– Что за тем холмом?

– Поднимемся, сам, господин кот, всё увидишь.

– А стоит ли, лошади устали.

– Мы только посмотрим, спустимся и – привал. И то сказать, много сегодня прошли, куда гоним.

– Мне возвращаться надо.

– Надо, так надо. Отряд! На высотку, следом! Посматривай!

Рослый жеребец недовольно мотнул головой, но пошёл. Санька слегка поддал ему каблуками. Тот всхрапнул. Кот вспомнил невысокого, доброго нравом конька, на котором до сих пор гонял по княжьим поручениям. Не иначе Пелинор подсунул ему эту рослую скотину, чтобы котяра на голову выше всех гарцевал. И ладно бы на свою, так получалось – на лошадиную.

За спиной цокали копыта. Мужики тихо переговаривались: они тут раньше бывали. Старшина Горюта, вообще, каждый куст знал.

Санька уже с утра собирался разворачивать поиск. Уговорили, посмотреть самую дальнюю даль – угол между Белой пустыней и непролазным приграничным лесом. Он соблазнился.

Сам поход, в который спешно загнал его князь, держатель границы, оказался не таким напряжённым, как Саня боялся. Шутка ли, впервые пришлось командовать целым отрядом. Но отъехали от крепости на полперехода, встали на привал и будто в Камишер вернулся.

Горюта походил на деревенского кузнеца Алтына шириной, медлительностью, спокойствием и косматостью. Может, тут местность такая, что волос дурниной прёт? Горюта начал было величать командира княжичем. Санька поправил: дескать, кот я. Все слышали? Кот! Старшина поскрёб в затылке, хмыкнул в бородищу и приказал своим величать его господином Александром. Сам же, когда никого рядом не было, без всякой, впрочем, подначки кликал котом, но опять же господином.

За два дня они споро прошли весь восточный участок границы. О каких тревогах толковал князь, для Саньки осталось загадкой. Куда ни кинь – тихая и сонная местность. В редких хуторах приезжим осторожно радовались. Эти места не так давно заселились. Люди, стало быть, ещё жили с оглядкой.

Санька спрашивал, не появлялся ли кто со стороны границы, на него выпучивали глаза. Запад, как оказалось, был местом не просто тихим – глухим. Если раз в десять лет кто сюда и проходил сквозь Границу – ловили медведи. Они, кстати, за всю дорогу ни разу не показались на глаза. Тоже, поди, обленились и страх потеряли. Проверять Саня не собирался.

– Гляди.

Горюта поднялся за ним следом на самую вершину, встал стремя в стремя и протянул руку на западную сторону склона. Там, за кромкой оврага, сколько хватало глаз, простиралась ровная, как стол, бледная пустыня. То, что Санька в первый момент принял за столбы, оказалось десятком ровных смерчей. Они неспешно путешествовали из края в край, не сталкиваясь, а, наоборот, расходясь друг от друга. За плечом бубнил Горюта.

– А?

– Долго не гляди, утащит.

– Как утащит?

– Никак… Сам пойдёшь.

– Ты, если что, меня держи.

– Шутник ты, господин кот. Эй, там, за нами не подниматься! – крикнул Горюта отряду. – Пусть внизу постоят. Я когда в первый раз сюда залез, чуть не пропал. Ловили потом. Затягивает она. К вашему-то Камишеру пустыня подходит или нет?

– Нет, там Сухое море. Земля черепками потрескалась, если наступить, лезет едкая грязь. Десять шагов и всё – остался без ног. А эта… да, зовёт. Голос слышишь?

– Не-е-ет. А ты?

– Я слышу. Тихий такой, ласковый, как песню поёт, – усмехнулся Саня.

– Давай-ка поворачивать, а то лови тебя потом.

– Не бойся, она не меня зовёт, а тебя.

– Врёшь, поди?

– Зачем мне?

– В неё только первый раз сильно тянет, – пояснил Горюта. – Потом всё меньше и меньше. А ты, значит, слышишь?

– Слышу.

– О! Глянь в другую сторону.

Саня повернулся к Границе. Сколько он о ней слышал? Да, считай, с самого младенчества. И такая она и сякая. Всяк её себе по своему представлял. Но ни одного очевидца пока встретить не довелось. А тут!

С пригорка открылось то, что прежде загораживала стена леса. За сплошным чёрным урманом, заваленным по самые верхушки буреломом, за непролазным кордоном, в который превратился лес, земля словно бы закручивалась в воронку. Саня развернул коня, чтобы лучше видеть.

