Глава вторая. Противостояние

1348 год. Литовская Русь. Вильно.

В то лето князь Альгирдас (Ольгерд) призвал брата своего князя Новогрудского и сказал ему такие слова:

– Хочу, чтобы ты, Кориат, послужил Литве… Покуда Кейстут⁵³воюет с немцами, я почитаю долгом своим нанести удар на востоке. Князь Симеон Московский часто наведывается в ставку Джанибека. Он получил великое Владимирское княжение, а Новгороду навязывает свою волю. Выбить опору из-под его ног – наш священный долг! Коли лишится московский князь поддержки татарского хана, вся Русь нам покорится. Отправляйся, Кориат, в ставку Джанибека и найди нужные слова для хана, дабы убедить его в опасности, что исходит от Москвы. А я для дела сего дела казны не пожалею…

Понадеялся Ольгерд на силу денег, но не учёл он хитрости азиатской и возможности измены в своём стане…

Когда Кориат из Новогрудка с сыновьями и дружиною выдвинулся в Орду, везя щедрые дары для хана Джанибека, его боярин Андрей, весьма недовольный своим малоземельным князем, написал грамотку великому князю Московскому: «Замыслил на тебя князь Ольгерд коварство. Ныне послал он брата своего Кориата к хану Джанибеку с великими дарами, дабы склонить его к союзу супротив Москвы. Княже, не забудь впредь о верном слуге твоём…» Вскоре князь Семён Иванович прочёл сию епистолию⁵⁴, уразумел грозящую опасность и без промедления направил в Орду своё посольство.

Тем временем, Кориат пришёл в Орду и, мысленно проклиная татар, проделал унизительный путь на карачках до ханского престола.

– Дары твои хороши, литовский князь, – одобрительно кивнул Джанибек. – Говори, почто пожаловал.

– С челобитьем на конюха твоего, московского князя Симеона, великий хан, – ответ держал Кориат. – Он, словно змей, притаился и ждёт своего часа, дабы укусить! Почитает он себя князем всея Руси, собирает дань с земель русских, – богатства немалые скопил, одной светской властью не довольствуется, церковной завладеть желает. Митрополит Феогност в его воле пребывает. Великий хан, Москва худое замышляет! Ныне князь Литовский Ольгерд ищет мира и дружбы с тобой. Да соединим наши силы, когда враг сего не ждёт, и опустошим земли князя Симеона, – Москве вовек не оправиться от такого удара…

Отпустил хан Джанибек литовских послов, а следом за ними пришли от князя Симеона киличеи⁵⁵ и били челом на Ольгерда:

– Он улусы твои пустошит и полонит. Супротив тебя идти желает!

Надо сказать, Джанибек лишил жизни старшего брата, чтобы занять золотой трон хана Узбека, и не унаследовал от своего отца ничего, кроме его кровожадности. Теперь, выслушав обе стороны, он призвал мать и просил у неё совета:

– Как бы поступил отец мой?

Хатун Тайдула была хитрой и расчётливой женщиной.

– Отец твой, – говорила она сыну, – мудро властвовал в улусах своих. Не давал он усилиться ни одному из княжеств на Руси! Правду молвили послы князя Симеона, – подминает под себя Литва улусы твои. Надобно подрезать крылышки князю Ольгерду…

Джанибек в ярости вскричал:

– Повелю казнить послов литовских.

– Нет, – улыбнулась Тайдула, – отец твой поступил бы иначе! Он стравил бы бешеных псов и глядел, как они грызутся меж собой.

Джанибек довольно усмехнулся:

– А выдам-ка я послов литовских князю Симеону. Пожар с искры зачинается!

Вскоре литовский стан окружили кешиктены⁵⁶ Джанибека. Сын Кориата Симеон вбежал в шатёр отца:

– Татары ополчились на нас… Велишь биться с ними?

– Нет, их слишком много! – возразил Кориат. – Не противься злу, сын мой. Господь с нами, авось живы будем.

Тогда в шатёр ворвался коренастый татарин с саблею наголо и объявил ханскую волю…

***

Княжеская дружина шла на подмогу к новгородцам, на которых напал король шведский Магнуш, – весть о ханском пожаловании настигла московского князя под Торжком. Тогда он немедля поворотил в стольный град и приказал, как зеницу ока, охранять пленённых литвинов.

