© Вера Синева, 2019

ISBN 978-5-4496-6345-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Мне уже пятьдесят лет. А что такого глобального я сделала за свои годы? Дом не построила, но у меня есть квартира. Ребёнка вырастила – у меня есть красавица дочка, а у неё есть уже своя красавица дочка – моя внучка. Дерева, правда, не посадила, нет у меня своей земли для её посадки, а на чужой не хочу. Всё равно меня постоянно гложет одна мысль: в чём моё предназначение на этой грешной земле. Я не совершила каких-то открытий мирового значения. Я просто обычный человек, и если я умру – кто по мне заплачет, кто вспомнит добрым словом. Конечно – это будут мои близкие родственники, немногочисленные знакомые. Мне жутко от одной мысли, что я уйду в иной мир, оставив только прах после себя и больше ничего. Вся вот в таких грустных мыслях и с тоской в сердце пытаюсь тщетно заснуть, но никак не получается. Начинаю в голове прокручивать, как в кино, воспоминания моей ничем не примечательной жизни. Может и не всё так обыденно и серо было в ней.

Я ещё совсем маленькая крошка и живу в маленьком шахтёрском посёлке. В квартирке печное отопление – мой дед печник, и это его творение. Туалет находится на улице – это деревянное сооружение, разделённое на две половины: мужскую и женскую. Недалеко от нашего дома живёт парень, он немного чудаковат, раньше во времена Ивана Грозного его бы называли юродивый. Вот этот наш поселковый юродивый умудрился чем-то проковырять дырку в деревянной перегородке между двумя половинами и периодически подглядывать за особями женского пола. Однажды я пошла в туалет и увидела в эту дыру его глаз, очень испугалась, даже забыла зачем пришла. С диким криком выбежала и стала искать бабушку, чтобы всё ей рассказать. Она сказала, чтобы я не боялась, он безобидный малый. На всякий случай она подкараулила его у туалета и сделала ему внушение, чтобы не пугал девочек. Спустя годы, вспоминая его, я поняла, зачем он это делал: просто удовлетворял свои естественные потребности. Он тоже был, как и все человеком, испытывал такие же эмоции и желания.

Мне купили трёхколёсный велосипед. Я беззаботно катаюсь на нём в нашем дворе и даже не догадываюсь, что скоро мой отец больше никогда не появится в моей жизни потому, что они разойдутся с мамой из-за несхожести характеров, разных взглядов на жизнь. А позднее я узнала от бабушки, что он ещё любил выпивать, и, в конечном итоге, променял свою семью, нас с мамой, на любовь к водке. Отец подходит ко мне, берёт на руки, нежно гладит по голове, затем целует туда же. Он уходит из моей жизни навсегда, а я всё так же катаюсь на велосипеде и радуюсь солнечному дню, голубому небу, птичкам, летающим в небе. Больше у меня нет особых воспоминаний этого периода.

Моё семейство приняло решение отправить меня в детский сад для адаптации с другими детьми, чтобы мне было легче в новом коллективе, когда пойду в школу. Отвели меня туда, я стою у входа и ужасно нервничаю, я ещё никогда не видела сразу одновременно такого количества детей. Все бегают, орут, дерутся, отнимают друг у друга игрушки. Я тогда была очень скромным ребёнком и от всего увиденного просто встала в ступор. Стою и не знаю, куда идти. Наконец подошла воспитатель группы и повела знакомиться с детьми. Мне там не понравилось, всё делать по расписанию, а я так не привыкла. Единственное, что мне почему-то понравилось, так это был рыбий жир, который там регулярно давали. Все дети корчили жуткие гримасы и плевались, когда воспитатель подходила с пузырьком этой масляной субстанции. Одна я открывала с удовольствием рот и поглощала содержимое из ложки, которую подносили ко рту. Мама пришла за мной в детский сад, а моих валенок нет, остались только какие-то маленькие, которые мне не подошли. Ей пришлось нести меня на руках, а была я всегда «девочкой в теле». На следующий день принесли мои валенки. Прошёл месяц и я даже как-то стала привыкать к детскому саду и детям. В один из дней почти вся группа пошла поголовно в туалет пить из-под крана холодную воду, я следом. В результате я заболела бронхитом, который благополучно перерос в воспаление лёгких, так как я была очень болезненным ребёнком. Больше в детский сад я не пошла, решили, что мне будет лучше дома под присмотром бабушки. Я даже была этому рада, во время болезни я как-то отвыкла от соблюдения какого-либо режима.