Или не воронка – котловина, в которой шевелился серый туман? Снизу поднимались гигантские, чёрные с синими подпалинами клубы, кипевшие на поверхности серыми разводами. Изредка со дна выскакивал длинный столб не то пара, не то дыма, мгновение держался в воздухе и рушился вниз. На границе котлована и Белой пустыни дрожала плоская игольчатая радуга. К востоку кипучая серая лава делала изгиб и там уже пропадала за лесным языком.

–Единственное место на всей границе, откуда эту пучину видать, – отвлёк Саню от грандиозного зрелища Горюта. – И то редко. Тут почти всегда тучи, либо туман с нашей стороны наползёт. Сегодня будто специально для тебя открылось.

Саня резко крутнул головой, даже в шее хрустнуло, и успел заметить, как в бледной радуге не то отразился, не то проплыл насквозь прозрачный купол, миновал радужную преграду, подёрнулся рябью и растаял. Следом вскинулся похожий на руку клок дыма, хотел ухватить мираж, не смог и растёкся кипящей серой лужей.

– Видел, да? – охнул Горюта. – Это она картины показывает. Говорят, и лица выплывают, и звери, и громадины какие-то. Я сам-то первый раз вижу.

Но выглянувшее на минуту солнце уже спряталось в глухой щели между двумя низкими тучами. С запада наползла третья и мгновенно затянула обзор. Остался чёрный лес, да пограничный овраг.

– Ну что, господин кот, поворачиваем?

Постоять бы на холме, подождать и ещё хоть раз увидеть чудо. Отговориться от них, сказать, что догоню…

– Эй, парень, – заволновался старшина, – из пучины тебя никто не кликнул?

– А?

– Я смотрю, ты прям туда наладился.

Горюта спешился и для верности взял Санькиного коня под уздцы.

– Нормально всё. Действительно, пора возвращаться. Не знаешь, кто-нибудь в сторону границы ходил?

– А как же, сколько раз. И по приказу князя, и сами. Бурелом одолеть – полдела. Если терпения и сил хватит – справишься. Только не пускает она. Точно ты почуял: вроде и манит, а не пройти. Которые там и оставались. Находили их потом…

– Ясно.

– Ясно ему! Ни хрена тебе не ясно! Стояли они будто у стенки. Которых черви успели объесть – скелеты прилепились. Ясно ему! Эй, там, внизу, поворачивай! Поехали отсюда.

Остановились вёрст через пять. Лошади сильно устали, а так Горюта ещё бы погонял. До самого привала старшина угрюмо молчал. Санька тоже молчал, задавленный грандиозным зрелищем. Только оказавшись в тихом уютном ложке, он почувствовал, что отпускает. Люди начали разворачивать палатки. Кто-то запалил костёр. Только смурной кот ходил стороной, не принимая участия в хлопотах.

– Ты это… ты князю не сказывай про границу. Ну, что я тебя сюда водил, – шепнул ему Горюта.

– Почему?

– Не велел он мне, да я не сдержался.

– А воины твои не проболтаются?

– Эти-то? Нет.

За словом стояла такая уверенность, что Санька, ни на минуту не засомневался. А там и вовсе, отмякнув, занялся обычной повседневной работой, к которой за время странствий с арлекинами успел привыкнуть.

– Господин Александр, да брось ты сёдла. Мы сами утащим. Иди к костру, Апросим тебе чаю заварил.

– Зачем?

– Не знаю… Князь всегда на привале первым делом садится чай пить.

– Я не князь. Отойди, не то седло на ногу уроню.

– Ну, как заешь.

Суета с шатрами и манатками скоро кончилась. Народ собрался у костра. Кони паслись рядом, далеко не отходили, сторожко прядая ушами. Горюта велел расстелить попоны. Санька с удовольствием растянулся на кошме. За два дня так набил задницу, хоть завтра вообще в седло не садись.

И вроде вырос в деревне, а к верховой езде приучен не был. Тятя на такое баловство смотрел неодобрительно. Другие пацаны катались себе, и ничего. Стоило маленькому Саньке забраться в седло, скотина начинала артачиться. Тятя ругался: ты вроде не волк, а кот, что же она тебя шугается? Годам к пятнадцати это прошло. Но как не привык с детства, так потом и не приохотился. А тут – пришлось.

