– Колька, ты опять вчера на свидание ходил? – Моргунов вопросительно посмотрел на своего молодого напарника.

– Откуда ты знаешь? – огрызнулся Колька.

– Да уж знаю! У тебя весь живот чёрный. Ты днём трёшься о двигатель, а вечером прижимаешься этим животом к своей девушке. Одного только я не пойму: как с таким чёрным животом они тебя к себе подпускают? Ты бы его хоть раз в неделю отмывал в бане.

Живот у Кольки и в самом деле выглядел чёрным, как будто его кто-то специально измазал сажей. Сажей, конечно, живот никто не мазал. Просто Колька во время технического обслуживания двигателя прижимался к нему не рубашкой, а голым животом, втирая техническую грязь в свой живот. Вечером он просто переодевался и шёл так на свидание.

– А они меня все и так любят! – подумав, ответил Колька.

– Что и замечания никогда не делают?

– Не-а!

– Ну и девки пошли! – продолжал ворчать Моргунов.

А ворчал он не из-за грязного живота, а из-за того, что Колька после свиданий засыпал на ходу. Вот и сейчас он, делая вид, что работает, стоя на стремянке, дремал с открытыми глазами, да ещё умудрялся разговаривать с напарником. А то, что он дремал – это проверенный факт, так как производительность труда у него не отсутствовала.

Самолёт Ли-2 имел два двигателя. Вот левый двигатель и был Колькин, но получалось так, что всю работу за него выполнял напарник. Тем не менее, это не мешало жить дружно в маленьком коллективе. А всего в бригаде насчитывалось с бригадиром семь человек. Все семеро работали редко: кто-то всегда был в отпуске или на больничном, или в командировке.

Подошёл бригадир и начал о чём-то перешёптываться с Моргуновым, интенсивно жестикулируя руками.

– Меньше, чем на чайник, не соглашайся, – крикнул вслед уходящему бригадиру Моргунов.

Несведущему человеку трудно понять, о чём идёт речь. А бригада, услышав последнюю фразу, заметно оживилась, как-то и работа пошла оживлённее. Даже Колька начал шевелить руками, вспомнив о своих непосредственных обязанностях.

Алюминиевый чайник вмещал десять литров и всегда стоял в кабине экипажа. В этот чайник перед полётом наливали кипячёную воду для экипажа, чтобы в полёте кого-нибудь не замучила жажда. А центром внимания этот чайник становился, когда прилетал точно такой же Ли-2, но военный, выкрашенный в ядовито-зелёный цвет. Вот и сейчас такой самолёт стоял на стоянке, но к нему никто не подходил. Самолёту требовалось выполнить техническое обслуживание. Козлом отпущения становился экипаж, который искал пути, чтобы с кем-нибудь договориться о выполнении работы. Обычно в таких случаях они находили начальника участка, выше его обращаться бесполезно. Ответ всегда один: «У нас много своей работы и помочь вам мы ничем не сможем!».

Начальник участка посылал их договариваться к бригадиру, но не к первому попавшемуся, а соблюдая негласную очерёдность.

Бригадир, помявшись, шёл советоваться с бригадой, так как рабочий день в таком случае продолжался до завершения «халтуры». Расчёт всегда один – технический спирт, который на военных самолётах всегда имелся в противообледенительной системе.

В этот раз начальник участка указал военным на их бригаду. Дальше всё шло по обычному сценарию. Хоть небольшой торг и существовал, но единицей расчёта оставался полный чайник спирта.

Основную работу быстренько свёрнули и все силы бросили на зелёный Ли-2. Даже Колька вечно сонный и нерасторопный окончательно проснулся и работал, как все. Колька технический спирт никогда не пробовал, как, впрочем, и ещё два члена бригады. Они были ещё молоды и не успели познать все науки обыденной технической жизни. Воодушевлял на работу общий настрой. Все работали, поэтому также усердно работали и молодые ребята. Им просто интересно, чем всё это дело закончится.

