Лес вплотную подходил к дороге. Глубокая машинная колея с уже подсохшими комьями грязи на неровном шишковатом гребне поверхности петляла среди деревьев. По ухабам и колдобинам, наполненным мутной дождевой водой, которая никогда не высыхала даже в жаркие дни, на большой скорости мчался «Виллис» с открытым верхом.
За рулем американского военного внедорожника сидел молодой милиционер в звании младшего сержанта. Из-под нахлобученной по самые уши фуражки с красной звездой по бледному от волнения лбу и по вискам ручейками стекал пот. Водитель яростно крутил баранку, не сбрасывая скорости даже на крутых поворотах, когда перед глазами внезапно возникали на дороге залитые грязной водой ямы, куда более глубокие, чем те, которые остались позади. Это говорило о том, что сержант хорошо знает местность.
На пассажирском сиденье лежал ППШ с полным диском, еще один диск лежал рядом. Внимательно следя за дорогой, водитель тем не менее успевал бросать по сторонам настороженные взгляды, отмечая про себя даже самые незначительные изменения в окружающей природе. В одном месте он заметил, как качнулась довольно толстая ветка, хотя ни малейшего ветерка не ощущалось, и тотчас протянул руку к автомату, положил потную ладонь на отполированный приклад. В другом месте на дорогу внезапно выбежал олень, водитель в доли секунды схватил автомат и лишь тогда разглядел лесного красавца, когда ППШ уже находился у него на коленях. «Вот сволочь! – мелькнула нехорошая мысль. – Так недолго и разрыв сердца получить». На место он положил оружие, когда впереди показался полосатый шлагбаум КПП, а возле него молоденький красноармеец с автоматом на груди.
Увидев подъезжавший «Виллис», красноармеец приветливо заулыбался и скорым шагом пошел навстречу, не торопясь открывать поперечную перекладину, примотанную веревкой к столбу в виде огромной рогатки, сделанной каким-то умельцем из сучковатой березы.
– Здорово, Андрис, – сказал он, на ходу закидывая автомат за спину, затем обтер потную ладонь сбоку о гимнастерку и протянул руку. – Курить не найдется?
– Здорово, Ваня, – охотно ответил водитель, проворно выбрался из машины и с чувством пожал широкую, как лопата, ладонь своего русского товарища. – Для тебя всегда найдется.
Андрис полез в карман галифе за кисетом. Это был высокий русоволосый парень с бледными голубыми глазами, которые оставались грустными, даже когда он улыбался. Его глаза в окружении белесых ресниц, некогда пронзительно голубые, выцвели раньше времени от того, что у него на виду фашисты в сорок третьем повесили мать и сестру: перекинули веревку, в которой он носил сено скотине, через балку в сарае и повесили их рядом.
– Кури, Ваня, – сказал он, передавая тому потертый кожаный кисет с завернутыми в него аккуратно вырезанными квадратиками бумаги. – Можешь отсыпать себе, сколько захочешь. Самолета еще нет?
– Пока нет, – мотнул головой часовой, бережно отсыпал самосад в свою ладонь, затем ссыпал небольшую горку прямо в карман широких галифе, отслюнил стопку газетной бумаги, свернул в трубку и тоже спрятал в карман. – Теперь порядок. Как доехал? – в свою очередь поинтересовался он, исподлобья поглядывая на товарища, теперь уже сворачивая небольшую, затяжки на три папиросу для себя. – Лесных братьев не встретил? А то они тут кишат, как муравьи в муравейнике. Того и гляди нападут. От них всего можно ожидать.
– Ничего, Ваня, разберемся и с ними. Дай время.
Андрис грустными глазами взглянул на красноармейца, хотел еще что-то сказать, но тут послышался далекий гул самолета, приближавшийся с нарастающей силой, и вскоре над их головами, ревя моторами, грузно пролетел бомбардировщик Пе-8.
– Легок на помине, – с досадой воскликнул красноармеец, проводив долгим взглядом самолет. Обжигаясь, несколько раз быстро и глубоко затянулся, отбросил крошечный окурок, вдавил его каблуком сапога в сухой суглинок и побежал открывать шлагбаум, запоздало крикнув на ходу: – Спасибо за курево!
