© Василий Лягоскин, 2018

ISBN 978-5-4490-5586-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. «Сумка последнего шанса»

– Куда я попал?

– Нет, не так… КУДА Я ПОПАЛ?!!

– Еще громче – ВОТ ЭТО Я ПОПАЛ!!!

– И не пил ведь вчера… и позавчера… И вообще я не любитель заглянуть в дно бутылки. Разве что иногда, по праздникам… Хорошего коньячку… Но об этом потом… Сейчас сделать морду лица кирпичом… То есть изобразить на ней, или нем (кирпиче!) профессиональную улыбку старшего менеджера банка «Восточный» – лучшего банка в мире, как утверждает моя непосредственная начальница Дарья Владимировна. Ну, ей-то – при ее зарплате – чего так не утверждать… Но это тоже потом. А пока… узнаю-ка я вот у этих парнишек, куда я действительно попал?… И что это за дувалы какие-то глинобитные высятся с обеих сторон улочки – кривой и пыльной, как мысли в моей голове.

Александр действительно стоял посреди улицы, какую прежде мог видеть разве что в старом фильме про революцию. Про ту революцию, которую часто вспоминали родители, и столетие которой так незаметно прошло несколько месяцев назад. В тех фильмах мелькали красные конники, гоняющие басмачей меж таких вот неприступных заборов (дувалов!). Сейчас в пыли барахтались два таких басмачонка. Кажется, пытались поделить какую-то грязную сумку. Ну, или разорвать ее пополам. Но скорее окончательно превратилась бы в утильсырье их одежонка – вон как яростно катаются детишки по улице. Которая, кажется, никогда не знала асфальта, или чего-то схожего с ним.

Толстый слой пыли, прокаленной солнцем, сейчас медленно оседал, и опять поднимался причудливыми облачками, уже почти достигшими Александра. Парня – всего такого чистенького, наглаженного. В темном костюмчике, белой рубашке и галстуке. И еще одном непременном атрибуте его работы – бейджике сотрудника банка «Восточный». Казалось, ему бы бежать подальше, чтобы не превратиться в такого же чумазого оборванца…

Неизвестно, что заставило его шагнуть вперед, в это пыльное облако. Александр очень удачно схватил малолеток за воротники курток, точнее толстых ватных халатов, которые действительно угрожающе затрещали в его ладонях. Единственным объяснением такого опрометчивого поступка мог послужить предмет спора – та самая сумка, которую с непонятной ему руганью и натужным сопением тянули каждый в свою сторону эти оборванцы. И даже, не сама сумка, а какая-то надпись, сверкнувшая на солнце разноцветьем замысловатой вязи. Надпись эта была выполнена бисером. Точно таким, какой Саша видел на стенах дома родителей. Такой вышивкой увлекалась его мама. Пара картин украшала и стены его холостяцкой квартиры (вот он какой – жених на выданье, с собственной квартирой на девятом, последнем этаже панельного дома… но и об этом потом!).

Где-то на самом краю сознания мелькнула мысль о том, что как-то слишком быстро он переместился к месту битвы «гигантов», и что не такие уж хилые на внешний вид пацаны в его руках весили совсем ничего. Так, что Саша практически не заметил тяжести, поднеся их чумазые физиономии почти вплотную к собственному лицу. Нет – не физиономии – морды! Самые натуральные морды интенсивно-зеленого цвета. Такие, словно их только что окунули по самую шею в тазик с зеленкой. Вместе с длинными шмыгающими носами, непропорционально большими ушами, и круглыми глазками, которыми они уставились на парня.

– Хотя…, – теперь уже не мелькнула, а закрепилась в сознании следующая мысль, – там скорее была целая ванна…

Пальцы незнакомцев, так и не отпустившие лямку сумки, тоже были зелеными; только более грязными, чем эти самые мордашки. И заканчивались они самыми натуральными когтями, которыми в пару мгновений можно было разодрать чье-либо лицо в кровавые лохмотья.

– Мое! Мое лицо! – заверещал внутренний голос, который уже был готов перехватить командование телом старшего менеджера.