Князь Симеон жил по заповедям отца своего Ивана Даниловича: собирал сугубые подати с изнывающего от поборов народа, исправно платил дань, низко кланялся татарам, частенько наведывался в Орду с богатыми дарами для хана и ханши. Земля московская, между тем, отдыхала от набегов татарских, обрастала новыми сёлами и городами. Люди, устав жить в страхе на рубеже с Великой степью, бежали в пределы московские…

Если Джанибек искал совета у своей хитрой матери, то московский князь, когда нуждался в мудром слове, призывал Алексия, наместника митрополита, который некогда был иноком Богоявленского монастыря. Муж зело хитрый⁵⁷, всяческой премудростью и добродетелями украшенный, – Алексий теперь предстал пред светлые очи князя, который кланялся ему до земли и привычно молвил:

– Прости мя, отче честный, и благослови.

– Благословение Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа на рабе Божьем Симеоне всегда, и ныне, и присно, и во веки веков, – Алексий осенил князя крестным знамением.

– Аминь, – отозвался Симеон и приложился к его деснице.

– Христос посреди нас, – сказал с улыбкой на губах Алексий.

– Есть и будет, – отвечал князь, поцеловал его в правое плечо и вновь поклонился.

(Таков исстари был чин благословения, и его неукоснительно соблюдали все от мала до велика, от крестьянина до князя).

– Жду от тебя совета мудрого, отче, – сказал тогда князь Симеон. – Мой отец мечтал о возрождении Руси, о единстве земель русских и завещал мне укреплять Москву. Верил он, что однажды мы сбросим владычество татарское. Я живу, как учил меня отец, и часто бываю в Орде, – всякий раз хан с честью и пожалованием отпускает меня. Теперича он выдал мне Кориата, брата князя Ольгерда Литовского, который замыслил вкупе с татарами выступить супротив Москвы. Литвины холопами были у пращуров моих, а ныне вотчины у русских князей отымают! Посоветуй, отче, как поступить с Кориатом. Лишить жизни я его не могу, а отпустить не вправе…

Алексий немного подумал и отвечал князю так:

– Льстив и коварен хан татарский: одной рукой милует, а другой – казнит! Расставил силки птицелов и ждёт, кто в них угодит: орёл али сокол.

– Ты прав, отче, сие подобно ловитве⁵⁸, – согласился Симеон, – будто притаился лютый зверь и ждёт свою добычу. Желает хан стравить Москву с Литвою. Стало быть, надобно отпустить Кориата восвояси…

– Неможно нам, княже, ныне воевать с Литвою, – промолвил Алексий. – Покуда нет сил у нас для сего дела. Аки воздух надобен мир с Ольгердом!

– Правда твоя, отче честный. Ты паки мудрый совет мне дал, благодарствую, – князь почтительно склонился пред наместником митрополита, которому судьбой было уготовлено великое будущее.

Ольгерд опечалился, прослышав о пленении Кориата. Накануне пришла еще одна горестная весть, – об убиении Наримунта: пал брат его младший от руки немецкого рыцаря. Теперь мог потерять Ольгерд и Кориата, – тогда ради брата смирил он свою гордыню и направил посольство к князю Симеону с дарами и грамотой, в коей были такие слова: «Другу моему великому князю Владимирскому и Московскому Симеону Иоанновичу! Ведомо стало мне, что брат мой Кориат находится у тебя. Взываю к твоему великодушию – отпусти брата моего к жене и детям его… Пусть добрая воля твоя знаменует вечный мир меж княжествами нашими!».

Симеон Московский восседал на престоле в одеянии из парчи, вышитой золотыми нитями; на главе его была златая шапка с меховой опушкой и драгоценными каменьями (дар хана Узбека, завещанный Иваном Калитой своему старшему сыну). Пряча улыбку в уголках губ, московский князь выслушал послов Ольгерда и объявил им:

– Мы призовём вас вскорости и дадим ответ, а до тех пор будьте гостями в нашем стольном граде.

– Нам ведать надобно, что жив-здоров князь Кориат, – сказали литвины.

– В добром здравии пребывает он, – усмехнулся Семён Иванович. – Се, наше слово княжеское!

Литовцы остановились в посаде на постоялом дворе и стали ожидать весточки от князя. Прошла неделя, другая, третья… Из дворца – ни слуху, ни духу.

– Лукавый князь, дары принял, ответа не дал! Видать, у хана татарского научился сему, – говаривали литвины. Серебро кончалось у них. Воротились бы в Литву, но опалы от Ольгерда не желал никто.

Спустя месяц князь все-таки призвал во дворец послов литовских и провозгласил свою волю:

– Повелеваем воротиться в родные земли князю Кориату Гедиминовичу, сыновьям его и боярам. Пусть сие знаменует мир и дружбу между Литвой и Москвой.

Вскоре Кориат покинул темницу, где никакой нужды, окромя воли, не испытывал, и получил назад все животы свои (имущество). Опричь того, московский князь пожаловал Кориату суму с гривнами серебра.