Мне 6 лет. Некоторые мои подруги на год старше меня и уже пошли в школу. Мне одной очень грустно и тоскливо – мои подружки на уроках. На дворе стоит осень, накрапывает мелкий дождичек. Я из дома вышла на улицу, стою с мокрым лицом и всматриваюсь вдаль – когда же вернуться мои друзья из школы. В этот момент мне почему-то очень одиноко. Я стою, и мелкие слезинки катятся по моему лицу. Вдруг я замечаю Марину с портфелем в руках, идущую из школы, моей радости нет предела. Я радостно машу ей рукой, она мне тоже. Я проводила её до дома, и мы договорились встретиться через два часа, после того, как она сделает уроки и погулять.

Мы встретились в запланированное время, по дороге зашли за Тоней, которая была Марининой соседкой и нашей общей подругой. За каждым домом в нашем посёлке стояли сараи, в котором жильцы дома хранили дрова, так как в домах было печное отопление. Также там находился всякий другой скарб: вещи, которые уже никто не носил, велосипеды, санки, мопеды, мотоциклы и даже машины, тогда ещё в нашем захолустье не было ни у кого гаражей. Стоял один заброшенный и не закрытый сарай, мы туда ходили играть в куклы, в «дочки-матери», во «врачей и пациентов». В общем, развлекались, как умели! В этот раз мы прихватили с собой игрушечную посуду, чтобы «кормить» наших кукол. Только мы разложили, принесённые нами игрушки, как Марина заметила в углу сарая что-то лысое, маленькое и с длинным хвостом. Мы поняли, что это было когда-то живым, а теперь нет, только не поняли, что это за зверь. Взяли это неопознанное существо за хвост, положили перед собой и стали детским пластмассовым ножом делать ему вскрытие. Нам очень было интересно из чего же состоит эта наша находка. Но ничего из этого не вышло, нож то был не настоящий. За этим занятием нас застала мама Тони, она искала нашу подругу, чтобы накормить её обедом. Она увидела, что мы все трое склонились над чем-то. Когда она подошла поближе и увидела это лысое бездыханное существо, вся побледнела, и её стошнило. Она повернулась к нам задом, наверное, чтобы не видеть предмет своего ужасного самочувствия и произнесла охрипшим голосом:

– Где вы взяли этого крысёныша? Это такая гадость! Немедленно выбросите его на помойку и бегом идите мыть руки!

Мы так и сделали, как нам было велено, только мы тогда не поняли, кто такой крысёныш и почему он – гадкий. Он показался нам очень милым, только не живым.

Выходной день, я с подругами Людой и её старшей сестрой Светой зашли в книжный магазин. Мы туда заглянули и подошли к стенду с открытками. Сёстры стали выбирать самые красивые открытки и зачем-то запихнули мне их под кофточку, а сами пошли на выход. Я пошла следом, придерживая руками кофточку, чтобы открытки не упали. Ко мне подходит продавщица, хватает меня за кофточку, оттуда вываливаются открытки. Она начинает истошно орать, обвиняя меня в воровстве, а я моргаю и ничего понять не могу. Потом начинаю безудержно реветь, она ослабевает свою хватку и произносит:

– На первый раз я тебя прощаю, иди домой, но чтобы больше этого не было.

Я, вся зарёванная, выхожу на улицу, а моих подруг «и след простыл». Прихожу домой и всё рассказываю бабушке, даже не понимая, что такого ужасного я сделала – настолько я была наивной простушкой. Бабушка меня успокаивает, как может, и я понемногу перестаю безудержно рыдать, а минут через 20 вообще обо всём забываю.

На нашей улице, где я жила, стояла столовая. В ней продавалось пиво в розлив, просто необходимая вещь для русского мужика. Там всегда было полно народу, в основном мужское население нашего маленького посёлка. В этой местной достопримечательности было не только пиво, но и всякие, разнообразные закуски к нему. Также там можно было недорого позавтракать, пообедать и поужинать. Я любила туда ходить, чтобы поесть жареных кальмаров. Я еще не ходила в школу, но меня без опаски отпускали туда одну, так как все друг друга знали, и не было почти никогда никакого криминала. Только могли мужики напиться пива, а может ещё чего «из-под полы», и друг друга поколотить. Повод уже и не нужен. Всё начиналось с фразы «ты меня уважаешь?», если не следовал немедленный ответ, то начинался мордобой. Друг друга поколотят, потом успокоятся, вытрут кровь, у кого где есть, потом обнимутся, на том всё и прекратится. Вот и весь криминал. Я зайду в эту забегаловку, мужчины посмотрят на меня, скажут, что это внучка Кошкина Фёдора и пропустят меня, маленькую, без очереди. Вот такие тогда были люди!