Попона знакомо пованивала мокрой шерстью, лошадиным потом, горькой травой, которую сыпали от блох. Хотелось лежать и не шевелиться.

Всё возвращалось. Ты дома, вокруг люди, которым ты как брат…

– Господин Александр!..

– А? – Санька успел задремать.

– Есть будешь?

– Давай. Эй, погоди, это что?

– Князь велел тебя отдельно кормить. Колбаса тут, фрукт какой-то. Вино… О, вино!

– Разливай на всех, – скомандовал Саня. – И колбасу режь.

– Как можно…

– А мне похлёбочки плесни. Упрела?

– Упрела-упрела…

– Слышь, господин Александр, что-то ты не больно важный?

– Да с какого бы кваса? Я в деревне вырос. В Камишере.

– А у нас говорят, ты княжеского рода. Зря что ли Пелинор тебя своей племяннице в женихи определил?

Они его стрекали вопросами. А Санька и не думал уворачиваться. Они были почти свои. Почти, как дома. И одновременно в чем-то похожи на арлекинов. Когда вспомнил товарищей, тоскливо засосало под ложечкой.

– Тебе как в наше приграничье пробраться удалось? – перебил общий гомон Горюта. – У нас всяк знает, сюда особо хода нет. Клим, ты из герцогства прибёг, расскажи господину Александру, как добирался.

Мосластый, кадыкастый Клим пустился в пространное повествование. Выходило, вообще чудом жив остался.

– А ты, господин Александр?

Санька понял, они его пытали не ради пустого любопытства. Вроде и смеются, а в лицах настороженность. Хотя оно и понятно: не сегодня-завтра кот может стать им законным господином. Стало быть, тут прямой интерес: кто таков, чем жив, как вообще сюда попал? Есть и другая сторона: надобно мужикам узнать, нет ли какой лазейки в обход пелиноровых кордонов? Вдруг господин кот нашёл потайную тропку, по которой они, случись нужда, утекут от князя с его медведями. Потому и разговор с Камишера начали. Случись лихое время, они отсюда, с непростой пограничной земли, которая встряла между двух огней, переметнутся прямиком в чисто людской Камишер. Что там жизнь потруднее станется, то им безразлично. Зато в Камишере над ними не будет ни подлой герцогской власти, ни терпимой, но тяжкой, как медвежья лапа – Пелиноровой.

И ещё он понял – прав Горюта – эти не выдадут. Почему понял? А леший его знает. Раньше бы сто раз перевернул собственную думку; и так, и эдак на неё посмотрел, да и бросил бы за невозможностью решить. Душа к ним лежала. К иным с опаской, а к этим – со всем нашим удовольствием.

– У меня особая дорожка, – начал Саня. – Никому другому по ней не пройти.

– Где один проскочил, там и другой пролезет, – возразили ему вежливо, но настойчиво.

– Не веришь? Спроси Шака или собаку.

– Так они мне и ответили! Конь ещё туда-сюда, а собака твой круче нашего князя смотрит. Я когда мимо него иду, поротая задница саднит, – хмыкнул один из мужиков.

– А правда, что арлекины детей воруют? – спросил племянник Горюты, ходивший в свой первый рейд, и тут же огрёб от дяди длинного леща.

– Ты чё, ты чё дерёшься?

– Думай, что говоришь, – рявкнул дядя.

– Господин Александр, а ты прямо из Камишера к нам или как? – задал вопрос по существу кто-то невидимый, закрытый костром.

– Я из дому три года как ушёл. Свет хотелось повидать. Да и вообще… – Санька не желал вдаваться в подробности. Они им нужны? Нет. Значит, пропустим. – На юге не понравилось. В западных землях – не ахти, но жить можно было до недавнего времени. Раньше-то там свои порядки были. Люди и нелюди жили бок о бок даже несмотря на всеобщее герцогское уложение. Кое-где, правда, в города аллари без особого разрешения не пускали. Я такие места обходил. Работал. В Кленяках…

– Знаю Кленяки, – перебил его один из воинов. – Сахар там ещё варят?

– Варят… Раньше варили, – поправился Саня. – Сейчас туда герцогская армия пришла.

– Ого! С чего бы?

– Камишер границы закрыл. Решили, значит, жить сами по себе, а герцогу – кукиш. Я как раз к арлекинам прибился. Мы на фест собирались…

– Это что?

– Каждые пять лет арлекины едут в герцогский дворец, показать своё искусство. Герцог выбирает победителей. Они до следующего феста живут в столице при дворе.

