(Besomorph feat. RIELL – Nightmare)

Пролог

Меня зовут Кристина Мэйер, мне двадцать четыре года, и на моем плече Лейка.

Лейка есть на плече у каждого, и на самом деле это, конечно, не лейка, а Лейнхарта – древняя руна, отражающая наполненность или пустоту души. «Заряд» в моей почти никогда не поднимался выше двадцати двух процентов, и, значит, по мнению социума, я не могла привнести в жизнь общества нечто прекрасное. Не была способна сотворить что-то вдохновенное и значимое, наполнить будни творческим смыслом, стать выдающейся. И, конечно, с таким зарядом я не могла получить нормальную работу, а также переехать в Районы Один и Два – туда, где нормально светило солнце, где день был равен ночи. Мой удел – Район Три – темный, бедный и грязный. Что ж, я не жаловалась, я научилась выживать.

Коротко обо мне: воровка (хорошая, почти профессиональная). Внешняя привлекательность средняя, мышцы в тонусе – бегать приходится часто. Ум работает быстро, характер… Характер так себе. Эгоистична, резковата, саркастична. Бывает, меня называют стервой или хуже – я с этими словами не спорю. Пусть так. Как ни странно, я довольна собственной жизнью, внешностью и работой. Только имя подкачало: «Крисом» мне быть не нравится, и потому меня называют Мэй.

– И этим вечером, Мэй, ты станешь богата… – твердила я себе, шагая к бару «Тритон». Баром владел мой друг детства Фил Орин – половину дел он вел честно, вторую половину – нет; как и все здесь, скупал краденое, на деньги для меня не скупился. И вещь, которую я несла сегодня, Орину понравится наверняка. Он отсыплет мне за неё тысяч пятьдесят. Шестьдесят, если повезет. На эти деньги я смогу уехать из вечно темного Дэйтона навсегда. Куда-нибудь к границе Второго Района – туда, где уже есть восходы и закаты, которыми можно любоваться. Здесь их не бывает, здесь солнце ненадолго осветляет мутное небо, а после растворяется без красивых всполохов на горизонте.

Но я помню, что это – закаты и рассветы. Когда-то мои родители жили во Втором, пока не сократили на сталелитейном отца из-за травмы руки. После испортилось все: зарплата и жизнь. Пришлось продать дом, переехать туда, где ночь длится восемнадцать часов кряду, забыть об излишествах.

Если Фил заплатит, как положено, если он не на мели, все изменится к лучшему.

Уже скоро.

«Тритон» пустовал – к лучшему.

Добротная деревянная мебель, проигрыватель у стены; почти не накурено. Сам Фил – молодой еще, но уже обогатившийся пузиком мужчина с длинными темными волосами – стоял за стойкой. Я помнила его с детства – такого же кудрявого, с россыпью родинок на подбородке и шее. Ничего не изменилось с тех времен, разве что щеки Орина набухли да взгляд темных глаз сделался тревожнее.

– Мэй! – мне приветственно махнули рукой.

Он был рад меня видеть. Наверное, он один. С родителями я общалась нечасто, хотя они были живы и относительно здоровы. Просто мы были разными – я и они. Мать до сих пор впахивала на двух работах – ей не до меня, отец сломался после переезда. Нет, не пил, но и говорить с ним стало не о чем – лишь слушать жалобы на пустую Лейку, общество и правительство. Я съехала на отдельную квартиру в шестнадцать, как только удачно толкнула первое награбленное барахло.

– С чем пожаловала сегодня?

– Ты не поверишь… Налей мне…

– Пива?

– Нет. Сегодня… розового игристого. Самого дорогого.

Я пила его только раз, на чужом празднике: кто-то играл в «Тритоне» свадьбу – мне налили за компанию. С тех пор я мечтала о том, как однажды разбогатею, как смогу пить розовое хотя бы раз в неделю. Боже, я буду смаковать его по глотку, буду ощущать на языке и нёбе каждый лопающийся щекочущий пузырек.

Орин положил руки на стойку. Все-таки «мясистый» он стал, возраст ему не к лицу, а ведь когда-то мы гоняли мяч в одном дворе, и я даже чуть-чуть была в него влюблена. Недолго, но все-таки.

