Фотограф Анна Колчерина

На фото Маргарита Муханова

© Татьяна Колчерина, 2019

© Анна Колчерина, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4496-3585-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

У Бориса Ивановича всегда был тяжелый характер.

С самого раннего детства Ника боялась своего отца. Как взглянет из-под бровей, так и хочется поскорее куда-нибудь спрятаться. Он никогда не был ласков со своей дочерью, не играл с ней.

– Отойди.

– Не мешай.

– Собери игрушки.

– Иди спать.

– Не ори.

Вот и все разговоры. Ни тебе отцовской любви, ни помощи, ни поддержки.

При виде отца девочка мечтала стать невидимой, исчезнуть. Спрятаться в комнате, залезть под кровать. Только бы он не обратил на нее внимание.

Становясь старше, Нике стало казаться, что к ней он относится не так, как к другим детям. Он и с ними был очень строг, не терпел беспорядка и непослушания. Но Нике казалось, что с ней он обращается особенно жестоко.

У Бориса Ивановича и Елизаветы Петровны было четверо детей. Старшие брат Алексей и сестра Настя, Ника и младшая сестренка Оля. Как и все дети, они дрались, играли вместе, били посуду, ломали игрушки. Но Нике казалось, что именно она самая неуклюжая, криворукая и бестолковая. По крайней мере, так говорил отец. Потому что других он не трогал. Может быть, потому что старшие уже всему научились, а младшая еще была слишком маленькая? Или просто потому, что именно средней дочери так не повезло в жизни? Непонятно.

Может быть, это оттого, что Ника не была похожа на своего отца? Отец всегда говорил:

– Анастасия похожа на мою старшую сестру, Лену. Ольга – на младшую, Аню. А Лешка и Ника непонятно на кого похожи. Точно, не наша порода.

Хотя Ника видела, что старший брат Леша очень похож на отца. Просто отец почему-то не хотел этого замечать. А вот Ника, действительно, на него вообще не похожа. Она – копия мамы. Только волосы цветом отличаются.

Отец всегда говорил:

– Ребенка нужно воспитывать, пока он лежит поперек лавки. А Лешку мне дали, когда ему уже год был. Я не участвовал в воспитании своего сына. Настя – моя любимая доченька, нежная, ласковая. Помощница моя. Третьего я хотел пацана. Все-таки, должен же я с колыбели участвовать в воспитании сына. Но не повезло. Ника какая-то дикарка, все с матерью, да с матерью. И в кого она такая? Неласковая, смотрит как звереныш. Вот Олька – последыш, любимая дочка. Как и Настя.

Когда Ника мыла посуду, он говорил:

– Ты льешь слишком много воды. Зачем тебе столько? Смочила чуть-чуть тарелку, и выключай воду. А зачем ты столько средства льешь? Капельки вполне хватит. Смотри, сколько пены. С тобой никакой экономии не выйдет. Ты видела, сколько мы платим за коммуналку?

– Нет. – Тихо отвечала дочь, опустив глаза.

– Конечно не видела. Тебя же это не волнует. А родители, между прочим, работают с утра и до вечера, чтобы детей своих обеспечить, чтобы им жилось хорошо. И где благодарность? Я тебя спрашиваю.

Дочь молча продолжала изучать пол.

– Молчишь? Не знаешь, что ответить? Конечно, тебе же даже думать нечем. В твоей тупой башке и мозгов-то нет.

А что ему можно было ответить? Что может сказать беспомощный ребенок взрослому страшному мужику? И она молчала. Молчала и дрожала от страха.

И так во всем. Она неправильно вытирала пыль. Недостаточно смачивала тряпку, не все предметы передвигала и протирала.

И полы тоже мыть совершенно не умела. То плохо отжимала тряпку, и на полу оставалось слишком много воды. То терла пол почти сухой тряпкой. Своими короткими руками она недостаточно глубоко могла достать под кроватью. Оставляла тонны грязи. И вообще, что за поза – на коленях ползать по полу? Нужно же на прямых ногах, так, чтобы задница кверху торчала. Это залог правильно вымытого пола. А то, что в таком положении начинала болеть голова, это никого не волнует. И вообще, какая разница, как это делать? Главное же результат.

Но это не самое ужасное. Самое ужасное происходило, если из маленьких дрожащих рук выскальзывала тарелка или чашка. И вдребезги разбивалась. Тогда отец подскакивал к дочери, даже если находился в соседней комнате. И с разбегу бил по голове. Дальше были звон в ушах, боль и обида. Но нельзя плакать, ни в коем случае. От этого он злился еще сильнее. Нужно было проглотить слезы, молча принести из кладовки веник и совок, тщательно собрать все осколки, и продолжить мыть посуду или прибираться. И все это под лекцию о том, какая ты криворукая, неумелая, и как же ты жить-то дальше будешь, и кто же тебя такую замуж возьмет? Так и будешь всю жизнь сидеть на шее у родителей, свесив ножки.

И он не понимал, что перед ним всего лишь ребенок. Запуганный и несчастный.

И так было во всем, в каждой мелочи. Неправильно резала хлеб, оставляя слишком много крошек. Неправильно гладила белье. От страха Ника пару раз роняла утюг на себя. И до сих пор на руке остался шрам от горячего утюга.

Конечно, со временем она всему научилась. И посуду мыть, и белье гладить, и полы мыть во всех углах и труднодоступных местах. Но страх сделать что-то неправильно и получить за это так и остался на всю жизнь. А еще чувство вины. Даже если точно не виновата, даже если кто-то другой совершил что-то неправильное. Все равно, всегда и во всем виновата только она, Ника.

