Когда после выборов в Государственную думу в Таврический дворец съехалась добрая сотня октябристов^[1], Гучков хлопнул по животу Плеваку и сказал:

– Ну, брат, не ожидал я, что нас столько в России! Да, мы и вправду партия!

И он побежал заказывать себе адмиральский мундир.

А «московский златоуст»^[2] только ухмылялся победоносно и плотнее завернулся в свою римскую тогу.

Партия, действительно, оказалась «огромаднейшая».

Да только одна беда – благодаря этой огромадности никак нельзя было удержать ее в целости.

Совсем как у какого-нибудь профессора, занимающегося на летних каникулах сельским хозяйством у себя в имении.

Бежит, скажем, свинья по огороду. Профессор с палкой за ней.

– Ах ты, подлая!

И гонит-гонит, выгонит далеко за округу. А свинья-то, в конце концов, оказывается своя же.

А другой раз загонит в хлев корову – да чужую!

Приходит сосед: скандал, ругань, грозит протоколом. Приходится отдать трешницу – только отстань.

Нечто подобное творится и в огромаднейшей октябристской партии.

Произносит, положим, Гучков речь о значении наплечных знаков для бронированного флота^[3].

Вдруг какой-то оратор, сидящий правее его, начинает разносить речь Гучкова, доказывая, что его взгляд – измена отечеству и гибель для русского флота.

Конец ознакомительного фрагмента.