По телевизору стали показывать польский сериал про войну «Четыре танкиста и собака». Хотя я ещё маленькая, но я «влюбилась» в главного героя Янека. У моего дяди был друг, очень похожий на артиста, исполнявшего эту роль. Когда он шёл в гости к дяде, тот увидев его говорил мне: «Идёт Янек», и я стремглав бежала куда-нибудь прятаться. Тогда я даже не понимала, что это совсем другой человек. Один раз не успела сбежать и столкнулась с двойником моей страсти. В руках у меня была кружка с горячим чаем, я споткнулась и содержимое вылилось дядиному другу на причинное место. Он взвыл от боли, а я быстренько «испарилась», как-будто меня и не было. Больше я почему-то не испытывала страсть к Янеку, к тому же вскоре и сериал закончился.

Наступает канун Нового Года. Мама с соседом собираются в лес за ёлкой: берут каждый по топору и какую-то верёвку, чтобы обмотать ею ели, которые они срубят в лесу. Их нет примерно час, а может и больше. Заходит мама, а в руках у неё обмотанная верёвкой пушистая ёлка. Моей радости нет предела, я почему-то прыгаю от какого-то восторга по поводу этой большой красиво пахнущей ели. Спешно помогаю маме её размотать. Делаю это по-детски неумело, мама раздражается и просит не мешать. Я смиренно стою в стороне и наблюдаю за волшебством, творящемся на моих глазах: ёлка размотана, поставлена в ведро с мокрым песком. Потом мы уже вместе её наряжаем: цепляем шарики на ниточках, всяких красочных зверушек на металлических зажимах, напоминающих прищепки. На макушку ёлки водружаем наконечник в виде звезды (обязательный атрибут советских времён), далее ставим под ёлку деда Мороза и Снегурочку, сделанных из папье Моше и очень красиво разукрашенных. А ещё, как ни странным это покажется, нанизываем конфеты и мандарины на ниточки, и их тоже вешаем на ветки. Просто в советское время хорошие конфеты и мандарины были в страшном дефиците, было огромной удачей их купить. В советское время – это называлось «достать», то есть выстоять огромную очередь в магазине, часов так несколько. И вот оно счастье – этот дефицит висит на моей пушистой красавице! Мама в приказном порядке говорит:

– Виктория! Не вздумай до наступления Нового Года срывать с ёлки конфеты и мандарины. Поняла?

Я послушно киваю головой в знак согласия. От всего этого нервного возбуждения я не могу никак заснуть, долго ворочаюсь в кровати. Слышу вроде все спят: храпит дедушка, аж «стены дрожат», лёгкое посапывание мамы, и наконец завывание бабушки, это от того, что ей всегда во сне снились кошмары из-за ужасных событий, произошедших в её жизни.

События, действительно были ужасные: деда репрессировали в 1937 году, потом началась война, в первые же дни снарядом убило старшую дочь. В их город, в котором они тогда жили, пришли фашисты, они оказались в оккупации. Местные партизаны совершали всякие диверсионные действия против врага, незвано появившегося на земле наших предков и пытавшихся «приручить» их потомков, « пригладить их под свою гребёнку». Какая наивность – это не удалось ни татаро-монгольскому игу, ни польским шляхам. Глупо было надеяться, что люди, давшие присягу Гитлеру чего-то могут добиться, сделать из наших людей послушных марионеток в своих руках. После очередной вылазки партизан, немцы и их приспешники – итальянцы пришли с собаками на местный базар, отловили местных, кого смогли, построили в одну шеренгу. Заявили, что каждый третий будет расстрелян, если не найдётся тот, кто выдаст местонахождения партизан. Привели ли они свои угрозы в действие, бабушка не рассказывала, не хотела она своими воспоминаниями расстраивать меня маленькую. Ограничилась она только тем, что сказала – её минула эта учесть. Рассказывала, как на моего маленького дядю, которому тогда было 5 лет, один итальянец натравил огромную овчарку, и он убегая от неё обмочился со страху.

Дождавшись, когда все крепко заснули, я на цыпочках подошла к ёлке и сняла с неё, вопреки запретам мамы, мандаринку и конфетку и съела. Моей радости не было предела! Вот – настоящий праздник! По прошествии стольких лет, я вспоминаю всё это с какой-то грустной ностальгией – сейчас в магазинах всё есть, что душе угодно, но нет у меня такой эйфории по поводу Нового Года, как тогда! Может тогда казалось всё таким волшебным потому, что я была ещё совсем маленькая и не знала какие обиды на людей, которых считала своими друзьями, разочарования по поводу нереализованных мечтаний и иллюзий и тоска по безвременно ушедшей маме меня ждут впереди в моей взрослой жизни.

Теперь, по прошествии стольких лет, воспоминания нескончаемым потоком всплывают из моего подсознания, и в голове моей бегущей строкой всплывают рифмы и облачаются в какую-то стихотворную форму.