– М-э-э-эй? – он знал меня как облупленную. – Сначала покажи, что у тебя.

У меня все классно. Я достала из-под подола тряпку, развернула ее аккуратно и еще раз взглянула на то, что лежало внутри, – на нео-ключ.

– Глазам не верю…

– Да. Сколько ты дашь мне за него?

Хорошо, что в баре пусто. Фил побледнел даже при свете ламп.

– Где ты его взяла?

Нео-ключи – редкость. Они модифицируют пространство, если знать, как ими пользоваться. Знают немногие. И прекрасно, что пару недель назад ко мне в руки попала карта «артефактов», указывающая расположение ценных предметов. Найденный ключ станет первым звеном из цепи удачных сделок, ведущих к большим деньгам. А там и Лейка наполнится, и я познаю, что такое счастье.

В прошлом наш мир пережил апокалипсис. Это случилось давно, и мы не помнили предков. Но поговаривали, что мир разделился на Районы сразу после, и Лейки тоже возникли как следствие пережитого. Зачем? Зачем вообще кому-то видеть, насколько наполнена или пуста твоя душа? Примитивный индикатор. Многие пытались от него избавиться, срезать пласт кожи – все заканчивалось плачевно. Поврежденная Лейка – почти мгновенная смерть. Мы откатились в прошлое, натыкаясь изредка на остатки прежней развитой цивилизации – такие вот ключи, например. Предмет из металла, имеющий наконечник и борозды. Набалдашник – светящийся пласт данных, некие символы, заключенные в прозрачную оболочку. Смотреть на них красиво, но боязно.

– Берешь? – вопросила я с гордостью. Кто еще принесет в «Тритон» ключ? Не просто ключ – нео-ключ.

– Украла? – Орин даже дотрагиваться до него боялся. Только вышел из-за стойки, пересек проход и запер входную дверь. «Заперто» на время сделки.

– Конечно.

– У кого?

– У какого-то слепого мужика.

Фил замер, не дойдя до барных стульев.

– У…

– Да не о чем беспокоиться. Все чисто.

– …Слепого…

– Сколько ты мне дашь за него? Пятьдесят штук? Хотелось бы шестьдесят, конечно…

– …Пью?

Я умолкла, пытаясь сообразить. Лампы над стойкой мигали: генератор на заднем дворе работал с перебоями.

– Кто такой Слепой Пью?

Теперь мы с другом детства смотрели друг на друга напряженно.

– Мужик лет сорока. На вид слеп. Симпатичен – бабы на него вешаются…

– Ну да, похож. Я не оставляла следов.

– Не возьму, – отрезал Орин непривычно жестко. Таким категоричным я видела его впервые.

– Почему? Давай хотя бы за тридцать!

– Он придет за тобой. А следом – за мной.

– Кто? Этот Пью? Да он беспомощнее старого пса Рорки…

– Он не беспомощен. Это… видимость. – Фил почему-то посмотрел на дверь, будто уже ожидал непрошенных гостей. Понизил голос. – Слепой Пью, несмотря на внешнюю немощность, очень опасный враг. И, если ключ ты взяла у него, он…

– Он – что? – взвилась я возмущенно. – Давай за двадцать пять!

Совсем уже мизерная цена. И с розовым игристым придется повременить.

– Нет, Мэй. – Никогда я не видела Орина таким упертым и расстроенным одновременно. – Ты – одиночка. А у меня теперь семья, мне есть что терять. Продай ключ кому-нибудь другому. А еще лучше – верни его, пока не поздно.

– Вернуть?

В старые добрые мы влипали с Филом во множество скользких и неприятных ситуаций и всегда поддерживали друг друга. Я впервые ощущала, что сейчас он стоит по обратную сторону баррикады.

– Да. Это самое лучшее, что ты можешь сделать. Найди Слепого Пью, извинись, скажи, что взяла вещь по ошибке, что все осознала. И уходи. Ты молода, ты найдешь еще, что продать.

– Я всю жизнь искала радость…

– Ты найдешь свою радость, Мэй. Найдешь.

