Takes more than combat gear to make a man
Takes more than a license for a gun
Confront your enemies, avoid them when you can
A gentleman will walk but never runSting, 'Englishman in New York', 1988
Мы для них не менее экзотичны, чем японцы. Наша кириллица удивляет Кейс Поллард как кандзи, а наша история XX века для нее не менее странна, чем исчезнувшая под современным Токио империя Восходящего солнца.
Этот роман Гибсона безусловно устарел, и в этом его прелесть. Семь его ранее прочитанных романов так или иначе о будущем, параллельном или будущем-в-прошлом (в Машине различий ). И лишь "Распознование образов" четко датировано началом первого десятилетия XXI века.
Странноватый мир нашего вчера. Без глобальной навигации, смартфонов и плашетов, но уже с интернетом, зарождающимися социальными сетями и процветающими форумами. В котором Россия, э, только начинает подниматься с колен и сочетание "русская нефть" вызывает удивление западного обывателя. Мир катастрофы доткомов, террактов 11 сентября. И до жутких войн нашего времени.
Самое любопытное - точка, из которой смотрит главная героиня. Американка, последовательно воспринимающая Лондон (зазеркалье США, все почти так, да не так), Токио и Москву. Лондон показался мне похожим на его восприятие в фильме Вуди Аллена "Матч-пойнт", Токио вышел обычным у Гибсона - пространством, где привычные нам социальные законы не действуют (о боже, я теперь знаю кто такой Когепан!).
А Москва... Москва, которую, в отличие от Токио, Гибсон не посещал для написания книги, вышла занятной. Да, это клюква, развесистая, много дешевых спецэффектов и мафии, избитых стереотипов про слишком большие объекты, сталинские высотки и дворцы в метро и т.д. Но выручает та осязаемая любовь, которую Гибсон испытывает к нашей культуре в широком ее понимании. Это удивило меня еще в его раннем рассказе Красная звезда, орбита зимы про советскую орбитальную станцию. Он не понимает нас, но мы ему интересны, он не хочет отмахнуться от нас, забыть. Нет, он копает, нагромождает Тарковского на Цоя, Петра I работы Церетели смешивает с "голубыми ведерками". И еще, еще. Чем наша культура так задела его?
Я, кстати, как-то жил неделю в гостинице у ЦДХ, которую описывает Гибсон. Тазиков с черной икрой уже не застал, но красная на завтрак была, подтверждаю.
И в который раз меня заворожил этот мир кинестетиков, в который проваливаешься, читая прозу Гибсона. Ты чувствуешь кончиками пальцев кожанные куртки, замшевые ботинки, рецепторами языка пробуешь знакомую и незнакомую пищу и напитки. Как ему это удается?