Прежде всего руками, никак не желавшими отпустить воротники халатов, а потом (или даже в первую очередь) ногами – чтобы унести его куда-нибудь подальше от этой улицы, залитой солнечными лучами и мелкой пылью, уже успевшей покрыть Сашу толстым слоем до колен и подбиравшейся к приталенному пиджачку. Но ладони так и не разжались. Больше того – они еще крепче стиснулись на ткани, когда он разглядел внимательней лица парней. Больше всего поражали не их цвет, и не зубы, показавшиеся в двух ртах, когда те расплылись в широких улыбках. Точнее, это были не зубы, а клыки – все сразу, по тридцать два у каждого, а может быть, и больше. Гораздо сильнее поразило Александра, и заставило застыть в ступоре выражение этих лиц. Точно такое же он видел вокруг себя каждый день, с девяти утра до шести вечера; то есть полный рабочий день. И такое же выражение росло и развивалось в физиономии, которую он сам видел в последнее время в зеркале. Это были внешне очень доброжелательные, а на самом деле хищные и предвкушающие улыбки профессиональных менеджеров, вышедших на охотничью тропу. В тот момент, когда на нее же ступила нога жертвы. То есть потенциального клиента.

– То есть меня, – не менее хищно, но не так откровенно усмехнулся Александр.

Пацанята, видимо, что-то почуяли. Оказавшись на земле (точнее, на горячей пыли), они явно были готовы задать стрекача. Но пара слов, которыми они перекинулись, и которые не принесли ему ничего в плане информации, поскольку ни одного из них Саша не понял, заставили их протянуть в его сторону сразу четыре руки. Протянуть так резко, что он едва сам не отпрыгнул подальше от сумки, мазнувшей его по лицу удивительно прохладным дуновением воздуха, и ставшей почти родной вязью букв из бисера.

Александр все же сделал шаг назад, чтобы прочесть надпись на сумке, повисшей в четырех зеленых ладонях. И, уже ничему не удивляясь, прочитал вслух, по слогам: «Сумка последнего шанса». А ниже более мелким, заставлявшим удивиться и восхититься мастерством неведомой вышивальщицы, было добавлено – скромно, и одновременно вызывающе – «От Армани».

– Однако, – пробормотал парень, принимая предмет торга (ничем иным эта сумка сейчас быть не могла) в руки.

Потрепанная временем и руками (лапами) ее прежних владельцев, кожа была на удивление приятной на ощупь. Даже складывалось впечатление, что она уже давно принадлежала Александру, и что именно с ней он каждое утро заходил в офис родного банка, и что…

Представив себе эту картинку, эту сумку, лямку, накинутую на его специально пошитый костюмчик… парень согнал с лица мечтательную улыбку, и опять представив на месте собственной физиономии полуторный силикатный кирпич, процедил сквозь зубы, среди которых было лишь (!) четыре клыка:

– И сколько вы за эту рвань просите?

В том же самом дальнем уголке сознания, который он обнаружил в собственной голове минутой раньше, прозвучал другой вопрос: «А на кой хрен тебе эта сумка вообще нужна? И чем ты собираешься рассчитываться?».

Но первую часть вопроса тут же перебили громкие вопли двух малолетних продавцов, в которых Александр опять не понял ни слова. Зато без всяких усилий разобрал их смысл: «Бери, уважаемый, бери – не пожалеешь!».

– Пожалею, ой как пожалею, – подумал он опять той самой частью себя, которая, наверное, и называлась инстинктом самосохранения.

Другая же часть практически без его собственного участия уже сунула руку в карман пиджака, и пересчитывала ту немногую наличность, что всегда присутствовала там. Вообще-то как вполне официальный солдат огромной армии банковских служащих Саша предпочитал рассчитываться карточками. Парочка таких и сейчас грела душу и внутренний карман пиджака. Но в троллейбусах и автобусах пока почему-то принимали только наличность. А мучить собственный двухцветный «Фольксваген поло» в февральских сугробах он не хотел…

Обведя взглядом еще раз улицу, главной частью которой по-прежнему был толстый слой пыли, обжигавший даже сквозь подошвы туфель, он медленно вытянул из кармана монету. Самую крупную из тех, что там лежали. Крупную по размерам.

– Пять рублей, пять рублей, – почти пропел Саша на мотив старой песенки, – это много или мало…

Зря он так отвлекся – совсем как клиент, впервые попавший в банк. Монета неведомым образом исчезла из стиснутых пальцев. Парень даже не почувствовал, как ее выхватил один из оборванцев.

– И кто тут из вас такой шустрый? – процедил он сквозь зубы.

На этот вопрос ответа не получил. Зато понял другое. Оба были хитрющими. И еще жадными – до чужого добра. Которое всеми фибрами своих душ (если они у них были) пытались сделать своим. Прежде всего вмиг ставшими жалобными физиономиями и четырьмя руками-лапами, протянутыми вперед. Еще одна монета, теперь уже десятирублевая, оказалась на одной из них, и так же моментально исчезла. А Александр добавил в свой кирпич цемента (или из чего там их изготавливают?), и сказал, обращаясь поверх двух зеленых голов, практически лишенных волос:

– Это все, что я готов заплатить за товар. Не согласны – валите отсюда; ищите другого олигарха.

