Редактор Виктор Алексеевич Серов

Иллюстратор Виктор Алексеевич Серов

Дизайнер обложки Виктор Алексеевич Серов

© Виктор Алексеевич Серов, иллюстрации, 2020

© Виктор Алексеевич Серов, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0050-9037-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

«Эта книжечка вышла, стало быть, где-нибудь сидит же на белом свете и читатель её»

Н.В.Гоголь. 1836г.

Недоумение? Ну, так и эта книга всё-таки вышла. И пусть рецензия писателя написана не к ней, но она актуальна на все времена и применима к любому написанному произведению – будь то повесть, новелла или стихи.

«Донские просторы» – сборник стихов, в который вошли произведения не только авторов с воронежского края, в нём опубликованы и стихи «гостевого автора» из Санкт-Петербурга, пожелавшего принять участие в выпуске оного.

Рассказать о чём пишут авторы – каждый о своём, то, что в душе, о чём «болит». О стихах либо много, либо ничего. Чтоб понять, о чём пишется, нужно их «увидеть» изнутри, нужно увидеть ту картину, что видел автор. Кто-то скажет «Я вижу», – но как глубоко? Проще увидеть картину в прозе, в стихах же – сокрытое, видится иначе. Читай и думай, читай и «проживай» – по-другому никак…

Их не любить не возможно – стихи, как отражение нашей действительности обличённой в особую форму. Поэты, это зеркала отражающие время, в котором они живут. Читая произведения классика или современника, это время видится, и не только – оно ощущается, когда произведение всецело тебя поглощает в свою суть.

В добрый путь! Читайте и смотрите это время глазами воронежских поэтов-современников, ведь стихи их не только о «своём», но и о том, что вокруг, что мы называем – жизнь.

В. Серов

Алексей Колесников
г. Богучар

Шолоховская весна

 
К Дону Тихому, к глыбе гранита безликого,
Привела от усадьбы к обрыву прямая аллея.
У могилы писателя и гражданина великого,
Погрустив, постоял я, от солнца весеннего млея.
 
 
Над рекою спокойной сегодня ни всплеска, ни шороха,
Где-то рядом на ветках заливисто пел соловей,
Молчаливый гранит со скупою насечкою – «Шолохов»,
Навсегда, на века заменил для него мавзолей.
 
 
Завершая свой жизненный путь, убеленный сединами,
Он почти ежедневно на этом обрыве бывал,
На скамейке часами сидел он у Дона любимого,
О казачестве вольном, его возрожденье мечтал.
 
 
В казаке тяга к воле, свободе – особое качество,
Уничтожить его не сумел ни один лиходей,
Возродилось, как Феникс из пепла, донское казачество
И в станицах не редкость увидеть в лампасах детей.
 
 
А весною съезжаются люди на песни застольные,
Почитая живущих и помня о тех, кто ушел,
У станицы встречают гостей казаки хлебосольные
И, как символ их воли, парит над степями орел.
 

Еще раз о Богучаре

 
Лишь ленивый о нем ничего не писал,
Видно нет исключений из правил.
Если кто-то в районку строкой не попал,
Все равно закорючку оставил.
 
 
Каждый первый легенду под стих подогнал
Про Петра и пролитую чарку,
Не подумав: раз он на Азов поспешал,
То зачем ему лезть в Богучарку.
 
 
Оппоненты твердят – полноводным Дон был,
Мог создать им проблемы большие,
И при ветре бывало он сильно штормил,
Но не лодки шли – шлюпы морские.
 
 
Популярность в легендах не стоит искать
Для себя и начальству в усладу —
Надо больше о людях живущих писать
И не ждать от имущих награду.
 
 
Можно много еще разных тем набросать,
Пролопатив историю дружно,
По следам потоптаться и все описать,
Но кому это все будет нужно?
 
 
Если всех сосчитать, кто по тракту скакал,
То получится – выше макушки,
Ведь на Юг мимо нас в те века проезжал
Граф Толстой, Грибоедов и Пушкин.
 
 
Три столетья стоит Богучар у реки,
Много вынес, но стал еще краше,
Им довольны не только одни земляки,
Но и гости столичные даже.
 
