В последний вечер перед закрытием кинотеатра небо выглядело так, будто ему не помешал бы больничный: желто-зеленое, с темными краями, словно загноившаяся рана. Явно надвигалась гроза. По ту сторону дороги выстроились в ряд бульдозеры, как армия, сознающая превосходство над противником. В понедельник утром они перейдут в наступление и превратят старый кинотеатр «Киножуть» в горсть праха, а на его месте вырастут жилые дома, салон сотовой связи и «Старбакс». Ура.
– Кевин! Ты-то мне и нужен!
Пока я копошился под прилавком, мой лучший друг Дэйв подскочил ко мне и притянул меня к себе, держа наготове телефон, чтобы сделать селфи.
Я вздохнул.
– Не надо, а?
– Да ладно тебе, чувак. Надо запечатлеть этот момент.
– А нельзя, чтобы момент так и остался моментом?
– Тс-с. Постарайся выглядеть посимпатичнее. – Дэйв жеманно надул губы. Я сохранял свое фирменное выражение лица: нечто среднее между обреченностью и презрением, обрезрение, так сказать. Щелкнул затвор, и Дэйв отпустил меня, чтобы набрать текст.
– Хештег: #последнийвечервкиножути.
– О да, – сказал я, проверяя давление в сифонах. – Уходим с помпой.
– Вот именно! Последний вечер, – многозначительно повторил Дэйв, мотнув головой в сторону дальнего угла фойе, где предмет моих неразделенных симпатий, Дэни Гарсия, устанавливала перед дамской комнатой табличку «Грохнешься – мы не виноваты», собираясь протереть пол. Ее бирюзовые волосы были уложены в ретроприческу в стиле Бетти Пейдж и выбриты над ухом, утыканным маленькими сережками, как крошечными серебряными позвонками. Вот уже несколько месяцев я сочинял про нас с ней фильм, в котором мы сражались с разнообразными монстрами, спасали мир, а потом на радостях занимались сексом. Что подразумевает, будто у нас с ней было хотя бы одно свидание. На самом деле нет. Даже разговор об этом не заходил.
– Ну так ты дозрел? – спросил Дэйв, одновременно жуя целую горсть мармеладных мишек. По подбородку у него потекла струйка разноцветной слюны.
Я поморщился и протянул ему салфетку.
Дэйв застонал.
– Неужели струсил, как девчонка?
– К чему этот сексизм? Я предпочитаю говорить, что сделал осознанный выбор в пользу малодушия.
– Ну Ке-е-евин…
– Чувак, заткнись, – я глянул в сторону туалета. Дэни зашла внутрь со своей шваброй. Дверь была закрыта. – Я это сделаю, – тихо добавил я, поправив очки на носу. – Просто… не сегодня.
Дэйв швырнул в меня двух мармеладных мишек, одного за другим.
– Да почему не сегодня?
– А?
Дэйв держал наготове третий мармеладный снаряд. Я примирительно поднял руку.
– Просто сейчас неподходящий момент.
– Чувак. Разве Линкольн ждал подходящего момента для Геттисбергской речи?
– Вообще да, Дэйв. Он ждал, когда закончится битва при Геттисберге.
– Ну и что? – Третий мишка отскочил от моей щеки и приземлился под емкостью для льда. – Суть в том, что подходящим момент делаешь ты сам. Сегодня последний вечер, когда ты видишь ее в такой интимной обстановке. Потом два месяца каникул, а потом она уедет в колледж, и ты будешь кусать локти на встрече выпускников, потому что она выйдет замуж за какого-нибудь татуированного рокера на «Бентли» и забудет, как тебя зовут. «Ой, ты Кайл, да? Мы вроде вместе работали? Погоди, а не ты ли тот рыжий придурок, которому не хватило пороху позвать меня на свидание?»
Я просовываю тощие веснушчатые руки в рукава форменной красной ливреи, в которой выгляжу как чокнутый фанат Майкла Джексона.
– Спасибо на добром слове, Дэйв. Ты отлично умеешь подбодрить.
Дэйв пропустил мою колкость мимо ушей.
– Я пытаюсь тебя спасти от тебя самого. И от участи дрочить до конца жизни.
– Дэйв.
– Да, мой сладенький?
– Гори в аду.
– Ты такой милый, когда злишься, – проворковал он и чмокнул меня в щеку. – Хотя бы спроси ее.
– О чем – спроси? – Дэни вышла из туалета, вытерла руки бумажным полотенцем, скатала его в шарик и точным броском швырнула в мусорку, победно вскинув кулак, когда он приземлился в ведро.