– В мире и любви надобно нам жить, – говорил Симеон, – враждуем мы – радуются враги наши!

– Истинно глаголешь ты, княже, – неискренне согласился Кориат. – Я передам твои слова брату моему…

Кориат шёл на постоялый двор, где остановилось литовское посольство. В тёмном переулке на него вдруг напали лихие люди. Он саблею рассёк одного из них и отчаянно отбивался от двух других. Неизвестно, чем окончилась бы эта схватка, кабы вовремя не подоспели кмети, посланные московским князем. Нападавшие дали стрекоча. Семён Иванович велел произвести дознание. Но вора, павшего от руки литовского князя, не опознали, виновных не сыскали, – истина так и не открылась…

***

Вскоре Ольгерд встречал Кориата за стенами стольного града своего. Братья обнялись.

– Добро пожаловать домой! – улыбался Ольгерд.

– Я слыхал о Наримунте. Как такое могло случиться? – спросил Кориат.

Ольгерд помрачнел:

– Клянусь, мы ещё отомстим за смерть его!

Братья верхом въехали во врата виленского горнего замка, где в тот же вечер Ольгерд закатил пышный пир, на котором Кориат сидел по правую руку от него. Шуты и скоморохи веселили гостей.

– Теперича мир надобен с Москвой, – шепнул Ольгерд брату своему на ухо.

– Что ж, ты паче не мыслишь, что Москва угроза для Литвы? – удивился тот.

– Москва – враг наш и ныне, и присно, как говорят христиане, – возразил Ольгерд. – Но воевать с ней мы не будем, доколе не разделаемся с немцами. Москва возвышается, покуда в Кремле живёт митрополит всея Руси! Но Феогност стар и немощен, – он доживает свои последние дни. Выбьем почву из-под ног князя московского… Но об этом после. Кориат, тебе не кажется, что пора мне снова жениться?

Кориат, захмелев с третьей чарки вина, покатился со смеху:

– Небось, русинку сызнова посватаешь?

– Люблю тебя за сообразительность, Кориат, – усмехнулся Ольгерд. – Но сам подумай – средь подданных моих великое множество руси⁵⁹. Мне нужна княгиня, которую бы приняли они!

– А я думал, тебе просто бабы их глянутся, – смеялся Кориат.

– Тебя, брат, не проведёшь, – промолвил Ольгерд с улыбкой на губах.

– Куда ж ты пошлёшь сватов на сей раз?

– В Твери живёт девица Ульяна, свояченица Симеона Московского, дщерь князя Александра Михайловича, убитого в Орде…

Пять лет спустя.

Торговые ряды опустели, тревожно звонили колокола, пылали костры на заснеженных улицах и площадях Москвы. В город пришла беда… В посадских избах и боярских хоромах слышались крики и стоны обречённых, женские рыдания и причитания над телами умерших мужей и детей. Похоронные процессии мрачно тянулись по городу. Из церквей доносились горестные песнопения: «Упокой, Господи, души усопших раб твоих!». Город вымирал…

Между тем, на смертном одре лежал митрополит Феогност, – лицо грека за последние сутки почернело, осунулось, из груди его время от времени вырывался кровавый кашель. Подле господина своего стоял служка с повязкой на лице, смоченной в чесночном настое.

– Митрополитом на Руси быть владыке Владимирскому… Алексию, – из последних сил выдохнул Феогност и… преставился.

Епископ Алексий стоял в церкви Успения и лил горькие слёзы, – в гробе под белым саваном лежал его наставник и друг. «Как смерть переменила лик твой, – с грустью подумал новый владыка. – Всё подвержено тлену и разрушению. Скоротечна жизнь человеческая, и как много надобно успеть!»

Князь московский не явился на похороны митрополита, – душою Симеона Иоановича овладел страх, что свёл его с ума: он заперся в опочивальне и никого не желал принимать. Но от судьбы не скрыться! Спустя месяц после похорон митрополита Алексий проводил и князя в последний путь…

Вскоре из Царьграда воротились послы, коих Феогност перед смертью отправил к Патриарху с грамотой о благословении Алексия митрополитом на Руси. Ныне Вселенский Владыка призывал того на поставление…

***

Корабль, гонимый попутным ветром, шёл, рассекая волны. Старец с посохом в руке беспокойно оглядывался по сторонам, – вокруг простиралось бескрайнее синее море. «Не властны мы над собой, в единой воле Божьей пребываем, – размышлял Алексий. – Повели Господь – тотчас подымутся волны морские и опрокинут судёнышко наше!» Но в пути на сей раз обошлось без происшествий.

