Бесцветный

Книги обманчивы! Как замечательно, когда обманываешься в лучшую сторону! Абсолютно молчаливое для меня имя автора, бесцветное название, непонятная обложка - и вот я иду мимо книги, даже не читая аннотацию, если бы не жестокая необходимость. Но после прочтения мне вдруг очень захотелось познакомиться с автором, он же главный герой книги. Спросить о личной жизни, с которой у Тревора не заладилось на момент написания книги, поинтересоваться здоровьем мамы и дальнейшей судьбой Абеля, да и просто пожать руку. Потому что Тревор - не по годам мужественный парень (теперь уже по годам мужчина), потому что его история заслуживает не праздного внимания, а сопереживания, потому что его жизнь описывает жизнь всех жителей ЮАР, кто не входит в касту белых и богатых.
Почему читатели в той точке Земли, где они сейчас находятся, должны узнать историю Тревора? Ведь книга переведена на русский язык. Почему же Тревор достоин нашего внимания?
Да, ЮАР настолько далеко от нас находится, что новости о политической и социальной жизни граждан этой страны доходят до нас нечасто, да ещё, думаю, в очень искажённом виде. История Африканских стран - это точно не объект моих интересов (до прочтения этой книги). Слово апартеид очень отдалённо похоже на какой-то режим, Нельсон Мандела как вождь какого-то движения, а чёрный, белый и цветной - всего лишь разные цвета кожи людей, которые все равны перед создателем. Да, это мои скудные познания. Но не важно, каков ваш багаж знаний. Эта книга шокирует вас в любом случае. Потому что не может не шокировать узаконенное режимом гетто; потому что для нас страшно, когда отец и мать, у которых иной цвет кожи, чем у ребёнка, не могут выйти с ним вместе на улицу; потому что дом, строящийся по одной стене на протяжении бесконечности - это дико даже для нас, знакомых с кредитами и ипотекой; потому что выбор домашнего питомца между кошкой и собакой настолько очевиден, что для нас это граничит с дикостью и жестокостью древних племён. Нам важно прочесть эту книгу, также как важно Тревору и его друзьям знать, кто такой Гитлер. Имея такие знания, люди разных культур становятся ближе друг к другу и неизбежно делятся своим горьким опытом выживания в разный период времени. Значит, будет меньше неловких моментов непонимания и неприятия. Тревор и его друг Гитлер так и не поняли, почему их выгнали с вечера по знакомству с разными культурами, где зрителями были евреи. "Танцуй, Гитлер!" - это всего лишь обращение к другу. После такого обращения их выгнали, не объяснив причины. Для африканцев, над образованием которых работали не лучшие учителя и далеко не всегда, Гитлер - даже не фамилия, а европейское имя. Точно также мы мало знаем их кумиров (я говорю не о тех, кто вплотную изучает историю Африки, а о самых обычных обывателях, познающих историю из художественной литературы). Незнание, низкий уровень образования - это то, что отлично разделяет людей. Особенно, если в стране 11 официальных языков. Людям так легко внушить, что они разные, что они перестают замечать, что у всех две руки, две ноги и одна голова. Эта книга написана для того, чтобы разные народы были ближе друг к другу, чтобы люди научились слышать друг друга.
Тревор покорил меня сразу. Его манера рассказывать отличается какой-то свойкостью - кажется, ты сидишь в парке и паренёк излагает тебе свою историю. Тревор родился в 1984 году. Невольно сравниваешь себя с ним - моё детство в эти годы было безоблачным и счастливым по сравнению с ним. Я свободно гуляла не только во дворе, но и принимала наказуемые после попытки самостоятельного изучения города. Тревору же нельзя было выйти даже за калитку. Он так и остался чужим среди своих - не чёрный и не белый. Без цвета, без прав. Но всё-таки было кое-что, что открыло ему дорогу в эту жизнь: любовь мамы. Она в этой книге - главная, и это объяснимо. Она не просто родила сына вопреки установленным законам. Она не сдала его в детдом, что было легко сделать. Она не только кормила и одевала его, что было сделать куда труднее. Мама вложила в него частицу своей мудрости и дальновидности. Этой женщине были не знакомы наши законы, запрещающие за провинности бить ребёнка ремнём. Она знала, что должна дать сыну не только любовь, но и умение жить в жестоком мире. Поэтому поначалу кажущаяся жестокость Патрисии, мамы Тревора, оборачивается не чем иным, как любовью и заботой спустя некоторое время.
Есть ещё одна причина, по которой мне захотелось познакомиться с автором - я хочу пожелать ему удачи во всём. И поблагодарить за книгу - такие произведения делают людей человечными.