Гоблины – так он почему-то обозвал оборванцев – разразились очередными пулеметными очередями слов, в которых я разобрал лишь два самых часто повторяющихся – гобл и бобл. Потом оба разом замолчали, и спустя несколько мгновений протянули – торжественно и в унисон. В этом дуэте Саша опять разобрал лишь два уже знакомых, но ничего не обозначающих слова. Но в такой интерпретации их почему-то хотелось произносить с заглавных букв. Он и произнес, совершенно не понимая, почему из его собственного рта вылетела в этот окружающий пыльный мир такая же торжественная фраза:

– Я, Александр, старший менеджер банка «Восточный», покупаю у Бобла и Гобла товар, именуемый «Сумкой последнего шанса» за пятнадцать полновесных российских рублей. Договор!

С последним словом по телу словно пробежала электрическая искра, не вызвавшая, впрочем, никакой боли. Только почему-то стало понятно, что сделка свершилась так, что ее невозможно разорвать. И что об этом стало известно кому-то неизвестному; третьему участнику торгов, в чью сторону и улетела та самая искра.

Парнишек наверное тоже пробило. Они дернулись; сначала всем телом, а потом ладошками, которыми, оказывается, все еще держались за лямку теперь уже чужого имущества. Натяжение в ладонях Александра исчезло, и он метнулся взглядом книзу, одновременно дергая сумку выше – чтобы та самая лямка не окунулась в пыль. А когда поднял голову, никого рядом уже не было. Словно сумка в его руках материализовалась сама собой. Но две цепочки следов, ведущие прямо посреди улицы за поворот, показывали – два странных существа, только что беседовавшие со ним на каком-то тарабарском языке, не приснились ему. И что он не перегрелся под мощными лучами солнца, какого в средней полосе России не могло быть не то что в феврале, но и самом знойном июле.

Проморгавшись после неудачной попытки оценить силу светила единственным доступным ему оптическим инструментом – собственными глазами – Саша двинулся вдоль этой цепочки, удивляясь тому, как эти малолетние торговцы стояли голыми подошвами на нестерпимо горячей пыли, и ни разу не поморщились.

– Точнее, – поправил он себя, – они морщились, и кривлялись, и харкали по сторонам беспрерывно, но явно не из-за того, что чувствовали себя не комфортно. И лысые зеленые головы им явно не припекало. А вот моя уже…

Он прибавил шагу, стремясь скорее выбраться из тепловой ловушки, где в это время суток не было ни одной тени. Но даже так, практически на бегу, успел отметить, что размер его туфель никак не дотягивает до босых подошв удравших от меня торговцев. Размера так на три-четыре. Учитывая Сашин сорок третий…

Улица наконец выпустила его на простор, на другую улицу. Эту можно было назвать проспектом. Таким же жарким, кстати. Только жар этот аккумулировали, и щедро делились с ним не пыль, а аккуратно подогнанные друг к другу булыжники мостовой. Прогуливающихся по этому проспекту парочек, а также одиночек, или теплых кампаний не было. Зато они явно могли быть в здании, в которое и упиралась улочка, выпустившая его из своих жарких объятий. Потому что оно не могло быть ничем иным, как местным заведением общепита. Гордое звание ресторана или кафе дать ему парень постеснялся. Скорее эту каменную громадину в четыре этажа можно было называть постоялым двором, или трактиром… таверной…

– Ну, как-то так, – кивнул Александр себе, отметив прежде всего необычную вывеску.

Необычной она была тем, что громадный, не меньше двух центнеров на вид, жареный кусок мяса был не нарисован на холсте. Он там просто был! Огромный, шкворчащий жиром, крупные капли которого капали на камни чуть в стороне от входных дверей, и издававший непередаваемый аромат, на который парень пошел, словно мультяшный хомяк из моего детства на запах сыра. Александр даже так же, как тот самый Рокки, вытянул вперед руки. В которых уже не было сумки. Она самым естественным образом переместилась на его плечо. И смотрелась на нем вполне гармонично. Кажется, даже цвет изменила – в тон пиджачку. Но от этой, и всех остальных мыслей, он отмахнулся, открывая толстенную дверь, и окунаясь в не менее восхитительную атмосферу свежести, пряных ароматов; прежде всего того самого мяса.