Андрис въехал на раскинувшуюся среди леса обширную поляну, густо опутанную по периметру колючей проволокой, с вышками по углам и чашами мощных прожекторов. Во время войны здесь размещался военный аэродром, с него советские бомбардировщики дальнего действия летали бомбить фашистские укрепления на Западном фронте и даже города в самой Германии. Теперь об этом напоминали лишь несколько порожних цистерн, в них раньше хранилось горючее для заправки самолетов. Сейчас же авиационный керосин находился лишь в одной цистерне: его держали на всякий случай, когда редким самолетам, пролетавшим мимо на дальние расстояния, приходилось дозаправляться. Бывший аэродром охраняли три взвода красноармейцев, проживавших в крепких бревенчатых теплых землянках.
Посреди поляны, величественно замерев, стоял только что прибывший бомбардировщик Пе-8, отдыхал после долгого перелета. От нагретых моторов поднимались горячие волны, заметно колебался лиловый воздух, пронзенный янтарными лучами сияющего на небосводе солнца. Это было похоже на мираж, когда можно увидеть на блестящем горячем асфальте несуществующие лужи. Лопасти пропеллеров неподвижно застыли, готовые в любую секунду вновь поднять самолет в необъятные воздушные просторы для выполнения задания командования.
Возле самолета стояли четыре человека: трое были одеты в военную форму, на их фоне выделялся четвертый, беспечно одетый в гражданскую одежду и с непокрытой головой. Его темный чуб трепал низовой ветерок. У ног приезжих на траве стояли два чемодана и небрежно лежал вещмешок.
Несмотря на свой юный возраст – а Андрису только недавно исполнилось девятнадцать, – парню уже довелось повоевать, о чем говорили его воинское звание и потускневшая медаль «За отвагу», краешек которой был отмечен вражеской пулей, когда их полк участвовал в наступлении на Кенигсберг. Поэтому он безошибочно определил в гражданском человеке сотрудника госбезопасности, а еще в одном – коменданта аэродрома украинца капитана Хмару.
Тот что-то с жаром рассказывал вновь прибывшим, как всегда бурно размахивал короткими руками, словно с яростью отбивался от невидимых пчел. Увидев подскакивающий на скрытых в жухлой траве мелких кочках «Виллис», который через луг мчался в их сторону, Хмара указал на него пальцем.
Его собеседники с готовностью повернули головы по направлению зачерствелого, желтого от никотина пальца с обгрызенным ногтем; с любопытством пригляделись к сидевшему за рулем водителю, ловко управлявшему американским внедорожником, о чем-то между собой переговорили и дружно расхохотались, ощеряясь влажными, блестевшими на солнце крепкими зубами.
Что их так развеселило, Андрис не знал. Но, не желая ударить перед приезжими в грязь лицом – все-таки он возил не кого-нибудь, а самого начальника милиции городка Пилтене и его окрестностей майора Эдгарса Лациса, – он с видимым удовольствием вдавил педаль газа до упора. Отчего сам едва не вывалился из кабины, когда за какую-то минуту преодолел расстояние в три сотни метров и круто развернулся, не доезжая до компании военных нескольких шагов. За это время он так успел разогнаться, что при торможении резина на колесах заскользила по траве, как по льду.
– Здравия желаю, – вскинул Андрис узкую кисть, касаясь кончиками пальцев потного виска. – За вами приехал. – Он выскочил из машины, подхватил в обе руки вещи приезжих.
– Гарный хлопчик, – похвалил водителя Хмара, всем своим добродушным видом выказывая особое расположение к гостям, на самом же деле стараясь побыстрее их проводить с вверенной ему территории, пока не произошло чего-нибудь такое, за что потом придется отвечать перед вышестоящим начальством. – Он вас мигом домчит до Пилтене. Шофера искусней нашего Андриса во всем Вентспилском крае не найдется.
Разместив чемоданы и вещмешок позади сидений, для надежности туго перетянув их вожжами, которые он раздобыл месяц назад для хозяйственных нужд у местного жителя, Андрис вновь забрался на место водителя, словно цапля, ловко перекинув ногу через край. Удобно устроив свой автомат между передними сиденьями с таким расчетом, чтобы можно было в любую секунду без помех им воспользоваться, он цепко охватил длинными пальцами баранку и деловито застыл, выжидательно поглядывая на своих пассажиров, которых следовало доставить в целости и сохранности в отдел милиции городка Пилтене.