1353 год. Константинополь. Ромейская империя.

Владыка Алексий в сопровождении свиты из иереев и иноков сошёл на греческую землю, а слуги его погрузили сундуки со скарбом и серебром на повозки. Путь пролегал по мощёным улицам огромного города мимо лачуг городской бедноты. Народу – тьма! И все бегут куда-то. Кругом – лавки. Торгаши зазывают покупателей, расхваливая по-гречески свой товар…

Убогость окраин осталась позади, теперь гордо красовались украшенные портиками каменные дворцы римских вельмож, а высокие мраморные колонны на площадях напоминали о славном прошлом империи и былых победах василевсов⁶⁰. «Неспроста на Руси сей град величают Царственным. Он подобен венцу, усыпанному драгоценными каменьями!», – подумал владыка Алексий и вскоре узрел чудный яхонт в короне ромейских императоров, – подобно кораблю на высоких волнах, выплывала величественная святая София. Казалось, собор парит в воздухе и касается огромным куполом неба, – владыка Алексий не раз слышал самые невероятные рассказы о нем, но увиденное превзошло все его ожидания: «Да, правду молвят люди – сие есть чудо из чудес!»

Вскоре наши странники нашли приют в монастыре за городом, где по обыкновению селились паломники из Руси. После скромной трапезы, состоящей из постной каши и ломтя ржаного хлеба, Алексий прошёл в отведённую для него келью, помолился перед божницей с иконой Спасителя, вручил служке своему из греков грамоту для Патриарха и прилёг на жёсткую постелю монашескую…

***

Алексий ступил на двор, обнесённый колоннадою. В притворе он задержался у прекрасной мозаичной картины с ликом Христа, восседающего на престоле, – в Его левой руке – Евангелие со словами: «Мир вам. Я свет миру», – а десницей Он благословляет коленопреклонённого мужа – византийского императора. Одесную⁶¹ от Исуса Дева Мария в медальоне, с левой стороны – архангел Михаил, небесный архистратиг.

Владыка Алексий осенил себя крестным знамением, вошёл в храм, пал на колени и коснулся главою пола. Потом он поднялся, огляделся окрест и замер в изумлении: стены в храме были отделаны цветным мрамором и великолепными мозаиками, – на сводах, поддерживаемых тяжёлыми колоннами, летит сонм ангелов и ветхозаветный пророк Илия в огненной колеснице. Дух захватывает, кружится голова! За амвоном в нише – святая святых – алтарь с престолом, где совершается таинство Евхаристии.

В прежние времена пол в храме был выложен золотом, а престол был покрыт драгоценными каменьями: яхонтами красными и лазоревыми, зелёными смарагдами и прозрачными алмазами. Однако сто пятьдесят лет назад рыцари-крестоносцы ворвались в Царственный город и разграбили храм святой Софии, вынеся из него всю золотую и серебряную утварь. (А спустя столетье Новый Рим падёт под натиском турок-османов, – с четырёх сторон света окрест собора вырастут минареты, и главный храм православия будет превращён в мечеть Айя-София. Фрески и мозаики на долгие годы скроет толстый слой штукатурки⁶²).

– Алексий, – донёсся тихий глас. Старец очнулся как бы от забытья, – пред ним стоял муж в диаконском облачении:

– Меня зовут Георгий, – я ризничий Великой церкви. Его Всесвятейшество ждут вас. Последуйте за мной.

Вскоре они поднялись по каменным ступеням на верхний ярус собора в палаты Патриаршие, где жил Вселенский Владыка, проходили заседания синода и принимались судьбоносные для православной церкви решения.

В это время патриарх восседал на престоле, будучи в зелёной мантии и белом клобуке.

– Приветствую тебя, Всесвятейший Владыко, – низко кланялся Алексий.

– Рад видеть тебя, Алексий, на ромейской земле, – снисходительно улыбнулся Патриарх. – Наслышан о праведном житии твоём! Феогност, Царствие ему Небесное, хвалил тебя зело. По преставлении его овдовела митрополия Киевская. Руси надобно нового пастыря поставить. Однако до сих пор церковь православная хранит обычаи, в том числе соборного принятия решений. Мудрейшие мужи церкви из Всесвятейшего синода не оставят митрополию всея Руси без пастырского наставления. Запасись терпением, Алексий, и воздастся тебе сторицей…

Далее патриарх Филофей намекнул Алексию, что далеко не всем среди его окружения угодно видеть на Киевской кафедре митрополита из русичей. (Феогност был греком, как и большинство его предшественников). Алексий воротился в монастырь и долго в своей келье молился пред божницей.