Здесь не было холодно, но после нестерпимого зноя снаружи Саше показалось, что разгоряченное тело обдало ледяным ветром. Или так холодно потенциального клиента встретил бармен, который стоял нерушимой глыбой за стойкой темного дерева. На этой стойке, кстати, Александр и утвердил свои руки, которые так и тянул вперед. Локти больно, с ощутимым стуком ударились о твердое дерево, и он поднял голову. И чуть было не побежал назад – еще быстрее, чем появился в этом полутемном зале. Потому что напротив скалило клыки нечто невероятное! Выделить что-то особенное в этой морде, в фигуре, наполовину возвышавшейся над стойкой, было невозможно. Там все было особенным, выпирающим мускулами, мослами… и той самой пренебрежительной усмешкой, которая буквально прилипла к Александру.

Вместо того, чтобы действительно развернуться, и покинуть заведение, громко хлопнув дверью, парень гордо вздернул подбородок, развернул плечи, достаточно широкие, но уступавшие чудовищу напротив втрое, и буквально выплюнул в лицо бармену:

– Ну, чего уставился, морда клыкастая? Нормальных людей не видел, что ли?

Монстр его слов очевидно не понял. Но смысл, или интонацию, с которой они были произнесены, явно уловил. И рыкнул что-то на своем, великанском так, что коленки у Александр опять противно задрожали. А потом ткнул вперед лапищей, которая одна весила не меньше, чем полАлександра. На удивление ловко и легко парень увернулся от этого тычка. Весь, за исключением сумки, о которой менеджер в эти мгновения просто забыл. Длинный и толстый коготь зацепил за лямку, и вот уже вся сумка, вместе со своей замечательной надписью, лежит на широченной доске.

– Десятка, не меньше, – отметил профессиональным взглядом молодой работник банка, вообще-то не очень давно окончивший лесной техникум, – и шириной почти в метр. Это где же они такой дуб спилили… без единого сучка и морозобойной трещины. Хотя морозами тут, конечно…

Тут его голову, до сих пор помнящую «ласковое» тепло полуденного солнца, едва не разорвало на части. От смеха. Не собственного, а той человекообразной гориллы, что стояла напротив, и изрыгала из себя вулкан гомерического хохота. От него некуда было деться! И это еще бармен хохотал, подняв голову к высокому потолку, набранному из таких же дубовых досок.

Александр схватился за виски, отметив, что какие-то личности, сидевшие за столиками в дальнем темном углу, и до сих пор никак не проявлявшие себя, тоже дернулись, явно впечатленные столь буйным проявлением эмоций. А гигант наконец перестал биться в истерике, и резко опустил голову, отчего с его глаз сорвалась целая россыпь слез. Каждая слезинка была размером не меньше тех жирных капель, что снаружи трактира капали на раскаленные камни. Но Саша даже не дернулся, не махнул рукой в попытке смахнуть их с собственного лица. Таким неожиданным для него было преображение монстра. Теперь это лицо напротив не было угрожающим, диким, готовым рвать и метать. Добродушия и какого-то бесшабашного веселья в нем было, пожалуй, больше, чем прежде ярости.

Рот бармена опять открылся, извергнув теперь не громовые раскаты смеха, а вполне разумную речь. Разумную, но непонятную для Александра.

– Впрочем, нет – поправил себя он, – два слова я уже слышал сегодня, и не один раз. Бобл и Гобл… Да вот же они!

Одним пальцем трактирщик стучал по сумке, отчего Саша немного встревожился – не проткнул бы тот острым когтем кожаный верх недавней покупки, да не содрал бы бисер. Но сумка «держалась», и он перевел взгляд туда, куда тянулась вторая рука такого добродушного сейчас монстра. Еще один коготь указывала сейчас в тот самый угол, где за столом сидели знакомые Александру парнишки.

– Да нет, – поправил он себя, уже не в первый раз за сегодняшний день, – никакие это не парнишки. Не стал бы этот страхолюд наливать пива детям.

А зеленокожие знакомцы как раз подняли в направлении стойки, а значит, и Саши, громадные кружки, с которых на столешницу, или пол, от такого резкого движения сорвались клочья пены.

– Пиво, – догадался Александр, – я бы сейчас тоже…

Пиво он не любил. Нет, скорее, любил не очень сильно. Мог за компанию выпит кружечку, но не более того. Но сейчас, после торга под жаркими лучами солнца, и шока от встречи с местным трактирщиком, было бы неплохо… Саша почти физически почувствовал, как по горлу течет, и проваливается глубже, в желудок, плотная янтарная струя, несущая голове мягкий, обволакивающий сознание туман, а телу небывалую легкость и готовность к приключениям… А потому опять повернулся к тому, кто, собственно, и мог одарить его пенным напитком.

– Ну, или продать, – теперь уже сам Александр окинул трактирщика оценивающим взглядом, – да уж, приключеньце…