– Э-э… Да мы тут говорили о фильме «Я ступаю по этой земле», – быстро сказал я, заливая в аппарат для попкорна искусственное сливочное масло, от одного вида которого можно отравиться.
Дэни фыркнула. Мне этот звук казался убийственно привлекательным. В моем воображаемом фильме она часто так делала. Зрителям понравится. Дэни взяла щипцы и равнодушно потыкала пережаренные сосиски, греющиеся в печке.
– Ах да. Тот фильм, который вроде как проклят? Ну конечно!
– Ты что, не смотрела «Шоугерлз»? Проклятые фильмы очень даже существуют.
Дэйв поднял правую руку.
– Факт.
Дэни закатила глаза.
– Я не про плохие фильмы, а про проклятые. В смысле, которые нельзя смотреть. Никогда. И вообще, как это Скратше умудрился раздобыть копию? Я думала, она хранится в каком-нибудь свинцовом сейфе.
Я открываю коробку пластиковых трубочек и начинаю перекладывать их в диспенсер на прилавке.
– Вот уж не знаю. А что касается проклятия, то, как утверждает наш оплот журналистской этики «Дэдвуд Дэйли Геральд», который читают целых восемьсот два человека, если только сегодня кто-нибудь не умер, во время показа «Я ступаю по этой земле» открываются врата ада. Это вроде как смесь «Волшебника из страны Оз» и «Темной стороны Луны», без наркотиков, но зато с демонами.
Дэни широко улыбнулась, и в моей голове пронеслась очередная сцена из моего фильма.
Сцена 12: Дэни и Кевин бегут по полю, заросшему люпином. На заднем плане рок-фолк-группа играет ироничную, но чувственную любовную балладу. На Дэни белый сарафан, обнажающий плечо с классной татуировкой: сакура плюс имя ее младшего брата.
– Я сделала для тебя кружку на уроке ироничной керамики, – говорит она и протягивает мне кружку из цельного куска глины, без дырки.
– Спасибо. Ироничный кофе – мой любимый напиток, – отвечаю я, и камера фокусируется на моем мужественном подбородке, покрытом сексуальной щетиной.
Наши лица склоняются друг к другу в поцелуе. Мы не замечаем, как к музыкантам приближается толпа зомби.
Очнувшись от своих фантазий, я обнаружил, что Дэни вопросительно смотрит на меня.
– Так, о чем это я… – продолжил я, покраснев. – Раз уж сегодня последний день «Киножути», может, Скратше появится тут?
Дэни взяла две соломинки и надела их себе на резцы, как клыки.
– Да он небось занят: поджаривает невинных младенцев в духовке.
Дэйв пожал плечами и щедро обмакнул начос в сырный соус.
– Это просто новая порция пищи для слухов про Скратше.
Вот уже несколько десятков лет мистер Скратше был любимой городской легендой Дэдвуда, штат Техас. Он приехал сюда в 1963 году, когда страна еще оплакивала безвременно почившего многообещающего президента, и немедленно купил обветшавший городской кинотеатр «Кинопуть», построенный еще в 1920-е годы. В течение года он превратил его в «Киножуть» – кинотеатр, специализирующийся исключительно на ужастиках. Он был оснащен такими передовыми фишками, как система «запаховидения», сиденья с электрошоком и скелеты, падающие на зрителей с потолка на невидимых лесках. К тому же там был единственный в радиусе сорока миль 3D-экран. На премьеры фильмов народ съезжался из самого Абилина. Лично я понятия не имею, зачем затевать бизнес в Дэдвуде[4], который вполне оправдывает свое название. Уехать куда подальше – пожалуй, лучший вариант для жителей Дэдвуда. Если, конечно, у вас вообще есть варианты.
Ну так вот.
Скратше никто не видел уже много лет, даже мы. Когда в кинотеатр набирали сотрудников, нас всех попросили заполнить короткую анкету со странными вопросами о наших мечтах, надеждах и страхах. Потом я получил по почте короткую записку, написанную очень официальным почерком: «Поздравляем, мистер Грант. Вы нам подходите. Искренне Ваш, Николас Скратше».