– Везёт кому-то, – вякнул племянник, за что схлопотал ещё одного леща.

– Мы к тракту вышли, – продолжал Саня, – там армия, ещё чистюки.

– А это кто? – спросил молодой воин по имени Друз.

– Бандиты, которые на аллари охотятся.

– Ну, это уже совсем не знаю, что… не врёшь, господин Александр? – врезался в разговор родившийся в пограничье и не знавший иных законов Горюта.

– Не врёт он, – подтвердил Клим. – Они ещё лет пятнадцать назад объявились. Сначала в столице, как не в самом герцогском дворце. И вроде вне закона, а с другой стороны, никто их особо не ловит… Поганое семя… – Клим замолчал, сжимая и разжимая кулаки.

– Ты с ними встречался? – спросил Горюта у Сани.

– Было.

Теперь пришло время коту уставиться в огонь. Не мог смотреть людям в глаза. И давно вроде было, и забываться уже стало, а всё равно – человека убил. Не просто убил – растерзал. Объясняться – лишнее, не их это дело.

– Это ты от чистюков так удирал, что не помнишь, как в Невье очутился? – у Клима сделалось злое лицо, блики и тени кривили вспотевший лоб и щёки.

– Ага, – Саня вовремя спрятал руки. Когти начали зудить, вот-вот полезут. Спрятал и спохватился, что зря сторожится: он тут почти уже господин. Пусть бы привыкали. А с другой стороны, покажи он сейчас людям свои руки, удиви, напугай, и замкнутся, отойдут на почтительное расстояние, дескать, спокойной вам ночи, господин княжич, почивайте на перинах, мы уж тут сами…

– У нас в Маке, городок такой к северу от столицы, была слобода, – глядя в огонь начал Клим. – Аллари жили. Овраг обойдёшь, за ним пригорок. Заборчик невысокий вокруг слободы. Мы мальчишками туда каждый день бегали, играли с тамошней пацанвой. Взрослые тоже: то скотина заболела, то птица, то огородная какая надобность – все в слободу. Потом у аллари девушка пропала. Девчушка совсем. Её в лесу нашли… далеко. Мы искали, кто мог, ребёнка… никаких следов.

А потом в овраге наша девушка обнаружилась… тоже истерзанная. Тут, откуда ни возьмись, пришёл целый отряд герцогских егерей и всех аллари под корень, до единого.

Я тогда ушёл из Мака. Люди как с ума посходили. Никто разбираться не стал. А некоторые егерям помогать кинулись. Я им: дураку ведь ясно – обе смерти подстроены. Мы же с этими мальчишками росли вместе. Меня слушать не стали, самого чуть не прибили.

Ушёл я, а через год в другом княжестве наткнулся в трактире на компанию чистюков. Они там перепились, разодрались, орали друг на друга. Слышу, наш городишко поминают. Это они… девушек… и так подстроили, чтобы всё свалить на аллари.

– Стало быть, они и на западе хозяйничают? – спросил Горюта.

– Я два раза их встречал, – Саня твёрдо посмотрел в глаза Климу. – Первый раз отогнал, а второй…

– Они тебя?

– Что от них осталось, птички давно склевали! – зло выпалил кот.

Не хотел ведь говорить, само вылетело. Им что теперь и про девку рассказывать, которая на него Законного колдуна натравила, и про рескрипт, по которому всем западным провинциям вменялось искать беглого кота-людоеда, и про то как его в коробе через границу везли, как цыгане к себе звали, про изодранный задок телеги…

– А потом вы, значит, на армию выскочили? – перешагнул старшина трудную тишину.

– Ага. И так от неё рванули, что в Невье очутились. У нас Шак свои тропинки знает. Хочешь, у него спроси.

– Ну, нет! Я к вашему коню и подходить-то боюсь. Посмотрит исподлобья, улыбнётся – душа сама в пятки летит. Вроде обычный конь…

– Он из вольных кланов, – подал голос Клим.

– Откуда знаешь?

– Сам сказывал.

– То-то я смотрю, он в броне – как родился. Воин! – в словах Горюты звучало профессиональное уважение.

– А собака?

– Ха! – опять влез в разговор племянник. – Болтают, что он вровень с нашим князем когда-то летал. Только – фьюить! – и улетел.

– Последний раз я тебя с собой беру, ботало коровье! – озлился старшина.

– А что я, оно и так видно.

– Видно ему… язык придержи!

