Дневник Генри Коуэлла. Запись первая

В моем городе всегда идет дождь. У людей кожа бледная-бледная. Даже у меня. Кто-то бледнее, кто-то нет. И все разные внутри. Но снаружи бледные. А я люблю снимать лица. Ну и что, что бледные. Разве от этого они становятся менее красивыми. Вот взгляни – фотография как фотография. Большие голубые глаза у девочки. Красивое платье. Все мне нравится. Она под зонтиком стоит и весьма удивленно на меня таращится. Ну, сфотографировал, ну и что. Да, бываю наглым. Я не считаю, что фотограф должен стесняться. Особенно, в дождливую погоду.

А дождь идет всегда. Только пару недель его нет. Неделю палит солнце, проходит полгода дождя, начинает идти снег. Вот так и живем. Нет, я не жалуюсь. Я привык уже и не помню, как это иначе. Вот так. Без зонта тут никуда. А фотоаппарат – вещь дорогая и редкая, так что, приходится беречь ее. Очень удобно крепить зонт на плече, чтобы не мочило, пока ты караулишь кого-нибудь. А ведь попадаются эксклюзивные люди. Сидишь на уроках, сидишь себе, пялишься в окно от скуки и тут на тебе. Или вспоминаешь что. Или видишь в окне фигуру, вскакиваешь и несешься вниз. Ты еще не понял зачем, но сердце то знает, что вот он кадр! Вот это нужно зафиксировать! Пару раз спотыкаешься, может, даже падаешь, одноклассники гогочут, учитель тяжело вздыхает, а ты уже несешься. И вот долгожданный момент. Она… ты искал ее всю жизнь. И в этот миг ты зафиксируешь вечность.

Приходится быть осторожным, чтобы не спугнуть. И наловчился я уже так, что крадусь как мышь. Никто не слышит. И вот эта зависимость, как говорит мой учитель, родители, бабушка, знакомые… в общем, все. Она покоя не дает. Все время что-то ищу. Влюбляюсь в это. А потом ищу вновь. Словно головоломку собираешь. А фотоаппарат – твой партнер. Раньше я искал тоже. Но было это иначе. Знаете, как ищешь решение задачи. А даже сложить или вычесть не можешь. В поиске тоже свои инструменты нужны. А потом, случайно, завезли его – моего партнера. Фотоаппарат купил отец у торговцев, что остановились в гавани. Там и взял. Он рассказывает, что долго торговался и, наконец, купил. А когда принес, то думал, а зачем он нужен. Диковина, это ясно сразу. А зачем? И опешил. Я вообще никогда не видел, чтобы отец сомневался или там переживал сильно, конечно бывает. Но тут, он удивленно смотрел на прибор и не мог ничего сказать. Я ему: «А зачем ты его взял?». А он мне не может ответить. Стоит и молчит. Потом он опомнился и сунул мне в руки эту штуковину, сел за стол и зашуршал бумагами. Более странного я ничего не припомню.

Неделю он лежал у меня на столе. Я даже не знал, что это за штуковина. Лежала себе и лежала. Понимаете, как груз, который некуда девать. Я уже думал, положить его в ящик или кладовку, в общем, куда подальше, но передумал. Он имел какую-то особую притягательность, этот фотоаппарат. А я ведь даже пользоваться им не умел. Такая штука здоровенная на столе. Медные вставки и позолоченные болты придавали ему шарм раритетного прибора из музея, но не более. И вот, после недели пролеживания, я взял его в руки. Покрутил, повертел, и уже было хотел положить назад, как он включился и ослепил меня вспышкой. Я чуть было не выронил его из рук! Осторожно перевернул его и взглянул на экранчик, который до этого не замечал. Там я увидел себя, да до того смешно я выглядел, что засмеялся.

Вскоре, я научился им пользоваться. Снимал все. Это стало моей фобией и манией одновременно. Я вообще довольно странный, если смотреть со стороны. Ну, так все говорят. Да и я не глуп, замечаю, что отличаюсь от сверстников. И с этим я тоже отличился, меня на каникулах словно контузило, я не расставался с ним. Я даже дал ему имя – Стаффи. Почему такое, я не знал. Просто пришло в голову. Ах да, думаю, не стоит распространяться, что первое время я и разговаривал с ним. Сейчас тоже бывает, но реже. На каникулах мы с ним оторвались по полной, я снимал беспрерывно. Снимал все, что попадало на глаза. И боялся, что снимки получатся неудачными, боялся, что однажды не смогу снимать, кто знает эти штучки, как долго они работают. Но, знаете, со временем мои страхи развеялись, и я начал искать «красоту». Почему в кавычках? Потому что я искал не просто красоту, а то, что волновало сердце. Ведь есть много красивых вещей, но только одна будет по-настоящему волновать сердце. Да, вот так я начал поиски красоты.

Алисия… я бы рассказал про нее побольше, но не думаю, что сейчас подходящее время, ведь я даже ее не знаю толком. Училась она в нашей школе, но в младшем блоке. Я бы и не заметил ее, если бы она однажды не забрела к нам. А потом я увидел, чем она занимается после уроков, дак у меня аж ком в горле встал. Я понимаю, если бы у парней это случилась. Эта чрезмерная тяга к жестокости. Но у девочки. Не понимаю ее. Скажу одно – завораживает. Все, тушу свет. Остальное потом.

Алисия Гровс. Дневник. Запись Первая

Он меня бесит! Он просто выводит меня! Этот полоумный! За что мне такое! За что!