Его затворнический образ жизни порождал множество слухов: то говорили, что он родом из Трансильвании. То, что он из циркового городка во Флориде. Он высокий. Нет, он карлик. Священник-расстрига, практикующий нетрадиционные способы экзорцизма. В незапамятные времена убил дворянского сына и с тех пор скрывается у нас в городе. Слухов про Скратше ходили десятки, но достоверных доказательств его существования было всего три. Во-первых, кинотеатр. Во-вторых, его подпись на наших чеках с зарплатой. В-третьих, черно-белая фотография в рамке на плохо освещенной стене у лестницы, ведущей в проекторную. На ней был изображен Скратше, перерезающий ленточку в день открытия «Киножути» 31 октября 1964 года.
Мне эта фотография никогда особо не нравилась. На ней Скратше был в синтетическом костюме с искрой – из тех, которые, кажется, вспыхнут от одной спички. Но пугало меня не сомнительное чувство стиля Скратше, а его глаза. Черные, как ночь. Глядя в них, можно было увидеть только собственное отражение. Каждый раз, как я проходил мимо этой фотографии, его глаза осуждающе следили за мной. У меня вставали дыбом волосы на затылке, а все внутри наполнялось липким страхом. Эти глаза заставляли меня снова и снова смотреть в них.
Вычурная готическая люстра на потолке замигала, и свет потускнел. Скачки напряжения – одна из печально известных особенностей «Киножути». Через несколько секунд лампочки снова разгорелись в полную силу. Мы все дружно выдохнули.
– Пронесло! – воскликнула Дэни и дала мне «пять».
Мне так нравилось чувствовать мимолетное прикосновение ее кожи к моей, пусть это был всего лишь хлопок ладонями. Факт: когда проводишь большинство вечеров, прокручивая на проекторе старые ужастики, любой человеческий контакт доставляет истинное наслаждение. Звучит жалко. Что ж, это наверное потому, что я и есть немного жалкий. В жизни, как и в кино, главное найти свою нишу и работать в ней.
Наш стажер-девятиклассник Джонни, стоявший снаружи, начал судорожно подавать сигналы, что он готов убрать бархатный шнур, за которым выстроились в очередь зрители. Джонни был вертлявым малым с ученическими правами и мерзкой привычкой пересказывать сюжет каждого фильма, который мы собирались посмотреть. В порядке мелочной мести мы с Дэйвом и Дэни притворились, что не понимаем его бурную жестикуляцию. Мы сами принялись размахивать руками в импровизированном танце, пока наконец Джонни не открыл дверь и не заорал:
– Ну эй, народ! Я их запускаю или как?
– Давай, крошка! Жги! – Дэйв сложил пальцы пистолетом и выстрелил в Джонни, который, напрягшись, рванул к веревке и принялся нервно теребить медную застежку. Дэйв вздохнул:
– Боже, храни стажеров!
– Ну вот и все. Наша последняя смена, – сказал я, наблюдая, как люди проталкиваются к входу. – Привет от уходящих в небытие.
Зале заполнился едва ли на треть. Даже в последний вечер и даже с якобы проклятым фильмом мы не смогли добиться аншлага. Неудивительно, что нас сносят. Дэйв напомнил всем выключить мобильные телефоны и начал фотографировать зрителей, которые и сами делали селфи и тут же публиковали их в соцсетях.
Я начал заготовленную речь:
– Добро пожаловать на последний сеанс в «Киножути». У нас вы получите лучшие впечатления от просмотра отборных винтажных фильмов ужасов.
– Заткнись и врубай кино! – крикнул с последнего ряда Брайан Родди. Не зря мы прозвали его Брайн Уродди.
Я сделал глубокий вдох.
– Как вы знаете, фильм «Я ступаю по этой земле» проклят…
– Ки-но! Ки-но! Ки-но! – скандировали Брайан с дружками. Пара хипстеров вяло попытались их заткнуть, но Брайана это только раззадорило.
– Эй, Уродди, мамочка до сих пор тебе корочку с сэндвичей срезает? – У меня за спиной внезапно возникла Дэни и направила билетерский фонарик прямо в глаз Брайану.
Он заслонил лицо рукой.
– Эй ты, не слепи меня!
– Не беси меня – тогда не буду, – парировала она. – Я тебя прикрою, приятель, – прошептала она мне. От ее дыхания у меня по спине побежали мурашки.
– Все, кто работал над этим фильмом, скончались при загадочных обстоятельствах, – продолжил я. – Исполнительница главной роли Наталья Маркова повесилась в дешевом мотеле. Молодой повеса Джимми Рейнолдс погиб, врезавшись на машине в дерево. Счетчик пробега показывал шестьсот шестьдесят шесть миль.
– Божечки! – пискнула девчонка в первом ряду, хихикавшая с подружками. От них так разило алкоголем, что слезились глаза.