Переработала бригада всего на два часа больше. Дело близилось к завершению. Бригадир велел подготовить чайник так, чтобы он оказался пустой и чистый. С этим чайником он вскоре отправился к военным в кабину самолёта. Вышел он оттуда с налитым до краёв чайником. Потом туда сходил начальник участка. Подробности беседы никто не знал, да и не принято как-то интересоваться чужими делами. Начальник участка вышел с лёгким румянцем на лице, как будто побывал в бане и ушёл по своим делам.

Через полчаса вся бригада отправилась по любезному приглашению Кольки в комнату общежития.

Все уселись в кружок за стол. Началась торжественная церемония. Откуда-то взялись пустые бутылки, в которые бригадир разлил из рожка чайника спирт и каждому он выделил одну бутылку. В алюминиевом чайнике жидкости осталось больше половины.

– Колька, стаканы у тебя есть? – спросил Моргунов.

– Найдём, – Колька извлёк три стакана, сходил к соседям и принёс ещё несколько штук.

Моргунов взял чайник и налил в каждый стакан грамм по пятьдесят спирту.

– Ну, что? За нас, за нашу работу, – сказал он тост.

Оказалось, что никого не надо упрашивать. Все подняли стаканы и, не раздумывая, выпили. Колька не хотел казаться несмышлёным новичком. Он залпом выпил содержимое, стараясь не морщиться. Жидкость обожгла горло и скатилась во внутрь, почему-то сразу подействовав на мозг. В голове всё закружилось. Во рту остался привкус явного суррогата с запахом резины.

Колька улыбался. Ему стало как-то весело и непринуждённо. Он сидел на кровати и, улыбаясь, слушал, о чём беседовали старшие товарищи. С этого момента он больше ничего не помнил.

О закуске конечно никто не позаботился. Спирт занюхивали чёрствым куском хлеба и запивали хорошо приготовленным чаем, чего-чего, а чай Колька варить умел. Чайник он успел вскипятить и приготовить заварку в то время, пока все рассаживались за стол.

Моргунов разливал всем поровну, не обижая и не пропуская. Поэтому Колька, сидя на кровати, выпивал всё, что ему наливали, а в чайнике почти не убывало. Застольный разговор предстоял долгий. Со стороны казалось, что Колька, улыбаясь, внимательно слушал говоривших. На самом же деле он давно отключился. Просто он не приучен ложится спать, когда у него находились гости. Он героически сидел на одном месте.

Очнулся Колька утром на своей кровати. В комнате больше никого не было. Он долго пучил глаза и никак не мог сообразить, почему стены медленно вращаются. Колька попытался встать, но его сильно пошатнуло. Он опять шлёпнулся на кровать.

Часы показывали половину восьмого утра. В восемь он должен присутствовать на техническом разборе на своей работе, а до работы ходу не более десяти минут.

Колька заставил себя всё же встать и одеться. Процесс одевания в ватную спецодежду и меховые унты занял львиную долю времени. Он долго попадал ногой в штанину, затем другой ногой проделывал те же манипуляции. Если бы комната не вращалась, одеться он мог просто на ходу, а так нога всё время проскакивала мимо штанины, хоть он точно прицеливался. Когда одел штаны, долго не застёгивалась куртка. Колька не стал её застёгивать. На это не осталось никаких сил. А когда он надевал унты, пришлось снова приземлиться на койку и помогать ноге попасть в раструб унта.

Кое-как облачившись, Колька, шатаясь, пошёл на работу.

Молодой человек пришёл в ангар ровно в восемь часов, но не стал заходить в комнату для разборов, а направился в раздевалку и растянулся на цементном полу.

– Колька, опаздываем, – на ходу окликали его мужики.

– Я не пойду, – сказал Колька, – Я не могу даже шевелиться. Идите без меня.

Так и лежал он на цементном полу. Пришла уборщица, подмела вокруг него мусор и больше никто не приходил.

Навестили его примерно через час.