Он положил свою теплую ладонь на мою, силясь поддержать, но во мне ходила ходуном волна из возмущения.

– Что он может сделать мне? Что? Он был пьян. И он слеп, он ничего не видит…

– Он видит. Не глазами. Но чем-то еще. Затылком, спиной… Руками…

Мне вдруг вспомнились эти самые руки. И вчера, когда они коснулись моей кожи, мне показалось, что они видят мою душу. Пью, или как бы там ни звали этого мужика, настоящего имени которого Фил не знал, умел видеть пальцами. В этом Орин был прав. Накануне я едва не поддалась наваждению, кое-как сумела взять себя в руки, хотя желала лишь одного – чтобы слепой человек коснулся меня еще раз.

Пришлось тряхнуть головой, сбросить воспоминания.

– Значит, ты не берешь? – я была зла. Кажется, я впервые обиделась на Орина по-настоящему.

– Нет, Крис, прости…

«Крис» – его вечная попытка извиниться, когда виноват.

Я даже не могла сказать слова ему поперек, Орин был мне дорог. И все верно: у него семья. Пришлось проглотить негатив.

К выходу я зашагала молча: ни к чему продолжать диалог. Ключ завернула обратно в тряпку, засунула ее себе под одежду. В наше время ни в сумках, ни в рюкзаках ничего носить нельзя.

– Мэй…

Я не хотела его слушать. Но не посылать же… Просто вперед, просто наружу. Я продам находку кому-то другому, на нео-ключ всегда найдется покупатель.

– …не зарывай свой талант в землю, делай деньги и радость на нем.

Я лишь фыркнула, ощущая, как сжал горло ядовитый саркастичный ответ.

На своем таланте может делать деньги кто угодно. Но не я. И я давно зарыла его в землю.

Щеколду я открыла с лязгом, входной дверью хлопнула.

*****

(Ryan Stewart – Reflections)

Дома я опять смотрела на фото, прикрепленное к холодильнику. Старое фото. Я всегда подолгу на него смотрела: бабушка и дедушка на лавке у старого домика. Окраина Второго Района. Смеющаяся пара стариков, удивительной красоты небо на горизонте. Этот снимок навевал на меня умиротворение, возвращал туда, оттуда я ушла так давно, – обратно в безмятежность. Где утро тихое, где жужжат пчелы над акацией, где рассветы пахнут пирожками. Океан зелени вокруг, поля, холмы – моя душа осталась там. И иногда казалось, что часть Мэй до сих пор живет в садах, – счастливая часть. Вторая пребывает здесь, в темном Дэйтоне, в параллельной жизни. Суетится, переживает, работает не покладая рук, чтобы однажды воссоединиться со своей путеводной звездой, ведущей в Гринхилл. Когда-нибудь я позволю себе дом в тихой деревне, буду шагать по тем же дорожкам, которые топтали мои босые детские ступни. И пусть стариков уже нет в живых, пусть судьба совершила виток – я сумею вернуть ей направление к счастью. Однажды.

Ключ станет первым шагом.

Хотелось бы мне им воспользоваться, только знаний не хватало. Библиотеки с книгами, раскрывающими загадки, доступны только Первому Району – мне туда не попасть. Да и не хотелось. Кто-то верил, что в Первом обитают исключительно удачливые люди, творцы, одухотворенные личности, кто-то думал, что путь туда вымощен большими деньгами. Кто-то рвался изнутри и работал на износ, лишь бы приблизить себя к избранным, – я всего лишь мечтала о доме. И о ясном, полном нежных оттенков, небе. И о зелени, которая практически не росла там, где темно.

Людям, обреченным на существование во мгле, приходится самим искать собственные маленькие радости, находить держащие на плаву привычки – моей была музыка. Она снова лилась из радиоприемника на подоконнике. Любимая мягкая волна – смесь босановы и лаунджа. Фил смеялся, что я, должно быть, «голубой крови», раз предпочитаю это року, блюзу и заунывному рэпу.

Фил… Иногда из-за круглых глаз я называла его Филином – он не обижался.

«Не зарывай талант в землю» – напутствовал он меня сегодня, и я хмыкнула опять.

Талант…