– Исполнитель главной роли, Алистер Финдли-Кушинг…
– Это его настоящее имя, не псевдоним! – самодовольно вставил кто-то из хипстерской тусовки местного колледжа.
Дэни прошептала:
– Википедиот.
Подавив улыбку, я продолжил чуть громче:
– Алистера нашли лежащим на постели, а на полу была начерчена пентаграмма, в центре которой было прибито его сердце, – я сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом. – Но самое страшное не это. На смертном одре режиссер Рудольф Ван Хессе признался, что продал душу дьяволу, чтобы снять этот фильм, поэтому он может сбить с пути истинного любого, кто его посмотрит. Фильм насквозь пропитан злом. В каждом кадре сияет всепоглощающий мрак. Эта картина не предназначена для человеческих глаз!
– Как мрак может сиять? – спросил хипстер Дик.
В моем фильме он будет умирать медленно и мучительно, удушенный собственной гадкой бородкой. Я продолжил, не обращая на него внимания.
– И пусть Ван Хессе провел последние десять лет своей жизни в психиатрической клинике, это не помешало ему уничтожить все копии фильма, кроме одной, которая хранилась под замком последние пятьдесят пять лет. Эту самую копию мы и покажем вам сегодня.
– Ого! – выдохнул зал.
– Так что надевайте свои особые демонические 3D-очки и наслаждайтесь. Увидимся после сеанса – если останетесь в живых.
В зале погас свет, и у выхода я наткнулся на Дэни.
– Ой, прости! Ты в порядке? Черт, мне так жаль.
Ванильный аромат ее духов вызвал желание немедленно уткнуться лицом в изгиб ее шеи. Она дернула бровью, и я осознал, что все еще держу ее за плечо. Я отскочил подальше.
– Прости.
– Все в порядке, – сказала Дэни и вышла из зала в ярко освещенное фойе. Я секунду помедлил, чтобы прийти в себя.
– Прости, – сказал я снова в темноту, хотя сожалел только о том, что пришлось ее отпустить.
Я познакомился с Дэни в середине девятого класса. Она переехала в Дэдвуд из Сан-Антонио и оказалась со мной в одной группе на классном часе (нас делили по алфавиту, от А до Г: Дэни Гарсия, Кевин Грант). У нее тогда были розовые волосы, собранные в два хвостика, и выглядела она как человек из Большого города. К тому же на ней была футболка с группой «Бикини Килл». Я пропал.
– Привет! Классная майка! – сказал я, указав на принт.
– Боже мой! – заорала Лана Бренч. – Кевин ткнул новенькой в сиськи!
Добрых две недели меня называли исключительно мистер Сиськин. После этого мое общение с Дэни свелось строго к «привет-пока». С галерки я наблюдал за чередой ее недолговечных романтических увлечений: Пол Питерсон (известный своим убеждением, что любая поверхность подходит для скейтборда), Игнасио Агиляр (странные отношения, в основном состоявшие из смс-переписки), Марта Диксон (непродолжительный период экспериментов с ориентацией, в память о котором осталась коллекция тематических футболок), и, главный кошмар – Майк Эверетт, который расстался с Дэни за три дня до дискотеки по случаю Дня святого Валентина, чтобы пойти на нее с Талишей Грэм, а уж это просто вопиющее извращение, сродни вечеринкам в подгузниках.
А потом каким-то чудом Дэни занесло в «Киножуть».
– Решила посмотреть, что это за место, – пояснила она. – Все лучше, чем подавать картошку в «Ай да бургере».
Последние четыре месяца мы вкалывали бок о бок, каждый субботний вечер разыгрывая сцены из пошлейшего в истории подросткового романтического сериала: их пальцы случайно соприкоснулись в чане с попкорном, вот это вот все. Дружелюбно кивали друг другу, пополняя банки с конфетами. Переглядывались, споря с Дэйвом, какая экранизация Ричарда Мэтисона лучше: «Последний человек на Земле» (мой выбор), «Человек Омега» (Дэни) или «Я – легенда» (Дэйв, питавший слабость и к Уиллу Смиту, и к немецким овчаркам). Закончив смену, мы тащились в закусочную «Айхоп», чтобы подкрепиться рыхловатыми панкейками и пережженным кофе. Сидя там со своим лучшим другом и девушкой, в которую я был тайно влюблен, я чувствовал себя вампиром: смотрел в окно на проносящиеся по шоссе редкие фуры и мечтал, чтобы рассвет задержался еще хотя бы на пару часов, продлив мое ночное блаженство.
О проекте
О подписке