 
При Петре пусть заставою был он тогда,
Не уездным и не величавым,
Только место себе застолбил навсегда,
Называясь уже Богучаром.
 
 
Этот милый, зелёный, уютный, родной
Городок, что в степях затерялся,
Я с годами к нему прикипел всей душой
И теперь навсегда здесь остался.
 

Наперекор

 
Когда порой нет силы встать,
Просвета нет в конце пути,
Сильнее надо зубы сжать,
Подняться и вперед идти.
 
 
И пусть подписан приговор
Тот, что не смогут оправдать,
Опять, судьбе наперекор,
Встряхнуться надо и шагать.
 
 
А если дрогнешь на ходу,
Начнешь хандрить, себя жалеть,
Не сможешь пережить беду,
Тогда и настигает смерть.
 
 
С ней не сыграешь на бегах,
Где ставки принято менять,
Но если будешь на ногах,
То долго может не догнать.
 

Долгожданное счастье

 
Видно мало я в жизни у Бога просил:
Нет достатка большого, убого жильё,
Но ему благодарен – до внуков дожил,
Оказалось, что главное счастье моё.
 
 
В этих маленьких, нежных и хрупких руках,
Слабых, ласковых, милых, совсем неумелых.
В тех наивных, огромных озерах-глазах
И шагах – неуверенных, первых, несмелых.
 
 
Пусть знакомые – те, что побольше смогли,
Капитал сколотившие потом и кровью,
Отдыхать позволяют себе на Бали,
Ни на йоту не веря, что можно любовью
 
 
Заменить для себя сразу тысячи благ,
Отказавшись порою от сна и покоя,
И по жизни нести это счастье, как флаг,
Наконец-то пришедшее мне с сединою.
 

Кузнечики

 
Позакончив с женой перепалку,
Бросив напрочь дела и гармонь,
Устремился мужик на рыбалку,
Знать, пошла на верховье чехонь.
 
 
Мы, тогда босоногие дети,
Раньше всех умудрялись вставать
И спешили к реке на рассвете,
Чтобы лучшее место занять.
 
 
Отработав, мехдойка заглохла.
На луг в сумерках гонят коров.
Пока в пойме трава не просохла,
Начинали ловить кузнецов.
 
 
Вот уж солнце пригрело затылки —
По колено намокнув в росе,
С кузнецами в заткнутой бутылке
Устремлялись к песчаной косе.
 
 
И, забросив нехитрые снасти,
Собиралась в толпу детвора
Посудачить про разные страсти,
Обогревшись чуть-чуть у костра.
 
 
Вот, запахло печеной картошкой,
Подрумянился сала шматок,
Хлеб домашний доеден до крошки,
Выпит кваса последний глоток.
 
 
Пришло время вытаскивать снасти —
Заблестела чехонь серебром,
Мы сияем не меньше от счастья
И швыряемся мокрым песком.
 
 
И не зная тогда про усталость,
Лишь кряхтя, как туристы в горах,
Снасти, вещи и всё что поймалось,
Тащим к дому на детских плечах…
 
 
…Далеко уж не детские плечики,
Я седой и давно городской,
Но как тянет в луга, где кузнечики
Умываются утром росой.
 

Сонет

 
Я носил бы тебя на руках
И сдувал бы с тебя пылинки.
Я парил бы с тобой в небесах
И ловил все твои слезинки.
 
 
Посвящал бы тебе стихи,
Пел любовные только куплеты,
Отмолил все былые грехи
И не слушал чужие советы.
 
 
И, качаясь на облаках,
Говорил лишь хвалебные речи,
Все носил бы тебя на руках…
 
 
Вот была бы ты чуть полегче.
 

Тебе

 
Волос твоих упругий шёлк
Опять губами трогаю,
Слова, что много лет берёг,
Сказать сейчас попробую.
 
 
Ну, а зачем нужны слова,
Когда нужды нет объясниться,
Когда от счастья голова
И так уже давно кружится.
 