Я спокойна, я спокойна. Вообще, никогда не любила писать дневники. Но тут подумала, что, вдруг это последний день в моей жизни, хоть какая-то память останется обо мне. Да, первое время будут страдать и плакать, а потом папа будет с любовью перечитывать. Вообще, он у меня моряк и воздухоплаватель, по совместительству. Всегда загорелый, как и мой брат, он редко бывает дома. Все странствует и работает. Ему это нравится, а мне нет. Ох, как я не люблю все эти жаркие страны. Даже тошно становится, когда подумаешь, что там солнце светит круглый год, а дождь только изредка бывает. Не люблю я такие места. Не знаю почему, не люблю и все. Может, потому что выросла здесь, в городе дождей, может по-другому. Да и цвет кожи меня нисколько не смущает. Все равно мы с отцом похожи. Ах, да. Еще я излишне самостоятельная. Прости папочка, если ты читаешь это, но ты сам меня вынудил. Вообще, я бы не прочь оставаться под присмотром, но больно ты меня вольнодумную воспитал. Так что я выгнала прислугу, которая за мной присматривала, на третий день. Я, конечно, заплатила хорошо, но все же не люблю я, когда в доме кто-то посторонний. А ты вернешься еще не скоро, так что мне моя самостоятельность пригодится. Вот если бы ты был рядом, я бы подумала еще, быть самостоятельной или не быть, но коли уж тебя нет рядом, то приходится самой о себе заботиться.

Передай этому плаксе Филиппу, чтобы был смелее. Нужно уже вырастать из слюнявого младенца в мужчину. Да, не мне ему об этом говорить, но я сестра, а сестры многое видят, что не так. И вообще! Как это ты передашь ему, если это дневник, вот если только со мной случится чего, то передашь, а так нет – и не узнаешь об этом.

Вообще, с чего это я вдруг начала писать. Ах… Эта бездарь! Это жалкое создание, что меня выручило! Даже противно о нем говорить. Но рассказать придется, может меня успеют спасти, если и его вместе со мной похитят какие-нибудь уличные идиоты. Он ведь теперь постоянно вертится у меня на хвосте, и все время щелкает этим своим ящиком как сумасшедший. Да почему это как? Он и есть сумасшедший, этот Генри.

А как же все началось? Да очень просто, увидел он меня в его старшем блоке и словно влюбленный теперь за мной следит. Я сначала думала, что это у него пройдет. Но не проходит. Да еще он… Пффф… я ненавижу его!

Что-то меня заносит. Постараюсь не злиться. Ведь злиться нехорошо, не всегда конечно, а когда пишешь дневник. У меня еще рука болит, и она перевязана. Это он перевязал, да так неумело, что она еще больше болит. Вот неудачник! Генри.!!!

Обещаю, больше злиться не буду. Вот допишу, тогда начну. Может дам ему затрещину, когда увижу, а сейчас повременю. Да и зонт сломался, мой любимый, что ты мне в детстве подарил. Печально.

Так вот, ты, конечно, не знаешь, и знать не можешь, папочка. Но знай, если конечно узнаешь, я все еще переживаю за маму. Хоть я и уверена, что она на небесах. Но мне покоя не дает эта мысль. Я, конечно, могу ошибаться, но уверена – это все поганые слизни! Это на вид они безобидны, а если их как следует разозлить, то накинутся на тебя как чумные. Так вот, в тот день, когда я ехала на метро, и мы нашли зонтик мамы, я видела, как эти гаденыши уползали в разные углы, да так быстро, что было заметно, они в этом замешаны. И я очень злюсь на них за это.

Сейчас я, конечно, не злюсь. Но, как вижу их, сразу начинаю дубасить, что есть мочи. И это у меня хорошо получается. Я так луплю этих сорванцов, что от них мало чего остается, они же из желе сделаны. Вот и ненавижу их, и луплю, и ничего не помогает. Делаю это после школы, когда никто не видит. И так уже наловчилась, что от них и мокрого места не остается. Ненавижу их!

А вчера этот Генри за мной увязался, я и не заметила его. Думала, что одна. А он приметил, что я его замечаю и был в этот вечер особенно скрытен. Теперь слизней уже не осталось в моем квартале, да и в метро рядом со школой их не было, поэтому я ушла подальше, думала, найду их, порасспрашиваю, а потом накостыляю. Но не тут то было. Наткнулась я на шайку мальчишек, которые несли весьма непристойную чушь. В общем, я уже наподдала нескольким, но они все равно меня заломали. Я и кусалась, и дралась, портфель порвался, да и платье истрепала все. Им меня так просто взять не удалось, я их так исцарапала! Думаю, если бы они меня не скрутили, я бы на них живого места не оставила. Так вот, не буду хвастаться. Знаю, в моем возрасте мне не следовало, вот так разгуливать по незнакомым улицам в одиночку. Но ты же знаешь свою дочь, своевольная она. Да и смелости у меня побольше, чему у братца Филиппа. Ох, как же я злилась, когда они скрутили меня, думала, ну все, конец!

Вообще, в такие минуты. Да не было у меня таких минут, чтобы казалось, будто жизнь кончилась, а тут были именно такие минуты. Я наслышана про этих бандитов, но уж никак не думала, что попадусь им в руки, а тем более, разозлю их настолько, что они прямо с ума начнут сходить, как бы меня так повеселее прихлопнуть. И что же ты думаешь? Я уже потеряла всякую надежду и даже смерилась с участью. Ну не совсем, конечно. Я думала, что вот они расслабятся, я с ними и разделаюсь. Так вот, приготовилась я отдать концы и тут вспышка.