Казалось бы, книга написана по довольно известной схеме. Т.е. более-менее по хронологии, привязанной к ритму жизни автора (он же главный герой) и членов его семьи. Так сказать, детство-отрочество-юность, только в южноафриканском варианте. Уточнение про южноафриканский нюанс важно, потому что ЮАР — не одно из «чёрных» африканских государств типа Нигера, Судана и прочих Конго, и автор в своём повествовании детально и подробно нам это объясняет. Конечно, мы и раньше как бы «знали» о голландском следе и об англо-бурской войне, а затем об эпохе апартеида, но всё равно эти «знания» были только полупустыми словами, без наполнения. А вот с помощью Тревора Ноя знания эти обросли мясом и наполнились кровью. Причём и мясо, и кровь эти не только белых или чёрных, ибо на самом деле расовая картина ЮАР сложна и многообразна. И как точно подмечает автор в тексте — расизм существует и к нему нужно приноравливаться, его нужно учитывать. Даже сейчас, по прошествии нескольких десятилетий «торжества демократии». Кавычу оба слова потому, что автор в книге сумел дать читателю картину истинной реальности, причём как времён апартеида и борьбы за освобождение, так и во времена свободы (без равенства и без братства).

Дальше...

Во время чтения, примерно после освоения 2/3 объёма, явственно всплыло из глубин памяти словечко «Шантарам», всплыло да так и осталось. Уж слишком много пересечений с этой известной дилогией образовалось. Я ж говорю, схема известная и популярная. Однако в этом повествования автор всё же сумел поместить больше социальных смыслов и значений, заключённых в том, что он нам рассказывает и как он это делает, нежели это было в упомянутой дилогии. Я бы даже сказал, что какие-то оттенки от Горького и Короленко здесь можно разглядеть — не просто описания деталей и подробностей общественного устройства в расистском государстве с несколькими расовыми слоями и прослойками, а заострение внимания читателя именно на том, что эти особенности и реалии исходят непосредственно из самой сути государственного устройства ЮАР. И что вся обыденная и общественная жизнь в городах и весях этой страны, все нормы жизни, все обычаи и нравы проистекают именно из этих расово-этнических, религиозных и культурных особенностей и из реалий государственной политики в отношение разных расово-демографических страт. Такова практика жизни, поддерживаемая государственным властным аппаратом.

Однако в последней трети книжного содержания автор кинулся именно в шантарамщину — нас познакомили со способами выживания и даже некоторого процветания в условиях постапартеида, причём помимо общих картин жизни в бедных районах города автор демонстрирует нам свои собственные обстоятельства этого существования. И опять-таки, Тревору Ною хватает ума-разума подвести совершенно конкретные случаи и приёмы выживания к тому обобщению и выводу, что всё это обусловлено именно наследием сброшенного режима.

Ну, а последние главы и вовсе представляют собой рассказ о годах жизни матери Тревора. В принципе, о ней и о семье он много рассказал в основном тексте — о ней конкретно и об особенностях жизни женщин в ЮАР в зависимости от цвета кожи и от того, как именно они строят свою семью (опять же, такие тонкие подробности и неожиданные детали я до этого нигде не встречал). Однако вот в этой концовке он детализируется именно на жизни матери с отчимом Тревора и на том, из чего именно состояла эта совместная «жизнь» — ну понятно, что и побои, и бесправие внутри семьи, и равнодушие органов правопорядка, и… всё это гораздо лучше изложил Тревор Ной.

Таким образом, для меня книга разложилась на три составные части, каждая из которых получила свою оценку: большая часть в районе «очень хорошо», уличные похождения что-то около «весьма удовлетворительно», и заключительный аккорд на твёрдую четырку без растопырки. В итоге, пожалуй, всё-таки округлим до «почти отлично» — это было и просто интересно, и познавательно, и волнительно, и в разумной степени весело, и в сравнении с той книгой, которую называть больше не хочу, гораздо выигрышней.

