© Терентiй Травнiкъ, 2019

ISBN 978-5-0050-8627-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Божий человек

В этом году я похоронил своего соседа. Не могу сказать, что мы были друзьями, но, тем не менее, провели немало теплых бесед за чаем. Жил Алексей, так звали соседа, один, в однокомнатной квартире под номером один, да еще и на первом этаже. Женат не был, работал сначала в магазине, затем курьерствовал, а потом подвело здоровье – и перешел Алексей на инвалидный образ жизни. За месяц до смерти попросил он починить ему очки. Это у меня не получилось – решил заказать новые. Очки сделали, я их купил, а вот передать так и не успел, потому как Алексей скончался. Квартира по договору ренты перешла другим, вещички выбросили, и ничего от человека не осталось… кроме, пожалуй, очков. Родных у Алексея не было, да и знакомых тоже. Так сложилась его жизнь.

Недавно была годовщина, и я заказал панихиду о приснопоминаемом Алексии. Служба закончилась, а мысли никуда не делись: «Как же так – жил человек, мечтал, чего-то желал, о чем-то думал и нате вам – „ни приметы, ни следа“ … Вот только одни очки и остались».

– Почему только очки?! – возмутилась моя душа, – а разве то, что ты о нем помнишь, это не является его частицей?

Пишу, а сам думаю, что душа-то, верно говорила. Вот теперь еще и прочитает кто-то, глядишь, и задумается о быстротечности жизни и ценности каждого её дня… А что, может и впрямь не зря жил Алексей, коль о нем помнится да и написать захотелось?

***

Если кому-то из вас приходилось видеть человека, плачущего от счастья, то вам должно быть известно, что, глядя на этот всепроникающий свет, охвативший плачущего, невозможно не заплакать самому. Меня всегда поражало это. А еще мне всегда хотелось написать такую музыку, которая бы могла разбудить в душе слезы счастья. Как—то раз я всю ночь разговаривал с дождем. Впрочем, говорил он, а я слушал. И вот тогда оно и случилось: я услышал музыку счастливых слез души, и это было подлинное откровение моего собеседника – откровение дождя. Я не стал записывать мелодию на ноты, а просто напел её на диктофон, аранжировку написал позже и вскоре осуществил запись в студии.

Пожалуй, это одно из лучших произведений, когда-либо написанных мною о любви…

Они объявили войну, а на нее никто не пришёл

Когда-нибудь так обязательно и будет, а пока надо знать и помнить, что всякая война – это не решение старых проблем, созданных экономическим кризисом, и не перспектива переделки территорий или собственности, и даже не завоевание природных ресурсов, а самый настоящий позор – постоянный, ничем не смываемый позор, причем всего человечества. Это – безапелляционное планетарное клеймо, не позволяющее землянам быть принятыми в мир высшего благоденствия. А если это не так, то пусть сначала военные теоретики и радикальные умники-философы первыми проведут между собой показательные бои. Но только по-настоящему, а не на полигонах или симуляторах танковых сражений с джойстиком в руках вместо автомата, в рожке которого осталось два патрона. Повоюют и зимой, в тридцатиградусный мороз, и под нескончаемым дождем, в холоде и голоде, да при этом еще и в обычной одежонке, а не в брутальном прикиде легионера, стреляющего за деньги в тех, на кого ему покажут. Пусть отдадут свое здоровье, часть своего тела, свои силы, лучшие годы, а то и жизнь за собственные взгляды, тогда и поговорим.

О Великой Отечественной войне написано и сказано много, но каждый раз, погружаясь в эту, абсолютно писательскую тему, открываешь для себя что-то новое и теперь уже непонятно, то ли оно действительно новое, то ли ты изменился и по-новому всё это стал чувствовать и понимать. Война не уходит, а следует за тобой по пятам, поселившись в твоей же памяти, и тем самым напоминает, что достаточно сделать шаг в её сторону, и вы встретитесь. А потому было и будет актуально искреннее писательское слово о войне, как приказ, как знание, как напутствие или даже как заговор, чтобы это никогда не случилось.