– Ну, хлопцы, бывайте, – доброжелательно гудел капитан Хмара, суетясь около машины. – Еще увидимся… какие наши годы.
Он по-дружески приобнимал мужчин со спины; похлопывал пухлой ладошкой по влажной от пота гимнастерке, как бы ненавязчиво подталкивал к «Виллису», с украинским гостеприимством помогая им удобно расположиться в тесном пространстве открытой кабины. Орлов как старший по званию и по возрасту занял место впереди, рядом с водителем.
– Любопытный экземплярчик, – весело проговорил он, оглядываясь на коменданта, который, как только убедился, что они уезжают, со вздохом облегчения обтер платком потное щетинистое лицо и сразу же сорвался с места, на бегу распекая какого-то нерадивого, по его мнению, солдатика, возившегося возле сбитого из досок длинного стола, разбирая пулемет: – Шо ты творишь, бисов сын?! Кто же так робит? Это як баба… к нему с ласкою треба, дурила стоеросовая!
Журавлев с Еременко одновременно повернули головы в ту сторону, но Андрис в это время резко газанул, и они откинулись назад. Чувствуя, как под жестким сиденьем на большой скорости трясутся рессоры на неровной поверхности вдоль и поперек изъезженного колесной и гусеничной техникой обширного луга, подбрасывая вверх их тела, ставшие вдруг легкими, словно уже им не принадлежавшими, Илья с Анатолием невольно ухватились руками за металлическую обшивку бортов.
– А ты, парень, смотрю, и вправду мастер вождения, – с уважением произнес Еременко, звучно клацнув зубами, когда водитель внезапно наехал на высокую кочку, незаметную в густой траве.
– Вы не переживайте, товарищ… – Андрис на секунду запнулся.
– Капитан, – подсказал Еременко.
– Товарищ капитан, – договорил Андрис и продолжил рассказывать: – Здесь по-другому нельзя ездить, иначе станем отличной мишенью для лесных бандитов. Поэтому вы уж потерпите немного. А потом и сами привыкнете к такой езде, уже другой и не пожелаете.
– И много у вас здесь предателей? – осведомился Орлов, сбоку взглянув в напряженное лицо водителя, неотрывно смотревшего на дорогу перед собой.
– Хватает, – ответил словоохотливый парень. – Но за советскую власть людей намного больше. Можно сказать, вся страна. А эти… которые лесные, они практически все сынки помещиков да других богатых господ. Нам с ними не по пути.
– А кто твои родители? – спросил Орлов, с интересом приглядываясь к водителю, рассуждавшему очень здраво для его юных лет, хотя и не успевшему пожить при новой власти: в сороковом Латвия стала Союзной республикой, а в сорок первом пришли фашисты.
Андрис не успел ответить, так как в эту минуту они подъехали к КПП. Знакомый красноармеец торопливо приподнял шлагбаум, пропуская «Виллис», а сам замер по стойке смирно, отдавая честь офицерам, которые оттого, что не были ему знакомы, казались еще более значимыми персонами. Проезжая мимо, Андрис по-свойски кивнул ему. Провожая машину с важными гостями одними глазами, расторопный Иван все же улучил момент, когда офицеры на секунду отвлеклись, и в ответ дружески подмигнул своему приятелю.
«Виллис», как только оказался за территорией аэродрома, вновь набрал скорость. Машину бросало из стороны в сторону, грубая резина с выпуклыми протекторами, наезжая на высокие выступы колеи, противно скреблась по краю, и передние колеса вновь возвращались в глубокую неровную колею. Внедорожник, подпрыгивая на колдобинах, проезжал, и позади с шорохом осыпалась подсохшая глина, перемешанная с вязкой грязью. Зеленые мухи, распуганные натужным ревом двигателя и брызгами, стремительно разлетавшимися в разные стороны, чуть погодя снова слетались к вонючей, затянутой тиной воде с плавающими на поверхности хвоей и листьями, со злобным жужжанием начинали ползать по влажной земле, быстро-быстро потирая от удовольствия лапки.
