Глава шестая, в которой Любомире предлагают остаться

Блажь?

Мира смотрела на Владимира, силясь понять, серьезен ли он. Внешне вроде бы да, и взгляд не отводит. И шутками такими раньше не забавлялся. Но ведь… пятнадцать лет… И, по сути, Мира ничего о нем не знает.

А что, если поверить? Взять – и поверить?

Если бы Мира Владимиру была безразлична, разве появился бы он в полицейском участке? Исключительно справедливости ради? Возможно. Но ведь и домой привез, о безопасности заботится… и вообще…

– Володя…

В дверь позвонили. Владимир пошел открывать, а после позвал Миру на кухню. Она в квартире имелась, но по назначению определенно не использовалась. Стерильная чистота, идеальный порядок и отсутствие даже намека на уют.

На столе Федор оставил покупки: пару судков, глиняный горшочек, закрытый промасленной бумагой, и пакет, одуряюще пахнущий выпечкой.

В животе заурчало. Мира ничего не ела со вчерашнего дня.

– Вот тут… – Владимир показал на стол. – И посуда… – Он махнул рукой в сторону буфета. – Разберешься? Прислуги нет, извини.

– Разберусь, – ответила Мира. – Спасибо.

– Поговорим потом, хорошо? Я пойду, матушка волнуется. Она ничего не скажет, но я знаю. Успокоить надо. Понимаешь?

– Понимаю, – согласилась она.

И поймала себя на том, что завидует. Ее матушке никогда-то дела не было, чем занята дочь. Мигрень. Вечная мигрень…

– Только не уходи, – попросил Владимир. – Я дверь запирать не буду, но не уходи. Не думай, что помешаешь. Это мой выбор.

Мира промолчала, так как оставаться не собиралась. Поест – это да. Потому что голодна до безумия. А дальше…

– Мира… – Владимир вдруг очутился совсем рядом. Не коснулся, но… – Мира, я не отступлю. И если ты уйдешь, если с тобой что-то случится… будет сложнее. Но и только. Это никак не поменяет моего отношения к ситуации. Поэтому пообещай, что останешься.

– Клятву дать? – усмехнулась Мира. – На крови?

Как же тяжело смотреть ему в глаза и играть безразличие! И так хочется отступить, сделать шаг назад, но ноги словно приросли к полу. А в пронзительно-голубых глазах… нежность? И кажется, что Владимир вот-вот коснется губами губ.

А еще он – менталист. Это Мира помнила. Потому заморгала часто и отвела взгляд. Может, он и не пытается ей что-то внушить, но ложь почувствует.

– Хорошо, я останусь, – сказала она. – Только ты… возвращайся.

– Да. Утром…

– Нет, сегодня. То есть… – Она перевела дыхание. – С матушкой поговоришь, и возвращайся. Пожалуйста. Мне страшно.

Если сейчас Владимир повторит, что здесь безопасно, что опасаться нечего…

– Хорошо, – кивнул он. – Вернусь. Ты поешь, и ванну прими. Чувствуй себя, как дома.

Он так и не коснулся Миры. Не улыбнулся ей. Вышел из кухни. И Мира слышала, как хлопнула входная дверь.

Она прислушалась к наступившей тишине. Там, где Мира снимает комнаты, о такой роскоши, как тишина, можно только мечтать. Актрисам платят немного. Приличное жилье, платья, драгоценности – это все от покровителей. Нет, деньги у Миры имелись, наследство князя. Но она это скрывала, жила на жалование. А на него квартиру в хорошем доме не снимешь. Чтоб тишина, и вода горячая в кране, и кухня…

Есть хотелось сильнее, чем мыться. В судках Мира обнаружила суп и кашу, в горшке – ломти жареного мяса, еще не остывшего. Первый голод утоляла жадно, не перекладывая еду в тарелки. Все одно, никто не видит. И, вцепившись зубами в теплую булку, вдруг заплакала.

Вспомнилось… Как после побега, проведя в дороге двое суток, очутилась в незнакомом месте. Денег не было, от голода и усталости темнело в глазах. Идти – некуда. И в голове – пусто. Даже страха тогда Мира не испытывала. Ей казалось, что жизнь закончилась. Без Вольки ее нет.

Но вот так, чтобы с моста прыгнуть или под поезд – нет. О таком она не думала. Полагала, что боги решат, жить ей или умереть.

Боги и решили. Вернее, богиня Жива. К ее капищу привела Миру дорога. Столб высотой в человеческий рост, с привязанными к нему липовыми вениками. И родник рядом.

Вода из родника утолила жажду, но не голод. Умывшись, Мира отдала богине последнее, что у нее оставалось – серебряное колечко, подаренное Волькой. Не такие дары Живе приносят, но Мира – от чистого сердца. И с просьбой, даже мольбой о помощи.