Как краток мирозданья миг.

В моей груди лишь боль и крик.

Зачем всё лучшее уходит навсегда?

Кругом лишь пепел – безысходности беда.

И я уже не девочка, увы.

Размылись перед взором мамины черты.

И запах ёлки новогодней исчезает.

А с ним всё лучшее куда-то улетает.

Так совпало, что Новый Год и день моего рождения приходятся на один день. Я пригласила в гости моих маленьких подружек к себе на день рождения. Они принесли какие-то подарки, сказали по-детски, как умели, слова-поздравления, пожелания чего-то хорошего и светлого. У бабушки стояла большая бутыль с черносмородиновой наливкой, которую она сама настаивала из смородины, росшей у нас на огороде. Бабушка нам сопливым наливает её по чуть-чуть, грамм по 30, но нам и этого хватило для безудержного веселья. Играем в разные игры, танцуем, смеёмся от души, не понимая почему нам так весело и беззаботно в этот миг, который я, наверное, даже буду вспоминать в конце своего жизненного пути на «смертном одре»! В конце этого фееричного праздника, мы с мамой идём провожать по домам моих подруг. По дороге встречаем весёлые компании, веселящихся от души людей, ожидающих, как и я, чего-то светлого и радостного, что может прийти на смену чему-то серому и грустному. Навстречу идёт толпа местных хулиганов, отпускают скабрезные шутки, но увидев нас – детей, они замолкают, видно и у них есть какой-то «кодекс чести» – нельзя обижать маленьких и беззащитных. Рядом с ними идёт беспородный пёс и у него изо рта торчит беломорина (папироса советских времён), так они развлекаются. Мне почему-то становится смешно. А теперь, по прошествии стольких лет, я думаю – зачем это, и мне уже совсем не смешно.

Лена – моя подруга живёт дальше всех. Когда мы подошли к её дому, навстречу вышла к нам её мама. Она как-то странно себя ведёт: её качает, язык заплетается, говорит какие-то совсем неуместные слова. Моя мама делает ей замечание – не хорошо так себя вести в присутствии детей. Я хоть и маленькая, но поняла, что она сильно пьяная по случаю праздника, хотя я и в будние дни часто видела её в таком состоянии. Лене очень неловко перед нами, она заплакала, взяла маму за руку и увела её домой, даже не попрощавшись. Мне тоже стало как-то не по себе, и даже испортилось настроение, но это длилось до того момента, как только я переступила порог своего дома. Я увидела свою красавицу-ёлку, светящиеся гирлянды на ней, и сразу пришло какое-то спокойствие и умиротворение. Были и потом дни рождения и праздники, но почему-то именно тот день я запомнила навсегда.

В новогодние каникулы мы с подругами одели лыжи и пошли в лес к заснеженной горке, которых было очень много в нашем шахтёрском посёлке – последствия горной выработки. Погода морозная, но солнечная, под лыжами скрепит и искрится снег. Прям, как у Пушкина «мороз и солнце – день чудесный!». Стоят заиндевевшие деревья, напоминающие огромные кораллы. Правда тогда я ещё не видела коралловые рифы, но теперь мне почему-то приходит именно это сравнение. Подъезжаем к горке, она мне не кажется уже такой маленькой, как издалека. Подруги стали взбираться наверх, а я струсила и осталась внизу. Я всегда очень боялась высоты, да и сейчас тоже. Они весело и озорно катятся вниз с горы, а я внизу с завистью смотрю на них и не могу понять – отчего я такая трусливая. Я всё-таки пересилила свой страх и доползла до середины, а затем кое-как на лыжах сползла вниз, почувствовав при этом себя практически героиней. Накатавшись от души, возвращаемся домой. Дома меня ждёт вкусный обед, приготовленный бабушкой на печке. Ох, до чего же вкусна еда из русской печки, а какие аппетитные пирожки получались. Пальчики оближешь – по другому и не скажешь.

Пришла пасха – религиозный праздник. Покрасили яйца, бабушка испекла пирожки: с мясом, рисом, луком и яйцом. Мои любимые – с луком и яйцом. Всё своё домашнее: у нас в хозяйстве поросёнок, куры, козы, на огороде: помидоры, огурцы, зелень, клубника, смородина, вишня. Мы с дедушкой берём по яйцу и стукаемся ими, если разбивается моё – дедушка его съедает, и наоборот. Казалось бы какой пустяк, но вспоминая это всё, я испытываю сейчас безмерное счастье, а тогда это воспринималось мною как что-то повседневное и обыденное. Такие ощущения, когда ты взрослый, приходят разве что, когда ты безумно влюбляешься в кого-то!