– Мои родители, товарищ майор, люди были мирные… самые обычные крестьяне, – продолжил прерванный разговор Андрис. – В июле сорокового года они поддержали новое правительство во главе с Августом Кирхенштейном в Народном Сейме за то, чтобы наша Латвия на равных вошла в Советский Союз. За это они при немцах и поплатились – матушку и сестрицу повесили в сарае на перекладине, а отец на фронте в сорок втором погиб, защищая новую Латышскую республику. Поэтому у меня к нашим латышам-предателям свой… особый счет. Фашистов мы разбили, расправимся и с этими гадами.
– В этом ты можешь, парень, не сомневаться, – заверил водителя Орлов. – Для того мы сюда и приехали…
Выслушав столь простенькое и бесхитростное объяснение, Клим и сам заметно расчувствовался. Только у него, в отличие от Андриса, потемневшие глаза не стали влажными от выступивших слез, а наоборот, стали до невозможности сухими и жесткими, и так пугающе глубоко запали в этот миг в провалы глазниц, что можно было не сомневаться: Орлов исполнит свое обещание при любом раскладе. Даже если ему придется отдать свою жизнь за латышский народ, который уже стал для него братским.
– Мы с тобой, парень, еще выпьем на могиле этих ублюдков, – хрипло проговорил Орлов, в волнении помял пальцами острый кадык и, как видно, стесняясь своих высокопарных слов, уже тише произнес: – Советскому человеку все посильно. Верь мне.
Не отрывая рук от баранки, Андрис неловко вытер скатившуюся по щеке слезу о свое плечо, его пухлые, по-юношески ярко-алые губы тронула благодарная улыбка.
– Спасибо, товарищ майор.
В этот момент не только повеселевшему Орлову, но и Журавлеву с Еременко показалось, что мотор у машины зазвучал ровно, без прежнего надрыва, как будто певец после разухабистой скверной песни вдруг запел мелодичную песнь на спокойную умиротворяющую музыку.
Так оно на самом деле и было, потому что Андрис сбавил обороты, чтобы непривычных к подобной езде хороших людей не так быстро утомила тяжелая дорога, не забыв, однако, предупредить, чтобы они глядели в оба. Его голос при этом звучал настолько серьезно, зловеще и тревожно, что исключало с его стороны всякие неуместные в эти минуты шутки. И сразу окружавший их лес стал казаться полным опасностей, как будто весь он кишел вурдалаками и не менее хищными озверевшими от войны людьми. Журавлев незаметно для товарищей на всякий случай расстегнул кобуру и положил влажную ладонь на рукоятку пистолета.
Перед его глазами глухой стеной стоял старый смешанный лес с густым непроходимым подлеском: высились ровные, как свечи, сосны; кряжистые дубы, раскинувшие свои руки-сучья; могучие вязы толщиной в два обхвата с нависшими пушистыми кронами над дикими яблонями и грушами; прижимавшиеся друг к дружке трепетные осины; тополя; кое-где видневшиеся среди редких ясеней березы, похожие в своем белом одеянии на стройные фигурки радостных невест, празднично одетых в фату. Сквозь беспорядочное нагромождение ветвей вниз точило пыльные лучи горячее солнце, мелькавшее за деревьями расплавленным шаром.
Все это проносилось чередой перед взором Журавлева со скапливающимися капельками пота в морщинистых прищуренных уголках глаз, а вот то, что творилось за зеленой стеной лесной кромки, при всем желании он видеть не мог.
А там, скрываясь в чаще, у самой дороги стояли двое вооруженных автоматами шмайсер мужчин, которые внимательно наблюдали через ажурные просветы в листьях за движением «Виллиса», выехавшего из-за поворота. Судя по потрепанной немецкой военной одежде с потускневшими от времени петлицами с буквами СС, которую, по всему видно, не первый год носили затаившиеся в лесу люди, это были коллаборационисты, некогда служившие в 19-й добровольческой пехотной дивизии.