Жива дар приняла, исчезло колечко на алтарном камне. Сама не показалась, но прислала к капищу пожилую женщину. В платье не богатом, но и не бедном. И в шляпке с вуалью.

Женщина та Миру и пожалела, пригласила к себе, накормила. Вот и вспомнилось, что тогда Мира ела так же жадно, глотая слезы. Думалось, что это Волька помог, ведь его подарок приняла богиня. И сейчас – тоже он.

Мира заставила себя положить ложку. После доест. И отправилась за чистой одеждой к шкафу. Рубашку нашла, длинную, ей до коленей. И халат. В тот можно завернуться целиком, как в одеяло. Если позволили, почему бы нет?

В ванне Мира чуть не уснула. Но все же справилась, и рубашку на себя натянула, и в халат облачилась. О носках вот… не подумала. И босиком отправилась на кухню, ставить чайник. Булки лучше с чаем есть.

На кухне хозяйничал Владимир. На столе появились тарелки и чашки, столовые приборы. И еды прибавилось. Не покупной, домашней. На блюдце – тонкие ломтики ветчины и сыра. Овощной салат в миске. Блины с начинкой. Баночки с медом и вареньем. На плите шумел чайник.

– Матушка? – спросила Мира, присаживаясь на табурет.

Владимир кивнул, ополаскивая заварочный чайник. Не обернулся. Мира не застала его врасплох.

– Ты там посмотри, в комнате, – сказал Владимир. – Матушка и одежду передала. Марьяна не все забрала.

– Марьяна…

– Жена Влада, – пояснил он. – Владислава.

– А, да, я слышала, – вспомнила Мира. – Он женился.

– Ага, – согласился Владимир. – Поперед старшего брата пролез.

– А ты…

Мира хотела спросить, отчего Владимир не женился, но вовремя спохватилась. Ей, конечно, интересно, но… как-то стыдно, что ли… Да и права она не имеет о личной жизни расспрашивать.

Владимир хмыкнул. Ополоснул чайник кипятком.

– Я не…

Мира опять замолчала. И почему она должна оправдываться?

– А я, Мир-р-ра… – Отчего-то буква «р» в ее имени получилась раскатистой, грохочущей. Владимир звякнул крышечкой от чайника. – Однолюб.

Он, наконец, посмотрел на нее, и Мира поежилась. Халат плотнее затянула. Не испугалась она, вовсе нет. Просто…

– Ты мне объяснения задолжала, – заявил Владимир. – Хочу услышать твою версию о том, что произошло пятнадцать лет назад.

Да, неприятно. Собственно, Мира догадывалась, что он захочет узнать. И, наверное, придется говорить правду. Ложь он почувствует.

Глава седьмая, в которой Владимир ощущает себя бестолочью

Матушка встретила Владимира спокойно, даже безмятежно. И он занервничал, памятуя, что ничем-то хорошим такое не заканчивалось, если повод для переживаний имелся. И хотя Владимир давно вышел из возраста, когда следовало опасаться матушкиных наказаний, сердце забилось чаще.

– А Яр?.. – спросил Владимир, заглянув в гостиную.

– Ты к нему? – удивилась матушка. – Он у себя.

– Нет, к тебе, – вздохнул он. – Мама, прости, что ушел, ничего не объяснив…

– Это она? – перебила его матушка. – Любомира?

– Мирослава, – мрачно ответил Владимир. – Теперь ее так зовут.

– Надо же… – Матушка расположилась в кресле у камина. И Владимиру указала на место подле нее. – Бедная девочка. Я рада, что она жива. Отец ужасно с ней обошелся.

– Отец? – переспросил Владимир. – Ее отец? Генерал Яковлев?

– Не твой же. – Матушка повела плечом. – Конечно, ее.

– Не наоборот? – уточнил он. – Не она – с ним? Ведь побег с женихом…

– От. – Матушка вновь не позволила ему закончить фразу. – Побег от жениха.

Челюсть поползла вниз. Интересная версия. Владимир прекрасно помнил, что тогда говорили. Любомира Яковлева сбежала с женихом!

– От… меня? – Голос у Владимира сел от волнения.

– О том, что у вас сговор был, только вы и знали, – отмахнулась матушка. – И еще я, пожалуй.

– А ты откуда?

Матушка посмотрела на него снисходительно. И то верно, глупость спросил.

– Любаше отец жениха нашел. И лет тому было без малого семьдесят.

– Сколько?! – охнул Владимир.

– Зато богат, родовит. И все то жены его молодыми умирали, – продолжила матушка. – Поговаривали, что не своей смертью.

– Погоди, так это…

– Да без разницы, кто. Его имя тогда не упоминалось. Главное, Яковлев ему дочь продал. Он же самодур. У бедной девочки и выбора не осталось.

