Задаю себе вопрос: а чем, собственно, эта небольшая книжка меня так заинтриговала? Сарояна я знаю мало, его программного "Весли Джексона" так и не одолела, дочки-матери как тематика тоже не слишком прельщают... Признаюсь: позор мне, я выбирала по обложке. Кто художник? Кто творец этой картиночки, самой китчевой и гаденькой изо всех гаденьких и китчевых картиночек века сего? Вглядитесь, вчувствуйтесь в приторную гримаску деточки, в позу "любимой" мамаши, в кокетливые извивы красной ленты - вот-вот набросит на шею одна ли второй, вторая ли первой...
Излишне говорить, что ничего общего с содержанием обложка не имеет. Никакого игривого взаимоподавления в стиле "Дорогая, а ты уже пожелала мистеру Людоеду спокойной ночи?" у Сарояна нет, и слава Богу. Если, разумеется, не считать взаимоподавлением взаимоподдержку...
При моём рождении, вот когда мы с Мамой Девочкой впервые познакомились и подружились. С тех пор мы не переставали дружить, но не проходит дня, чтобы мы с ней хоть раз не поссорились.
О странностях любви и парадоксах дружбы нам поведает девочка Сверкунчик, она же Кузнечик, она же Одуванчик, она же Лягушонок, если маме грустится. Эта маленькая леди по странностям любви может защищать докторскую диссертацию. Ведь целых девять лет, с самого своего рождения она знакома со своей семьёй: Папой Мальчиком, Мамой Девочкой и братом Питером Боливия Сельское Хозяйство (не может быть, чтоб так в документах и записали, не может быть). А потом случилось что-то такое, не очень объяснимое, Мама Девочка рассталась с Папой Мальчиком, и он, забрав Пита, уехал в странное место, которое называется Европа. А если Мама - Девочка, а Папа - Мальчик, то хоть кто-то должен быть взрослой, правда?
У самого Сарояна семейные трудности были огромные, плавно переходящие в семейную трагедию. Так же, как и Папа Мальчик, он женился на актрисе, произвёл на свет сына и дочку. Пил, гулял, развёлся, женился обратно, потом снова развёлся... И остаётся лишь поражаться мудрости таланта, который все эти не слишком-то приглядные перипетии воскресил в качестве прозы на любой вкус и возраст от девяти до девяноста девяти. Можно старше. Кого-то увлечёт бойкая и обаятельная натура Сверкунчика, кого-то - уроки сценического мастерства, в изобилии рассыпанные по страницам, а меня - эта странная возрастная субординация, поставленная с ног на голову. Потому что Сверкунчик для непутёвой мамы и подружка, и компаньонка, и психолог, не то духовник, и надёжа-опора, и конкурентка в актёрской профессии, словом, кто угодно, кроме девятилетней дочери. Например, она преспокойно, в подробностях признаётся этому ребёнку, что хотела покончить самоубийством: почему, каким образом. Притом сама дочь относится к этому как к само собой разумеющемуся.
К чему только наши дети не относятся как к само собой разумеющемуся!
Вот Сверкунчик наблюдает за мамой и её приятельницей Глэдис: Это были две маленькие девочки, которые выросли, но не по-настоящему. Им было по тридцать три года каждой, но по-настоящему они ещё не были взрослые. И хотя они болтали и пересмеивались, в глубине души они себя счастливыми не чувствовали. А что же такое вырасти? Что такое быть счастливым? Что означает успех и неуспех, и не всё ли это равно, если ты ощущаешь про себя, что сыграл отлично? И кто может знать наверное ответы на эти трудные вопросы?
Оказывается, психиатры никогда ничего за тебя не делают. Считается, что они о тебе думают, но поверь мне, всё это чушь. По-моему, они не слушают даже, что ты там говоришь. Просто дают час выговориться, и за это им полагается двадцать пять долларов. Но сами не делают ничего абсолютно: сидят около тебя, а ты рассказываешь и рассказываешь, и сам же за себя решаешь.
Вот "Мама, я люблю тебя" и надо воспринимать как час, данный на "выговориться". А потом Сверкунчик всё решит сама, и, возможно, мы узнаем, как её настоящее имя.