– Ты как? – спросил Моргунов.

– Нормально, но встать не могу.

– Тогда лежи. Мы на разборе сказали, что у тебя заболел живот, так что не волнуйся. На работе тоже прикроем. Только не застынь здесь совсем. На улице всё же минус двадцать!

Колька пролежал весь день. К концу смены он услышал, как открываются ворота, чтобы выкатить из ангара самолёт. Колька медленно поднялся и пошёл к своему самолёту, зная, что в него начальство теперь уже не заглянет. Он снова растянулся на полу, только уже в самолёте. Лайнер вместе с ним выкатили на улицу, опробовали двигатели, а когда пришла пора закрывать самолёт, его под руки вывели из самолёта и отвели обратно в общежитие. Члены бригады перепугались Колькиным состоянием больше, чем он сам.

Ещё сутки Колька лежал дома. У него оказался законный выходной. Стены комнаты уже не вращались, но тошнота подступала к горлу и на вторые сутки.

Ещё через день он снова пришёл на работу. В этот раз он на удивление оказался выспавшимся и выглядел довольно неплохо.

Начальник участка его ни о чём не спрашивал. Он просто видел его на работе, и этого было достаточно. Зато коллеги, издеваясь над ним и радуясь, что их товарищ очухался, засыпали его вопросами:

– Колька, как выходные? На свидании был? А как твои невесты, не приняли тебя случайно за алкоголика? Живот отмыл или ложишься в кровать с таким животом?

Колька только улыбался и помалкивал.

Ему исполнилось всего двадцать лет. Вся жизнь у Николая Звягинцева была впереди.

11.2012.

БАНЯ

– А что, Иваныч, баня-то у тебя совсем покосилась? Смотри, скоро дверь набок повалится, – сосед появился у бани первый раз и не знал, что она стоит так уже несколько лет, – Садись, покурим, успеешь ты свою баню истопить.

– Баня, как баня. Да, покосилась малость, но мыться можно. Правда топить надо долго, продувает её насквозь. Зато, когда истопишь, внутри тепло и помыться пока ещё можно.

– А, что новую-то баню не построишь?

– Построить проблем нет! Топор в руках держать умею, но ведь ты знаешь наши порядки. Не успеешь построить, приходят с претензией, что не на том месте, а то и штраф могут прилепить. А с моей пенсии денег на хлеб не всегда хватает, а штрафы платить простому человеку не по карману. В верхах говорят, что бани портят облик села. Впрочем, точно так же, как гаражи, огороды, дровяники, хлевы и прочие подсобные помещения, без которых сельчанину не обойтись. Понастроили в тесноте деревянные коробки, которые называют жильём. Вот, сиди в четырёх стенах и смотри телевизор, а мыться необязательно.

– Это правильно ты говоришь. Не для человека всё делается. С одной стороны, вроде, хорошо, предоставляют жильё, а с другой стороны жить-то как раз и невозможно из-за отсутствия элементарных удобств, – Фёдор затянулся и глубоко вздохнул.

Оба помолчали.

– А знаешь, Федя, я в своём доме живу лет тридцать. За это время его окружили со всех сторон с минимальным расстоянием между домами, так не то, что проехать, собакам пробежать негде. Глаза уже не смотрят на это безобразие! Говорят, всё по генеральному плану. А кто такой генеральный план придумал, что машины разъехаться не могут? Перед домом при мне мостили дорогу. Сделали её такой узкой, что двум машинам не разъехаться. Всё время заваливаются набок, в канаву и к нам в огород. Я сначала их считал. Как ляжет перед домом машина, я прибавляю в уме штуку. До тридцати насчитал, а потом бросил, бесполезная работа. Всё повторяется с завидной регулярностью. Однажды опрокинулся бензовоз. Бензин из горловины потёк в огород. Шофёр выскочил, видно, что растерялся, оббежал вокруг, достал сигарету и начал прикуривать. Пришлось кричать ему в форточку. Он только после моего крика опомнился и убрал сигарету. Вот было бы смешно, если бензин вспыхнул. От всего микрорайона остался бы один пепел. Я вызвал милицию и пожарных. Милиция через некоторое время приехала, а пожарные не соизволили, пожара-то не было.