– Выбор был, – возразил Владимир. – У нее был я.

– Яковлев понимал, что дочь не обрадуется жениху, потому объявил ей о замужестве за день до свадьбы. Где ты был? Ну-ка, припомни.

– На практике, в степи, – буркнул он.

– Вот именно. Полагаю, Яковлев об увлечении дочери догадывался, оттого и дождался удобного момента.

– Хорошо, а потом? Почему она ничего мне не написала? Почему не попыталась? Исчезла, будто… будто…

– Будто умерла, – подсказала матушка. – Я, грешным делом, так и думала. Все же такой юной девочке трудно выжить в одиночку. Я понимаю, почему она тебя не искала.

– Почему же?

– Лучше спроси у нее. Вы же встретились? Еще не поговорили? Надеюсь, ее отпустили?

– Она никого не убивала.

Матушка согласно кивнула.

– В то время, когда произошло убийство, Мира была у меня, – добавил Владимир. – Она недавно вернулась в столицу. Пришла. Хотела поговорить. А я ее прогнал.

– Бестолочь, – вздохнула матушка.

И стало обидно. Обычно эдакой оценки умственных способностей удостаивался Владислав.

– А мне никто не сказал, что Любаша сбежала от жениха, – язвительно произнес Владимир, выделяя «от». – Кстати, почему?

– Яковлев себя выгораживал. Сейчас не те времена, когда против родительской воли пойти неможно, особенно, если тебя замуж за старика выдают. Его осудили бы. А так… осудили Любашу.

– Мне ты почему не сказала? – скрипнул зубами Владимир.

– А что это изменило бы? – Матушка зябко повела плечами.

– Я искал бы ее. И нашел бы. И все сложилось бы иначе!

– Искал бы? Скорее всего. И твоя жизнь точно сложилась бы иначе. Володя, ты уже не юный мальчик, каким был тогда. И что? – Матушка фыркнула. – Видел бы ты себя со стороны. А тогда? Тебя при одном упоминании имени Любаши трясло. Искал бы… и неизвестно, что нашел. Вот теперь она нашлась. И дальше что? Женишься?

– Не знаю, – честно ответил Владимир. – Если она захочет, женюсь. Ты против?

– Ты волен поступать так, как считаешь нужным, – ответила матушка.

– Она сейчас у меня. Я думал здесь переночевать, но…

Он замолчал. И так сказано достаточно.

– У тебя дома, как обычно, ни крошки, – вздохнула матушка. – Погоди, велю съестного собрать.

– Спасибо, мама. И, может, платье какое…

– Наглая бестолочь. – Матушка подвела итог их беседе.

Может, и так. Но муками совести Владимир страдать не намерен. Матушка на его стороне, этого достаточно. Если отцу не по нраву его выбор придется, можно и уехать. Деньги есть, а артефакторы везде нужны.

Мира куталась в халат и переминалась с ноги на ногу. Зря он, наверное, с требованиями поспешил. Не накормил, не обогрел.

– Переоденешься? – спросил Владимир мягче. – Или сначала поешь, а после…

– Х-холодно, – призналась Мира.

Странно. В квартире тепло.

– Тогда… там.

Она кивнула и ушла в комнату. Владимир едва сдержался, чтобы не пойти следом. И запоздало подумал, что Мире, наверняка, неприятно надевать платье с чужого плеча.

– Володя! – позвала она из комнаты чуть позже. И попросила, когда Владимир подошел: – Помоги, пожалуйста.

Платье застегивалось сзади.

– Ты… прости… – пробормотал Владимир, едва справляясь с крохотными пуговками. – Завтра съездим, заберем твои платья.

Мира повернула голову, недоуменно взглянула на него через плечо. И, кажется, поняла.

– Разве ты в чем-то виноват, Володя? А я не брезгливая.

Она не добавила что-то вроде «ты даже не представляешь, как долго я носила чужие обноски». Но Мира промолчала.

После того, как матушка рассказала об истинной причине побега, Владимир чувствовал дурноту, стоило представить, что довелось пережить юной Любаше. И вину – тоже. Возможно, матушка даже права, и он тогда был незрелым, неспособным помочь невесте. Но разве в том не его вина?

Пуговицы закончились. Желание поцеловать Миру в шею осталось. Волосы она тоже вымыла, и подняла их наверх, мокрыми. А еще стояла на полу босыми ступнями.

С поцелуями Владимир не полез. Это было бы странно, пожалуй. Мира могла расценить такой порыв по-своему. Но Владимир усадил Миру на диван, принес шерстяные носки. Матушка вязала, на зиму. Вот и пригодилось. И волосы высушил, сотворив теплый воздушный вихрь. Мира заплела их в косу.