 
А снег дома припорошил,
Но до утра не долежался,
Тебя же он не пощадил
И в волосах твоих остался.
 
 
А знаешь, ведь тебе идут —
И эти на висках снежинки,
Что по весне не уплывут,
И мелкие у глаз морщинки.
 
 
И пусть утих объятий пыл,
И может чем обидел снова,
Но я всё время рядом был
И понимал все с полуслова.
 
 
Как жалко, что наш век так мал,
А счастье в нём – минуты эти, —
Прости, что так и не сказал,
Что нет тебя родней на свете.
 

Позови

 
Ты позови и я приду,
Что навсегда – не обещаю,
В который раз тебя прощаю
Себе на горе и беду.
 
 
Сомнения отброшу прочь —
Нёс долго тяжкое я бремя,
Приду к тебе в любое время —
И в утро раннее, и в ночь,
 
 
В окно тихонько постучу,
Хотя уверен – дверь открыта,
А что обида не забыта,
При встрече скромно промолчу.
 
 
Легко во гневе сделать шаг
И у порога не споткнуться —
Уйти, как будто сзади враг,
Бывает легче, чем вернуться.
 
 
Зароюсь в волосы твои,
Приму открытые объятья,
Любимый голос, шелест платья —
Меня ты только позови.
 

К 35 летию со дня смерти В. С. Высоцкого

 
Пылала жаром Олимпийская Москва,
И вроде были все дела не так уж плохи,
Как вдруг среди людей пошла молва —
Глашатай умер Брежневской эпохи!
 
 
Соседу горестную весть принёс сосед,
А у того был телефон – смог дозвониться.
Хотя в то время и не знали Интернет,
Но новость птицей разлетелась по столице.
 
 
Только молчали скромно СМИ, агентство ТАСС,
В эфире дикторы – не в траурном наряде,
И лишь застыл в строю усиленный спецназ
Вокруг Таганки, словно на параде.
 
 
Постановили на «верху» – не рисковать:
Перед «заморскими» не дай Бог облажаться,
И, чтобы массы как-то в рамках удержать,
По-человечески не дали попрощаться,
 
 
Да и признать его, для них было излишком.
В одном я твердо убежден, хоть не был там:
Под плач трибун не Олимпийский мишка —
Душа Высоцкого взмывала к небесам.
 

Виктор Серов
с. Петропавловка

Как красиво звучит это Руское Слово…

 
Как красиво звучит это Руское Слово,
Что оно для любого – судить не берусь,
Для меня ж это слово частица земного,
И куда б ни пошёл, всюду слышу я – Русь!
 
 
Всюду вижу я неба бездонные сини,
Белоснежные стайки берёз у полей,
В травах мягких гуляю ногами босыми,
И любуюсь, – любуюсь я Русью моей!
 
 
Для меня одинаково реки любимы
И моря, и озёра, и сосны в тайге,
Не пройду безучастно я сосен тех мимо —
Эти сосны мне шепчут о Руской земле…
 
 
Почему ж так красиво звучит это слово?
Что оно для кого-то? – судить не берусь.
Для меня оно с малого детства знакомо —
С молоком я внимал мою Светлую Русь!
 

Что же счастья так мало дано…

 
Что же счастья так мало дано —
Спиннинг в руки да старый рюкзак,
Для других и гульба, и вино,
А меня так не тянет никак.
 
 
Отрядила судьбина реки,
Да кувшинок у берега клок,
Да резиновые сапоги,
Чтоб не сразу в осоке промок.
 
 
Те, другие, смеются – «Чудак!»,
Усмехнусь я – «Да что мне с того?»
До глупцов не доходит никак —
Счастья мало, но мне в нём тепло.
 
 
Мне тепло от того, что река
Принимает как сына меня, —
Для кого-то быть может пустяк,
А Молога как мамка моя,
 
 
Прихожу к ней – тихонько ворчит,
Говорю – начинает журчать…
Ну скажи, как её не любить,
Как по ней не грустить, не скучать?
 
 
Очень мало мне счастья дано,
Поместилось оно в рюкзаке, —
Пусть кому-то гульба и вино,
А меня вечно тянет к реке…