Существует ли такая вещь, как беспристрастная история? И что такое история? Письменное изложение миновавших событий. Но что такое событие?.. Это выдающийся факт. И как же отличить историку факт выдающийся от заурядного? Он решает это произвольно, в соответствии со своим характером или пристрастиями, по собственному вкусу и воображению – словом, как художник…

Анатоль Франс. Сады Эпикура

ВВЕДЕНИЕ

Когда известия о подвигах Кортеса в Мексике в 1519–1521 годах внезапно обрушились на мир, европейское общество уже почти забыло о существовании Америки. Это и понятно. За все годы, прошедшие со времени открытия Америки, она лишь плодила ложные надежды. Ожидалось, что новые продукты в изобилии польются из «края пряностей», чтобы скрасить однообразие стола европейцев. Прикрепленные к стенам листки объявляли об открытиях, а книги рассказывали о «радостных вестях из недавно открытого Света», «о редкостных и неповторимых свойствах разных трав, деревьев и растений, масел и камней…». Даже первооткрыватель всего этого, Христофор Колумб, отныне адмирал морей и океанов, лишь подпитывал эти иллюзии, рассказывая без удержу о золоте, рубинах и серебре, которые там можно было найти в большем изобилии, чем в «копях царя Соломона».

В предвкушении возможных богатств соглашение, достигнутое между Испанией и Португалией вскоре после открытия Америки, разделило ее с благословения римского папы. Как можно понять из свидетельств современников, вся Европа затаив дыхание ждала, что вот-вот откроется рог изобилия. Но это открытие оказалось в лучшем случае робким: португальцы едва затронули Бразилию, а испанцы в первое двадцатилетие (после первого плавания Колумба) ограничились небольшим клочком Панамского перешейка и Антильскими островами. Здесь, однако, ничего не было обнаружено из богатств, столь высоко превозносимых первооткрывателями. Европейцы сбросили Америку со счетов как еще один пример бахвальства испанцев – пока в Севилью 9 декабря 1519 года не прибыл первый корабль с сокровищами из Мексики.

Его прибытие вызвало колоссальную сенсацию. Для сопровождения сокровищ Кортес прислал с мексиканского побережья четырех причудливо одетых тотонаков, а в золотой сокровищнице были колокольчики и драгоценные камни, серьги и украшения изящнейшей работы, украшения из перьев, вставленные в драгоценные камни; были даже «книги, которыми пользуются индейцы». Но более всего потрясло очевидцев золотое колесо два метра в диаметре, толщиной в «четыре реала» – ацтекский календарь из цельного золота со странными узорами, выбитыми на манер чеканки. Из дошедших до нас документов можно представить, какое волнение испытали те, кто впервые увидел эти сокровища.

Они так потрясли Карла I Испанского, что он взял их с собой в Гент, на свою родину, дабы поразить своих вассалов этой демонстрацией нового испанского богатства. Альбрехт Дюрер, повидавший эти мексиканские сокровища в Брюсселе, писал о них в своем дневнике (27 августа 1520 года): «..Я никогда доселе не видел ничего, что так порадовало бы мое сердце…» Дюрер происходил из семьи ювелиров, и ему были известны приемы этого ремесла; будучи выдающимся представителем Ренессанса, он повидал в Европе много предметов искусства. «Я видел вещи, привезенные королю из новой золотой земли… солнце целиком из золота, шириной целый фатом; а также луну полностью из серебра, столь же большую… а еще две комнаты, полные всевозможным оружием, доспехами и прочим чудесным вооружением, которое прекраснее всякого чуда… вещи эти столь драгоценны, что оцениваются в 100 000 гульденов. Я видел среди них такие поразительные художественные изделия, что удивился мастерству этого народа в тех далеких странах. Воистину я не могу подобрать слов для описания вещей, виденных мною…»

Итальянский гуманист Пьетро Мартире д'Ангьера не мог остановиться, говоря о двух книгах «из тех, что в ходу у индейцев». Он был «охвачен изумлением», ибо для него эти «книги» являлись более важным показателем уровня новой цивилизации, нежели золото. «Индейцы золотой страны пишут книги, – указывал он в письмах к другим гуманистам, анализируя своеобразие книг и иероглифов, – которые почти напоминают древнеегипетские… среди изображений людей и животных есть цари и знатные люди… так что можно предположить, будто они сообщают о свершениях друг друга…»

К сожалению, пока ученый люд вел споры о цивилизации ацтеков, размышляя о ее происхождении, она уже шла к своей гибели и уничтожению. Новые тысячи ацтекских изделий из золота, присланные испанскому королю в качестве его доли добычи (одной пятой по договору), были переплавлены, а из них были отчеканены монеты в уплату огромных долгов Карла I (V), порожденных европейскими войнами. Предметы ацтекской культуры погибли в период Конкисты. В ходе взятия Теночтитлана ацтекская столица была полностью разрушена. «Один из красивейших городов мира», – писал Кортес, и его глаза затуманивали притворные слезы. В конце концов то, что осталось от памятников ацтекской архитектуры, было разобрано победителями на постройку церквей и особняков, а то, что не уничтожил человек, было разрушено безжалостным временем.