What is your name? - Butch - What does it mean? - I'm American, honey. Our names don't mean shit.
“Pulp fiction”

И слетела ко мне в порядке шефской помощи муза необоснованных парадоксов и говорит: чем проще правило, тем сложнее ему следовать. И если, говорит, не так уж актуально, что раскаленной докрасна кочергой можно обжечься, если держать ее голой рукой слишком долго — по причине среднестатистической неактуальности кочерёг, то уж кастрюлю из-под гречки могли бы и СРАЗУ мыть — как наипервейшее условие для долго, счастливо и в один день, например. Или вот: заветы ветхих — не ходите дети в Африку гулять! Никогда, ни разу, ни для кого ничем хорошим такие фиги-финики не заканчивались: не только Танечка и Ванечка, но и доктор Ливингстон, я полагаю, подтвердит. Никакого гадкого Бармалея, охочего до мяса иудео-христианских младенцев, там, рассказывают, давно нет — он подобрел, и на Сенной шавермой торгует (сказки всё это), да и крокодилы-бегемоты и прочие кашалоты пера под злободневным вопросом, но… если вдруг есть у вас потребность от избытка калорий вкусить горьких плодов биологии добра и зла без страховки и комментариев дипломированного нейроэндокринолога — то и гуляйте себе, раз того метафизическое легкомыслие и бесцельная любознательность требуют. А если не требуют? А если Африка не долго-долго по тропинке в сердце тьмы, а тутъ, практически как за окошком альпы, и хочешь я убью соседей — это кто кого ещё, бро? Куда гулять прикажете детям, муза тоже мне, если налево, направо, прямо, в чистом поле сесть негде, коня потеряешь — кругом африка, Ponte City вооот такой вышины и бантустаны соответствующей ширины — там пахнет бараньим жиром, кентуккийскими курами на антидепрессантах, канабиоидами, крупными (малыми тоже) неприятностями и никуда не желающей уходить натурой. Кому не везет в собирательстве, должно же однажды повезти в охоте? Кем ты будешь сегодня: гиеной или тушканчиком? Тсонга, зулу, коса, луговым марийцем? Штош не выходить из комнаты теперь, не совершать ошибку? Из той самой комнаты, где на полу по очереди спять сорок тысяч братьев, а глухонемая бабушка с печки говорит: «Трееевоор! Я думала ты добился успеха!» в поисках своего я . Самая разнузданная экзотика, как водится, - чья-то обрыдлая повседневность, и тот день, когда тебя стошнит от гусениц мопане на завтрак, обед и ужин — он уже сегодня. И завтра. Есть истории, которые невозможно рассказывать нормальным голосом — это почти все истории, гиперреалистичной прозе жизни вообще свойственно мутировать то в лирическую поэзию, то в яростные манифесты, то в заунывные верлибры, вирусы, эросы, то в оды на тезоименитство, то в «Альфа» на африкаанс. Да хоть вот в стендап — новая исповедь (плюс-минус рефлексия-самолюбование). Да, когда облегчение приходит с панчлайном — не худший вариант. Да. Особенно, если до сортира с жирными мухами нужно ещё успеть добежать под проливным африканским дождем.

Тревор Ноа продукт адской молекулярной кухни апартеида — у черной женщины белый ребенок! (дяди спят и тёти) — добился успеха, не переживай бабушка, дедушке Темперансу есть, чем гордиться. А брату Млунгиси — завидовать. А отчиму Нгисаневи — проклинать. Ведь мама Н не зря молилась за тебя неопределимого цвета Иисусу, который мог и не расслышать, если не приходить назойливо к нему домой в комендантский час и не стучать что есть силы, и по заднице сына тоже. Не зря она назвала его Тревором — именем, которое ни хрена не значит и ни к чему не обязывает, чтобы он мог выбрать любой путь. Не худший вариант, совсем не худший — вносить в унылый мидл-классовый лимб, где нет событий, а только инфоповоды, раздражающую струю беззаботного отчаяния. И ездить на жёлтом Ламборгини.
Впрочем, неважно, какого цвета автомобиль, если он чёрный.