнулся молодой граф и наполнил бокал.

Байковский вытер тыльной стороной ладони мокрый ус.

– Вино я могу и с бутылки выпить. А вот золотые часы, на которые вы постоянно посматриваете, вполне могут мне пригодиться. Говорят, в три ночи – штурм. Боюсь проспать.

Ланжерон сжал тонкие губы. И без того худое лицо графа еще больше заострилось.

Я, перетасовывая толстую колоду карт, с интересом наблюдал за разговором французского аристократа и моего друга, капитана Байковского.

Прошло больше двух лет с тех пор, как я в последний раз виделся с товарищем. Мы вместе начинали служить в Ингерманландском гренадерском, вместе получали новые чины, вместе воевали. Однако пуля досталась лишь мне. В славной битве при Рымнике, когда, казалось, враг повержен и бежит без оглядки, какой-то турок, видимо со страху, выстрелил в меня с расстояния меньше десяти шагов. Не знаю, убили ли негодяя гренадеры, но я остался жив только чудом. Однако провалялся в госпитале, а затем и в собственном имении, больше года.

Когда я окреп настолько, что мог опять приступить к службе в армии, выяснилось, что мой полк стал частью Фанагорийского гренадерского, а сам я в чине поручика вновь попал под начало великолепного Суворова. Что сказать? Целебный бальзам на мое израненное тело и не менее измученную душу!

Что до Байковского, то все, что удалось узнать, это то, что мой друг продолжает сражаться с турками, получив чин капитана в неизвестном мне полку. Попытки разыскать его оказались безуспешны, да и не настойчивы, если быть честным. Шла война, России нужны были храбрые люди, и я с головой ушел в службу, в поисках друга положившись на волю Господа.

Хвала Ему, Он не подвел! Суворов в срочном порядке был призван спасать честь армии. Непобедимому полководцу надлежало взять неприступный Измаил. Ордукалеси – как гордо называли крепость турки, – можно было захватить, только полагаясь на Бога! И именно под ее стенами я встретил старого друга.

Друга, с которым в этот вечер, накануне штурма, был приглашен к графу Ланжерону. Безобидная затея – выпить вина и поиграть в карты, – для французской аристократии обернулась кошмаром. Байковский выигрывал партию за партией легко и непринужденно, все больше погружая в уныние графа Ланжерона, герцога Фронсака, графа де Дама, австрийского полковника, и нескольких волонтеров.

Мы сидели в палатке, тускло освещенной несколькими свечами. Снаружи дул промозглый ветер, неся с собой капли дождя, и в углу на земле образовалась лужа, то и дело пополняемая из дыры в ткани. Но внутри было достаточно тепло, во многом благодаря изысканному вину – откуда оно только взялось?

– Часы, – повторил Байковский. – Ваши часы, Александр Федорович, против всего моего выигрыша. Рискнете?

Ланжерону явно не хотелось расставаться с часами. Еще меньше ему хотелось оставаться с пустым карманом. Нерешительно бросив взгляд на часы, граф глотнул вина. Алкоголь никогда еще не давал дельных советов. Не сделал этого он и сейчас – Ланжерон медленно потянул цепочку часов.

– Я бы добавил к ставке «Любви к Отечеству», но боюсь, они, черти, насквозь прогнили в моих портках, – подзуживал, смеясь, Байковский.

– Играем, – Ланжерон бережно опустил золотые часы на стол, кивнул мне. – Сдавайте, поручик.

– Тимирязев, счастливые ты мои руки! Не спугни удачу! – Байковский, довольный, что убедил графа, весело подмигнул.

Долгой игра не получилась. Мой друг, получив карты, засмеялся и тут же вскрылся. Король и девятка – беспроигрышный вариант!

– Проклятье! – Ланжерон запустил бокал в угол палатки. – Вам чертовски везет сегодня, капитан!

– Фортуна – моя любовница, Александр Федорович. Я должен был вас предупредить.

Граф оттянул красный воротник мундира, пытаясь глубже вздохнуть, встал и нервно заходил по палатке.

– Часы – это фамильная драгоценность, капитан, – заступился за него герцог Фронсак. – Будьте милосердны, верните их.

– Перестаньте! – гордо вскинул руку Ланжерон. – Мне не в чем упрекнуть капитана, все по чести.

– Я могу уступить вам их, граф, – откликнулся Байковский. – Еще одна партия. Последняя.

– Нет. Вы обобрали меня до нитки. Я – пас.

– Отдадите завтра вечером. После штурма деньги появятся в карманах у всех.

– Завтра вечером мы все, возможно, будем кормить червей, – грустно улыбнулся граф.

– Не сгущайте краски, Александр Федорович, не все так плохо!

– А вы, капитан, все видите в радужном цвете, – медленно проговорил де Линь, австрийский полковник. За этот вечер он сказал едва пару слов, поэтому после произнесенной фразы все удивленно замолчали. А де Линь, обведя присутствующих усталым взглядом, продолжил: – Крепость вряд ли удастся взять. Как инженер, могу вас уверить – она неприступна. Ее укрепляли французы, а это многое значит. Мы потеряем под стенами половину армии, но вряд ли возьмем хоть одни ворота.