Алексей Иванович выглядел уже не молодо, не первый год на пенсии, но ещё работал. Одна беда – баня находилась в полукилометре от дома – большое неудобство. После бани не заскочишь быстро в дом, особенно в ненастную погоду. Также и внучат приходиться таскать на себе или на санках. Имелись случаи, что и простывали после такого путешествия. Помолчав, он продолжил:

– Все в той канаве побывали: и легковушки, и автокран, и автогрейдер – целое кино под окнами! Нас убеждают, что застройка по генеральному плану. Какой архитектор этот генеральный план выдумал? Ему бы памятник поставить за такую планировку, за то, что сельских жителей оставляют без обычных для села построек. Каждый год эту дорогу перерывают, да ещё по нескольку раз. Коммуникации рядом с дорогой проходят. Что-то у них не получилось в своё время и трещат трубы по всем швам, как раз напротив нашего дома. Техника, когда начинает рыть, всё валит к нам на забор, больше некуда. Этот самый «облик села» я созерцаю каждый раз из окон.

– Ты, Иваныч, архитектора не жури, время наступило такое: всем по конуре, остальное приложится. Ты посмотри, сейчас вообще ничего не строится. Что раньше было построено, то и заваливается набок. Дома со стоек падают, никакого ремонта.

– Да я так, не со зла. Вот схожу в баньку и пройдёт вся философия. После полка и думать не хочется.

– А что сельсовет? Обратись туда. Думаю, ветерану труда найдут место.

– Сельсовет как раз места и не нашёл. Нет места для бани ветерану труда. Облик села должен быть, вероятно, без бань. Нас простых пенсионеров не спрашивают. Приедет начальство, проедет по центральной улице, бань не видно, значит, порядок. В одном месте облик села нарушается, в другом пожарных не устраивает, в третьем санэпидстанция и конца этому не видно. Ты ведь знаешь, сколько сейчас контор, всем кормиться надо, работу свою показывать, а работа-то она вся на бумаге. Поэтому бань для нас и не предусмотрено. Пенсионеры – люди второго сорта, отработанный, так сказать, материал и никого не интересует, есть у тебя баня или нет.

Может бы Сельский Совет и рад бы был помочь, да все эти СНИПы и ППБ в Москве написаны. Пойти навстречу, значит, пойти против государевых слуг, тех, что сидят выше. В прошлую зиму областная комиссия за это сельсовет оштрафовала.

– Что же делать-то?

– Писать надо депутатам Госдумы, они же законы принимают.

Алексей Иванович зашёл в предбанник, подбросил в топку дровишек. Стало слышно, как затрещали еловые поленья.

– Банька ещё постоит. Может на мой век её и хватит. Смотри, вокруг сколько бань. Со всех домов сюда ходят. Прыгают через грязь и мусор, подъездов-то нет, ни дров подвезти, ни воды. Здесь заботы об облике села нет, после бани и в грязь. Надо же как-то проползти до сухой дороги! Не знаю, что важнее, выдержать геометрические фигуры домов в идеальном порядке или сделать действительно для людей нормальные для житья удобства. Я объехал много сельских местностей, и везде люди живут, имея своё подсобное хозяйство, в том числе и баню. Приятно посмотреть, когда у людей в субботний день топятся бани. А здесь хотят село сделать, как чистый лист бумаги в конторе. Вероятно, разные понятия у простых людей и ответственных работников об уюте и порядке. Это, Фёдор, нашему уму не понять. Мы с тобой через грязь еще попрыгаем и детей научим, и внуков. Они и будут тут архитектуре учиться.

Подошёл Кузнецов, который тоже топил баню по случаю субботы – для деревенского мужика это банный день. Большинство труб «банного городка» дымило.