Было очень обидно, что за нее никто не заступался. Часто бывало, что никто и не знал, что происходит. Потому что отец перед тем, как издеваться, плотно закрывал двери. И он редко повышал голос. Все гадости он говорил вполголоса, держа дочь за руку и глядя прямо в глаза. Как удав перед своей жертвой. Под этим тяжелым взглядом Ника не могла пошевелиться. Просто стояла и слушала. И запоминала.

– Ну, почему ты такая тупая? Надо было тебя в роддоме оставить. Если бы только знать, что ты такая будешь.

– Я все равно выбью из тебя твою тупость и лень. Сразу видно, не мои у тебя гены, материны. С ней мне тоже пришлось повозиться первое время, как поженились. Жили в деревне, а она даже печку не могла растопить. Мать ее тоже разбаловала. Ну, ничего с ней получилось, и с тобой получится.

– Я научу тебя жизни. А потом выдам за какого-нибудь дурачка, чтобы ты его всю жизнь обслуживала.

Скорее всего, мама догадывалась о том, что происходит. Но не вмешивалась в воспитательный процесс. Отец ее не подпускал.

– Я хочу воспитать из нее нормального человека. Старшие вон какие молодцы. Ответственные, всегда помогают по дому. А эта какая-то криворукая, неуклюжая. Все потому, что ты ее с младенчества избаловала, не давала мне ее воспитывать. Вот и приходится теперь перевоспитывать. Так что не лезь. Иначе хуже будет. И тебе и ей.

И мама не вмешивалась. Ника не винила ее. Ведь это она сама во всем виновата. И не хотела, чтобы из-за нее было плохо маме.

Брат с сестрой тоже не вмешивались. Они почти не бывали дома. Не хотели встречаться с отцом. Когда они были младше, он также любил повоспитывать их. Настя была более сдержанная, а вот Лешка охотно делился своими воспоминаниями. Он рассказывал, как отец в детстве хлестал его ремнем. И за уши любил его дергать. За малейший проступок. Получил двойку? Получи ремня. Разбил чашку? Где твое ухо? Но ведь Лешка с Настей погодки. Всего-то два года разницы. Они вместе росли. Вместе спасались от отцовского гнева. Помогали друг другу прятать улики или делать непонятные уроки. Лешка помогал сестренке с математикой и физикой. А Настя делала за Лешку русский язык и химию. Химию она просто обожала. Тем более, у Лешки выпускной класс, нужно готовиться к экзаменам. А Настя заканчивает девятый, и ей тоже нужно хорошо сдать экзамены.

Поэтому они дружно решили, что не намерены больше терпеть издевательства. Они просто нашли для себя кучу занятий на вечернее время, когда отец возвращается с работы. Школа, дополнительные занятия, потом разные кружки. И ведь все эти занятия были необходимы, а не просто так, чтобы убить время. Поэтому отец не возражал, отпускал их.

Была одна особенность в наказаниях, которую он активно применял к старшим. Когда ему удавалось поймать их на каком-то преступлении, он говорил:

– Вот ты, Лешка (или Настя) сломал сегодня стул (или разбил чашку). А ты знаешь, сколько мы с матерью работали, чтобы купить эту вещь? Знаешь, сколько она стоила? У нас, что, лишние деньги имеются? У тебя есть лишние деньги? Нет? Вот и у нас с матерью нет. Иди сейчас в свою комнату, и хорошенько подумай. А я до выходных подумаю, как тебя наказать. Иди и помни, что тебя ждет наказание. И не мечтай, что я забуду. Не забуду. И обязательно накажу. Только придумаю, как.

Ребенок шел в свою комнату. И все время до выходных жил с этой мыслью. Готовился морально к наказанию. А что это будет? Ремнем по мягкому месту? Или его запрут одного в комнате? Или просто прочтут очередную воспитательную лекцию? Все это зависело от того, как пройдет у отца последний рабочий день. Чем хуже будет настроение, тем хуже будет наказание.

В отличие от старших брата и сестры, Ника была одна. Ее никто не поддерживал, не помогал избежать наказания, не прикрывал от отца. Олька была еще маленькая, а мама всегда была с ней.

И наказания он не откладывал. Все делал сразу. И по башке сразу, и по заднице. И все это под беседу. Вообще, любил поговорить. Часами. А так, как издевался он в основном по вечерам, то и выслушивать приходилось до поздней ночи. А потом еще и доделывать уроки.

Обычно отец приходил с работы и сразу шел ужинать. Остальные не садились за стол без него. Мама готовила ужин так, чтобы все было горячее, только что приготовленное. И всегда угадывала, когда муж придет домой. Как это у нее получалось? Наверное, когда долгое время живешь с человеком, начинаешь его чувствовать.

Отец приходил, и молча шел в ванную, мыть руки. Потом так же молча садился за стол. А в это время вся семья садилась за стол, и мама раскладывала еду по тарелкам. Ели молча.

Ника уже по одному его взгляду понимала, в каком он настроении. Если он просто внимательно смотрит на всех, значит, ничего, просто прикрикнет пару раз на кого-нибудь, и отстанет. А если он уже за столом недовольно ворчит и делает мне замечания, значит, у него плохое настроение.

– Выпрями спину. Горб хочешь вырастить?

– Убери локти со стола. Не одна сидишь.