Надо признаться, что по спине у меня пробежал холодок. Хмурый полковник нарисовал нам невеселую перспективу, а завывания ветра снаружи придавали его словам мрачности.

– Ваши расчеты, полковник, вызывают зевоту. Сколько угодно можете мерить толщину стен, но мы на них взберемся, – казалось, только на никогда не унывающего Байковского заверения де Линя не произвели впечатления. – Могу поспорить, что завтра мы с вами будем ужинать в Измаиле, причем из всей нашей компании не досчитаемся всего троих человек.

– С чего вы это взяли? – фыркнул герцог Фронсак.

Мой друг пренебрежительно отмахнулся от него рукой.

– В крепости тридцать тысяч турок. У нас столько же, если считать гренадер Тимирязева, – кивнул он в мою сторону. – Один русский солдат стоит троих проклятых янычаров, прикрытых вдобавок стенами Измаила. Чертова крепость падет. Это так же верно, как то, что я выиграл золотые часы. А трое из нас не доживут до вечера.

– Весьма странные умозаключения, – Ланжерон, наконец, остановился.

– Не верите, граф? Поразительно, но я верю. Верю настолько, что готов поставить свою жизнь на кон.

– Вы не в своем уме! – Александр Федорович явно занервничал. Он вновь заходил по палатке, теребя при этом пальцами пуговицу мундира.

– Не волнуйтесь, граф, это всего лишь игра! Выиграю я, значит, вы завтра погибнете, а часы остаются при мне. Побеждаете вы, я иду на корм червям, трофей – ваш.

– Вы поистине безумны! – проговорил де Линь.

– Отнюдь, полковник, – повернулся к нему Байковский. – Среди нас находятся еще два мертвеца. Сыграете, узнаем вашу судьбу. Участвуете?

– Русский дурак сказал глупость, а мне играть? Извольте! – Де Линь поспешно встал из-за стола.

Байковский громко засмеялся:

– Хорошо, полковник, вы выживете. А русский дурак тем временем возьмет крепость!

– Вы играете с огнем, капитан! – Ланжерон сел напротив него.

– Я просто чертовски замерз в этой проклятой стране! Так что немного огоньку не помешает. – Мой друг глотнул вина. – Играем?

– Поручик, раздайте карты, – не сводя глаз с капитана, произнес граф.

Спорить с Байковским не было смысла. Он часто искушал судьбу, и делал это с улыбкой на губах. Смерти не боялся, хоть и не раз был на волосок от гибели. Переубедить его в чем-то не представлялось возможным. Поэтому мне оставалось только тщательнее перетасовать колоду.

Желающих сыграть с графом и капитаном не оказалось. Солдат суеверен по сути, и в преддверии сражения искушать судьбу никому не хотелось. Так что я раздал карты лишь двум умалишенным.

Все встали вокруг нас и с волнением наблюдали за игрой. Когда на кону стоит нечто большее, чем деньги, интерес к происходящему вырастает в разы.

Граф попросил еще карту. Мои руки дрожали больше, чем руки игроков, когда я выполнял просьбу.

Ланжерон взглянул на получившийся набор и впервые за вечер улыбнулся.

– Похоже, я завтра выживу, господа, – карты одна за другой легли на стол.

Туз, валет и девятка – двадцать девять очков! Перебить такое вряд ли удастся даже везунчику Байковскому.

– Тимирязев, кто тебя сглазил? – засмеялся мой друг. – Ты мне накидал одних крестов!

Он также вскрылся, и мы увидели шестерку, даму и туза. Все крестовой масти!

Мне стало не по себе. Не столько от проигрыша друга, сколько от вида крестов на лощеной бумаге. Учитывая то, что стояло на кону, выглядело это достаточно зловеще.

– Двадцать шесть очков, Александр Федорович, – констатировал Байковский. – Я проиграл. Так что завтра, после взятия крепости, вы получите свои часы.

– Если вы погибнете, – уточнил Ланжерон.

– Безусловно, если погибну. Как и еще двое из нас. Помните?

– Да, вы достаточно ясно изъяснялись, – нахмурился де Линь.

– Что ж, думаю, нам всем пора отдохнуть. – Байковский с неизменной улыбкой на губах встал и поднял бокал. – Пусть земля будет нам пухом!

* * *

– Ты не в своем уме!

Мы шли с Байковским по лагерю. Дождь перестал, утих и ветер. Свет частых костров хоть немного разгонял давящую на плечи темноту. В нескольких верстах чернел Измаил. Неприступная громада, которую надлежало взять, во что бы то ни стало! И под ее стенами должен был произойти последний акт разыгравшейся в палатке Ланжерона трагедии.

– Почему? – Байковский старался говорить весело, однако в его голосе мне послышалась грусть.

– Ты устроил дуэль с самой смертью!

– Дуэль со смертью? Тимирязев, чертов ты поэт! – хохотнул мой друг. – Только ты мог такое сказать! Хорошо, пусть будет дуэль со смертью. Я все равно выйду победителем в этом поединке. А костлявая стерва пусть меня сторонится.