Спустя шесть лет, в 1527 году, под угрозой завоевания оказались и майя: Франсиско де Монтехо, будущий завоеватель, обещал своему сеньору, Карлу V, больше золота, чем тот получил в качестве одной пятой от ограбления Центральной Мексики. В ту пору Карл V жестоко нуждался в средствах; он вновь находился в состоянии войны, на сей раз с Францией; к тому же турецкий султан Сулейман (Сулейман I Кануни, в европейской историографии Великолепный, 1495, правил в 1520–1566. – Ред.) захватил Будапешт и угрожал Вене. В тот момент испанскому двору было не до того, что происходит в Америке.

Завоевание майя началось плохо. Золота было добыто мало, поскольку у самих майя его не было. По завершении завоевания и грабежа последовало рабство. Те из вождей и жрецов, «среди которых процветала ученость» и которые не были перебиты, нашли спасение в бегстве либо в молчании. В Европе так и не увидели ни одной «книги» майя, а поскольку золота как стимулирующего фактора было мало либо вовсе не было, ученые круги Европы так и не получили никаких сведений о чудесно спланированных каменных городах, возведенных майя.

Новые испанские города были возведены из камней с развалин майя; неразрушенные майяские храмы были снесены и пошли на стройматериал для испанских церквей, особняков и административных центров. Т'хо, древний город майя, стал Меридой, столицей Юкатана, «по причине уникальности своих построек», размеры которых, как писал один испанец в 1550 году, «наполняют зрителя изумлением». В качестве строительного материала города майя, как полагал епископ Диего де Ланда, «едва ли когда-нибудь совершенно иссякнут». Но они «иссякли» за двадцать лет. Те же постройки майя, которые устояли перед разрушительным воздействием человека, медленно зарастали тропической растительностью, пока со временем все эти величественные города не исчезли полностью.

Перу, истинное царство золота, возникло на горизонте как раз тогда, когда цивилизация майя была уже на последнем издыхании. Его завоеватель Франсиско Писарро, умудренный годами (р. между 1470 и 1475. – Ред.), необразованный, но сильный духом и полный коварства, посулил королевскому двору повторение золотого века. Иоанна Безумная, пустоголовая мать Карла V, собственноручно подписала его контракт на открытие и завоевание. (Считается, что патент на завоевание дал лично Карл I (V). – Ред.)

16 мая 1532 года Писарро выступил от побережья Перу в глубь страны с 130 пешими солдатами и 40 всадниками (личная охрана Атауальпы насчитывала около 5 тысяч отборных воинов, еще 70–80 тысяч находилось поблизости. – Ред.) по королевской дороге инков на поиски столицы золотого царства. В пестрой истории человечества не явилось ли это самым донкихотским из предприятий – 170 человек против трех миллионов, 170 человек, устремленных к завоеванию того, что в то время являлось величайшей империей в мире? Последствия известны каждому школьнику – как решительный Писарро хитростью (и беспримерной наглостью и храбростью, перебив 3 тысячи индейских воинов. – Ред.) захватил верховного инку Атауальпу, окруженного 30 тысячами воинов, и в течение получаса – несомненно, едва ли не самого известного получаса в истории – подчинил себе всю его империю. (Не все так просто, как у автора, – на пути к столице инков Куско Писарро выдержал 4 сражения. – Ред.)

9 января 1534 года галеон «Санта-Мария-дель-Кампо» бросил якорь в Севилье. Тамошние чиновники, полагавшие, будто повидали почти все, что только можно было, за те удивительные годы, не могли охватить взглядом сокровища, лежавшие перед ними: золото и серебро лежали грудами на пристани, слиток на слитке, каждый из которых был отмечен королевской печатью. Отдельная опись для короля содержала перечень предметов столь прекрасных, что никакой даже самый очерствевший конкистадор в Перу не осмелился предать их переплавке, – тридцать четыре золотых кувшина, золотой кукурузный початок, два золотых блюда, человекообразный идол в натуральную величину, свыше ста серебряных предметов, среди которых самый большой весил свыше 75 кг. Никогда еще в истории столь большое число слитков не поступало в Европу единовременно. Его было достаточно, чтобы вернуть золоту и серебру статус сырья для чеканки монет. Впечатление, произведенное этим кораблем, полным сокровищ, на человеческое воображение, так и не изгладилось; даже сегодня в Италии, говоря о чем-либо, обладающем фантастической ценностью, говорят «перуанский».