По мере того, как машина приближалась, переваливаясь с боку на бок, время от времени подскакивая молодым козликом на дорожных ухабах, хоть Андрис и старался аккуратно проехать в тех местах со стоячей водой, которые не вызывали у него особого доверия, у одного из мужчин стали заметно сдавать нервы. Он то и дело в волнении переступал ногами, обутыми в пыльные сапоги с вымазанными жирной глиной подошвами. За какую-то минуту этот неуравновешенный человек вытоптал подкованными каблуками ямку. Затем он медлительным движением чуть подрагивающих от перевозбуждения рук, обросших мелкими белесыми волосками, приподнял висевший на груди автомат; потертым стволом деловито раздвинул ветки, загораживающие ему обзор для прицельной стрельбы. С нетерпением поджидая, когда машина приблизится настолько, что можно уверенно попасть в живую мишень, бандит взял на мушку голову офицера в звании майора в синей фуражке с малиновым околышем.
До места засады «Виллису» оставалось проехать метров тридцать, как вдруг «американец» угодил в вязкий влажный песок. Колеса завертелись со стремительной скоростью, но сама машина уже не двигалась так уверенно вперед, а, дрожа всем корпусом, с мучительной натугой ползла. Тогда этот человек с торжествующей злой ухмылкой снял с ремня гранату с длинной рукояткой, уперся носком сапога в выбитую им же ямку, готовясь метнуть смертоносную начинку в металлической оболочке в машину с советскими офицерами.
– Клавс, – тотчас приглушенным шепотом к нему обратился на латышском языке приятель, испуганно схватив его за руку, – ты с ума спятил? Улдис Культя нам такого самовольства ни за что не простит. Самих расстреляет как бешеных псов.
Клавс застыл, держа руку с гранатой на замахе, злобно сверля холодными колючими глазами осмелившегося ему перечить приятеля. Нервно дергая правой сухой щекой, обросшей щетиной, он угрожающе выговорил, шевельнув тонкими бледными губами со щеточкой аккуратных белесых усиков над верхней:
– Гинт, он нам только спасибо скажет.
– Ты что, не знаешь, Улдиса Культю? – спросил тот, которого звали Гинт.
Это был маленького роста мужичок, с острым, как у лисы, носом, которым он поминутно шмыгал, втягивая зеленую соплю, как видно, не находя времени, чтобы выбить ноздрю, забитую клейкой слизью.
– Помнишь, как он застрелил Юргиса, осмелившегося его ослушаться? А ведь тогда покойный был прав, и то…
Он снизу глядел в хмурое лицо высокого, дожидаясь от него положительного ответа. Но тот молчал, продолжая злобно вращать белками глаз, но уже не с такой полыхавшей в его взгляде ненавистью, чтобы с безрассудством пойти против воли своего командира. И тогда Гинт, горячась, напомнил ему о том, для чего они сюда пришли, стараясь, чтобы его слова прозвучали весомо.
– Клавс, – сказал он и с силой сжал короткими пальцами кисть его слегка подрагивающей от волнения руки, – если мы не выполним задания, считай, что мы трупы. Улдис Культя послал нас взорвать на аэродроме цистерну с керосином, чтобы самолеты не могли дозаправляться… А это намного важнее, чем эти офицеры. До них мы тоже доберемся. Немного попозже, – добавил Гинт и, чуть помолчав, вкрадчиво поинтересовался: – Или, думаешь, наш полковник Культя ошибается? Это надо для нашей родины.
Часто вздымая грудь, раздувая ноздри, Клавс глухо переспросил, сипло дыша теплым воздухом приятелю в лицо:
– Говоришь, на благо нашей многострадальной родины?
Гинт кивнул, мягко высвобождая из его руки гранату.
Клавс перевел свой прищуренный взгляд на машину, которая к этому времени сумела как-то выбраться из сыпучего, засасывающего колеса песка и уже стала понемногу отдаляться. Но еще не настолько успела отъехать, чтобы при желании нельзя было если и не добросить до нее гранату, то из автомата прицельно стрелять было очень даже можно.
Проскрипев зубами, бандит раздраженно вырвал руку с гранатой из цепких пальцев приятеля и, что-то бурча себе под нос, смиряясь со сложившейся ситуацией, опять нацепил гранату на ремень. Затем закинул автомат за спину и двинулся широким шагом в сторону аэродрома, раздвигая перед собой густые кусты орешника и широкие листья высокого папоротника.
– Пошли, – уже на ходу сурово произнес он.
Вскоре двое скрылись в лесу. О том, что здесь только что были люди, говорило лишь легкое покачивание веток.
О проекте
О подписке
Другие проекты