– А правду говорят, что арлекины своих девочек по кругу пускают? – спросил кто-то.

– О, ещё один языкатый!

Горюта полез с кошмы. Сейчас дотянется до дурака и примерно его накажет. Но старшина, качнув котелок, глянул на дно:

– Кто недоел, недопил – поздно! Кончай вечерять, спать пора.

Саня испытал даже некоторое облегчение. Отвечать на последний вопрос не хотелось и не моглось. Как им объяснишь про Сольку?

Все знают, дриады – вольные женщины. Живут сами по себе, семей не заводят. Да и кто такую возьмёт, боязно. Сегодня она тебе улыбается, песни поёт, а завтра понравился проезжий молодец, и поминай, как звали. С Цыпой – вообще мрак. В глубине души Санька её побаивался. И жалел. И сторонился. И, несмотря ни на что, понимал: другой такой на свете нет.

На следующий день поднялись едва забрезжило, и пошли без остановок. Саньку будто в спину подгоняло. Он замкнулся, даже по сторонам особо не глядел. Горюта не дёргал, тоже замолчал и только на коротком обеденном привале подсел к державшемуся наособицу коту и немного виновато попросил:

– Слышь, господин Александр, ты зла на моих ребят не держи.

– С чего бы?

– Наболтали они тебе вчера лишнего. Поди, клянут теперь свои языки-то. Князь наш…

Сане было трудно смотреть на то, как умудрённый годами, не обиженный силой и отвагой мужик мучительно подбирает слова.

– Суров, да?

– Ты тут недавно… Князь железной рукой держит приграничье. Под ним вроде не так страшно жить… только и с ним…

– На конюшню что ли отправит? – попробовал Санька смять трагичность Горютиных страданий.

– На конюшню-то ладно, в донжон…

Кот вдруг всей шкурой ощутил сложность и трудность существования этого понравившегося ему без всяких околичностей простого человека.

Остальные воины нет-нет да посматривали в их сторону. Значит, Горюта – выборный. Старшина! – ему и ответ держать, и шапкой оземь за своих биться, и униженно просить безродного, случайно забежавшего и попавшего в княжеский фавор кота о снисхождении.

– Отряд! – рявкнул Санька, поднимаясь с нагретого задницей камня, – слушай меня. За вчерашний трёп вы не в ответе. Я вас сам разговорил. А кто лишнее в крепости сболтнёт, это тебя касается, в сторону языкатого племянника, так и знайте: голову откушу. Есть которые не верят? Нет. Будем считать, договорились.

И только у самой крепости он задал Горюте вопрос, который мучил его всю дорогу:

– Что у князя в донжоне?

Старшина долго молчал. Зубчатая стена загородила полнеба. Заскрипел, опускаясь, поднятый по ночному времени замковый мост. Ещё немного и они разъедутся. Санька пойдёт в княжеские покои, Горюта – в казарму. Кто знает, придётся ли ещё когда откровенно поговорить.

– Отряд! По одному, шагом в ворота пошли! – скомандовал старшина, встал в сторонке и слегка придержал Саньку за рукав.

– Тут, видишь ли, господин кот, народ собрался по большей части вольный. Я князя не виню, что он в замке завёл крутые порядки. Есть людишки которых другими-то не удержишь. Только…

– Что в донжоне? – жёстко перебил Санька.

– Яма с медведями-людоедами.

Крепость встретила шуршанием. Когда в первый раз Саня въезжал в эти ворота, пряча когти за бортиком Шаковой телеги, встречала изумлением, настороженностью и топорами наголо, сегодня – тихим заспинным шорохом. К старшине, к воинам подходили, заговаривали, уводили коней и самих отрядников. Саню людской поток обтекал. С ним здоровались, даже улыбались, только как-то вскользь. Мелькнёт знакомый, поклонится –«Здоровья, княжич!» – и канет, не дожидаясь ответа.

Санька на заплетающихся ногах дошёл только до середины лестницы, когда дверь с грохотом распахнулась, и на порог вывалился сам хозяин.

– Нелёгкая их разбери! Не разбудили! О! Да ты едва на ногах держишься. Давай, давай, проходи. Бера! Александр вернулся, топи баню.

– Не надо, – отговорился Санька. – Я только умоюсь и – спать, с утра в седле.

– Как там, Граница как?

– Нормально. Никакого шевеления. Тишина, покой, порядок. Проехались туда-сюда без происшествий.