Довелось мне в 2010 году проводить в нашем районе работу по подготовке к 65-летию Победы. Проект под названием «Вечный май» включал в себя фотовыставки и интервью, а также творческие вечера. Много было встреч и бесед с участниками войны. Люди все они разные: есть среди них бравые, есть молчаливые, есть и словоохотливые, но что уж точно объединяло их всех, так это особенная, я бы сказал «тёркинская» воля и бодрость. Записи делал на диктофон: была у меня задумка написать и издать книгу о ветеранах войны нашего округа. Слышал я от них истории всякие: и бравые, с эдаким швейковским юморком, и скудные, рассказанные неохотно, и отстраненные… Но были и такие: простые и понятные, а точнее, честные, а если быть совсем точным, то очень честные.

В этом году я вернулся к этой работе: выбрал время, включил диктофон и стал слушать записи, перенося основное на бумагу. Дружен я был с фронтовиком Генухом Яковлевичем Якерсоном. Много раз мы встречались, и я записывал его рассказы.

Засиделся допоздна, не спалось. Завтра будет всё, как и полагается: парад на Красной площади, золото оркестров, а вечером – многозалповый праздничный салют, но сегодня, включив маленький членкоровский диктофон, глядя на его малюсенькую красную лампочку-индикатор, я сижу и слушаю неспешный рассказ солдата тех лет товарища Якерсона, рядового бойца Красной армии, и почему-то мне видится важным сказать, а точнее написать об этом, написать о такой войне… Именно о той, о какой можно и нужно говорить сегодня, когда в мире все чаще и чаще так самонадеянно и легко допускается бряцание оружием, когда в одностороннем порядке разрываются миролюбивые договоры, проходят испытания новые военные комплексы, а самолеты-разведчики теперь уже преднамеренно нарушают границы. Понятно, что ни один из рассуждающих о войне теоретиков с трибуны в окопы не полезет, и в случае чего отсидится в тылу, а потому цитировать фрагмент из рассказа фронтовика я буду для них – тех молодых ребят, кому еще непонятно, в какую пропасть их затягивает вся эта вполне убедительная, бравая говорильня:

«Была глубокая осень, и кругом стояла невыносимая сырость. Мы сидели в окопах, вымазанные по уши глиной, продрогшие и голодные. От непрерывно идущих дождей вода скапливалась в траншеях и подолгу в них стояла. Её было настолько много, что вперемешку с землистой жижей всё это месиво зачастую доставало солдатам до колен и затекало прямо в сапоги. Шинели насквозь промокли, да и вообще вымокло всё, что было на нас, а потому тело казалось тяжелющим, почти неподъемным. И лишь на время получалось, облокотившись на край окопа, забыться, уткнуться носом в мокрый рукав и дремать, слушая как по каске барабанит дождь вперемежку со снежной крупой. А радовал только табачок, который приходилось разве что жевать. Грелись спиртом, от переизбытка которого в животе и крови – мутило, и болела голова. В туалет не отойдёшь, а потому «сс… и ср…» прямо здесь же, себе под ноги, так что вонь стояла невообразимая.

Немцы нещадно лупили по нашим окопам из минометов, и если попадание им удавалось, то нам на головы летели куски парного мяса, вырванные из тела кого-то из убитых наших товарищей. У необстрелянных бойцов от всего этого начинались то истерика, то рвота, то трясучка тела. Последняя была самая гадкая, её не снимал даже спирт. Так и торчали сутками: ни вперед, ни назад, ни присесть и ни поспать толком – стоя в могильных ямах вырытых нами же окопов, на дне которых вперемежку с глиной, листвой и непонятно чем лежали убитые, хоронить которых не представлялось никакой возможности.

Все мы ждали атаку: пехоты или танковую, но атаку, как возможность избавления от этой бесконечной, леденящей душу тоски, ждали боя, как шанса вырваться из оцепенения и согреться, а пока были только дожди, дожди, невыносимо бесконечные дожди… и смерть…».