В тот «золотоносный» момент у Карла V были более серьезные заботы. Он предпринимал завоевание Туниса, так что корабли, солдаты и деньги являлись для него первейшей необходимостью. На сей раз он даже не взглянул на сказочные золотые украшения. Он сделал то, что по инстинктивным эстетическим соображениям не осмелился сделать ни один, даже самый циничный из его подданных; он приказал все сокровища инков переплавить в слитки. Из английской тонны (1016,047 кг. – Ред.) оригинальных золотых изделий, составивших выкуп верховного инки, ни единого предмета сегодня в Испании не существует.

Вместе с этим завоеванием живая душа всего перуанского была навсегда утрачена. Физические остатки этой грандиозной цивилизации, здания и храмы различной формы и назначения, протянувшиеся на две тысячи миль вдоль хребтов Анд и побережья, разделили судьбу завоеванной страны. Те, что не были уничтожены тогда, были разрушены междоусобными войнами, разгоревшимися между конкистадорами на развалинах империи инков. В стране инков, как и в случае с ацтеками и майя, христианские церкви возводились либо из материала древних индейских храмов, либо поверх них; дома инков сносились, чтобы получить камень для постройки усадеб, на руинах возводились также и административные здания. В опустевшем краю пришла в упадок и система дорог, почти такая же добротная, как в Римской империи. (Сеть дорог в империи инков имела протяженность 20 000 км, а две главные дороги пересекали всю страну с севера на юг – вдоль побережья океана и вдоль восточных рубежей. – Ред.) Перевалочные пункты для отдыха, тампу, стоявшие вдоль всех дорог, сровнялись с землей, а подвесные мосты, протянувшиеся над устрашающими каньонами по всем маршрутам, сгнили и обрушились. Искусно сделанные оросительные каналы, доставлявшие воду для орошения пустынь, были заброшены. Землю вновь засыпал песок.

Среди испанцев было немало таких, кто сожалел об уничтожении индейских культур. Отчеты, именовавшиеся relaciones, составлялись в таком количестве, что заполнили целое крыло библиотеки в Эскориале (иначе Эскуриал, резиденция испанских королей, дворец-монастырь, построенный в 1563–1584 годах близ Мадрида для Филиппа II. – Ред.). Но книга, чтобы быть опубликованной в то время, нуждалась в получении privilegio – разрешения, свидетельствующего о том, что она одобрена властями, гражданскими и церковными, – а затем ей предстояло пройти целый спектр инстанций: Королевский совет, Святую палату инквизиции, Совет Индий, Королевскую торговую палату и др. Такова была одна из причин, по которым эти рукописи не публиковались до середины XIX века. Таким образом, без постоянного потока литературы, знакомящей с этими культурами, ацтекская, майяская и инкская цивилизации для большей части человечества были фактически стерты из памяти.

И только век разума принес с собой возрождение интереса к археологии Америки. Притягательность древности началась с почитания природы, а «почитание природы», как однажды заметил Олдос Хаксли (1894–1963, английский писатель. – Ред.), «явилось следствием хороших средств сообщения. В семнадцатом столетии ни один здравомыслящий человек не любил дикой природы». Перемены пришли, когда французы стали прокладывать дороги поверх римских, так что знатные люди смогли путешествовать и «взирать на дикую природу с удобствами и без серьезного риска… Поэты откликнулись на приглашение инженеров… и зов древности приобрел поэтический ореол».

Поводом послужили Помпеи, а искрой – Бурбоны; и родились знание и интерес к архаике, то есть к археологии. В ночь на 24 августа в 79 году н. э. началось извержение вулкана Везувий, и через трещины в кратере потекли потоки лавы. Она покрыла все близлежащие окрестности, сжигая среди других городков и те, что побольше, Помпеи и Геркуланум. (Лава не достигла Помпей и Геркуланума. Они были погребены под слоем вулканического пепла, подобного дождю и к вечеру 25 августа достигшего толщины 4 м. – Ред.) В 1748 году Карл IV Неаполитанский (мать его была из рода Фарнезе) повелел итальянскому инженеру, состоящему у него на службе, начать раскопки Помпей. Под вулканическим пеплом он обнаружил хорошо сохранившиеся дома и окаменевшие тела людей (были найдены пустоты, повторявшие формы истлевших тел, после заполнения таких пустот гипсом получались слепки тел погибших римлян. – Ред.),