– Откуда такая уверенность?

Байковский остановился, посмотрел на редкие огни, освещавшие крепость.

– Помнишь цыганку, к которой мы бегали на учебе в Москве? – спросил он.

– Кривоногая шлюха? – я мысленно поблагодарил ночную тьму, скрывшую румянец на моих щеках.

– Она самая, Флорика. Как есть кривоногая шлюха, дай ей Бог здоровья! Чертовка умела многое, да и цену не ломила, – Байковский довольно улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям о днях молодости. – Но я к ней бегал не только, чтобы юбку задрать. Флорика гадала мне. И сказала, как я умру.

– О, Господи! – вскинул я руки. – Ты в это веришь?

– Конечно. Однажды она обмолвилась, что меня вызовут на дуэль, за неделю до того, как это произошло.

– Весомый аргумент! Да ты дрался на дуэлях чуть не каждый день. Сложно было промахнуться! И что же она тебе предсказала?

– Что я погибну в бою. От руки русского солдата.

– Это невозможно! – недоверчиво покосился я в сторону костров, за которыми, тихо переговариваясь и смеясь, сидели казаки, гренадеры, мушкетеры.

– Ты прав, мой друг! Это невозможно, пока мы сражаемся с турками. Поэтому я и поставил на кон жизнь. И поэтому именно я выиграю дуэль со смертью!

– Ты неисправим, – поневоле улыбка тронула мои губы.

Байковский достал выигранные в этот вечер часы.

– Совершенно верно! И не вижу причин, чтобы меняться. Кстати, у нас есть немного времени, чтобы вздремнуть. Советую это сделать. День будет длинным.

Я кивнул и еще раз посмотрел на стены крепости. Крепости, которую Суворов поклялся взять, хоть это было и невозможно. Крепости, одним своим видом внушавшей трепет и заставлявшей сомневаться в собственных силах. Крепости, под завязку забитой турками. «Армейской крепости». Ордукалеси.

Ордукалеси

– А ну тише, окаянные. Или так пройдусь по спинам, что сам черт милей меня покажется, – разнесся грозный окрик над колоннами.

– Да после тебя черт уже нам родней матери, – донеслось из стройных рядов.

Солдаты зашлись в тихом смехе. Сержант окинул их убийственным взглядом, но не проронил ни слова. Хорошее настроение перед штурмом – залог успеха!

Только что в темноту взмыла сигнальная ракета, и армия, стараясь не производить шума, двинулась к крепости. Апшеронские стрелки шли в голове колонны. Управляемая генерал-майором Львовым, она должна была захватить Бросские ворота. Выполнить эту задачу выпало Троицкому мушкетерскому полку Байковского и моему Фанагорийскому гренадерскому. Целью апшеронцев было прикрытие наших голов при штурме.

Густой туман опустился на землю, и солдаты, согнувшись под тяжестью фашин и лестниц, в полной тишине, словно призраки, исчезли в нем.

Идти пришлось довольно долго. Грязь комьями налипала на обувь, отчего марш превратился в сплошное мучение. То и дело кто-то оступался, припадал на колени. Ругань, произнесенная вполголоса, слышалась отовсюду. Я и сам не раз не слишком вежливо отозвался о местном ландшафте. Но брошенная по рядам фраза «Валы впереди» разом заставила забыть о тяжелом переходе. Мы достигли глубокого рва, враг не заметил опасности, и штурм вот-вот должен был начаться.

– Вперед! – услышал я, и полторы сотни стрелков побежали к стенам крепости.

В тот же момент десятки вспышек озарили укрытый туманом Измаил. Следом нашего слуха достиг невообразимый грохот. Нападение, увы, не стало неожиданностью! Пушки, не прерываясь ни на секунду, осыпали ров снарядами, а несчастные стрелки, вопреки всему, расположились вдоль него и открыли ответный огонь. Более скрываться и молчать не было смысла. Батальоны мушкетеров и гренадер, надрывая глотки, бросились в наступление.

Фашины уже не казались такими тяжелыми, а грязь и вовсе перестала липнуть к подошве. Проклиная турецкого солдата, турецкого пашу, турецкую погоду и турецкую мать, солдаты подбегали ко рву, кидали вязанки по две в ряд, и так же быстро пересекали его. Дождь, не прекращавшийся несколько дней до этого, не шел ни в какое сравнение с ливнем, устроенным крепостной артиллерией. Казалось, выжить во рву невозможно! Два или три снаряда угодили в одну фашину. Грязь, вода, прутья, кровь полетели во все стороны. На моих глазах троих мушкетеров разорвало в клочья. Страх проник в сердце, но крепкий мат не дал ему превратиться в панику. Впереди я заметил спину капитана Байковского. Он уже перебрался через ров и, стоя у каменного палисада, связывал две лестницы в одну. На первом этапе смерть отступила от него. Возможно, потому, что целей в это мгновение было предостаточно. Стать одной из них желания у меня не возникало, а для этого требовалось как можно быстрее пересечь ров, полный воды, грязи и ужаса.