Герои и обстоятельства выдуманы мной.

Все совпадения – кажущиеся.

© Татьяна Доброхотова, 2016

Дизайн обложки Дарья Кагарлицкая

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сеял мелкий противный дождик, осень в этом году после удушающей летней жары воспринималась особенно унылой и длинной. Мокрые, блестящие улицы казались золотистыми от электрических фонарей. Последние, кое-где оставшиеся на деревьях листья шуршали при особенно сильных порывах ветра и падали вниз, под ноги.

Лена медленно шла от Александровского сада в сторону Калининского. На душе было как-то грустно и неуютно. И не только погода была тому виной, хотя осенний депрессняк – явление для большого хмурого города обычное. С годами как-то все меньше и меньше интересного в жизни происходит. Делаешь все, что должна, бытовые проблемы решаешь, о близких заботишься, а вот драйв, ожидание каких-то перемен, как в юности, уже нет, пропадают, теряются за каждодневными заботами и делами.

Позади остались станция метро Библиотека имени Ленина, Военторг, Дом Дружбы, такой маленький серый особнячок с морскими ракушками на стенах, с собственным крошечным двориком. Когда-то она слышала, что эту копию португальского дворца кто-то из родственников Саввы Морозова выстроил для своей любовницы, то ли турчанки, то ли испанки, чтобы ей было уютно тут, среди холодной Москвы, так непохожей на ее теплую родину. А вот для нее, для Лены, замок уж точно никто никогда не построит. Не те сейчас времена, не те люди. Представив себя на секунду среди роскошных восточных интерьеров, Лена даже немного повеселела. Пусть не построит, зато вот можно помечтать.

Стрелки на часах почтамта показывали примерно без двадцати десять.

Нет, жаловаться, конечно, в ее положении не стоит, только Судьбу гневить. По большому-то счету, можно сказать, все хорошо. Сын вырос, уже студент, играет за престижный московский спортклуб. Мама, слава богу, чувствует себя весьма и весьма бодрой дамой. В финансовом плане не сказать, что очень хорошо, но на жизнь уже ставшую привычной хватает, и слава Богу!

Егора они с мамой сами растили, без отца. С мужем Лена еще очень давно поругалась, когда малышу всего полгода было. Пока дед был жив, он тоже внуком занимался, а потом уже они вдвоем, две женщины мальчишку поднимали. Егор только в двенадцать лет со своим родным отцом познакомились.

Но есть в таком положении вещей и свои положительные стороны. Сын полностью их с мамой, похож на них, их словами разговаривает, их жизненные принципы исповедует, недостатки в нем тоже все понятные и объяснимые, можно сказать, общесемейные. Еще неизвестно, каким бы он при папе стал, может и не добился бы ничего, распустился.

В общем, все как у всех, или почти у всех. Только вот последнее время все это не вызывает радость, как раньше, и законную гордость собой: вот молодец, выстояла, детеныша вырастила одна, да какого – ого-го! Третий уже год пошел, как сын школу закончил. А ощущения такие, как будто она, словно лошадь на ипподроме, бежала-бежала, да вдруг на полном скаку остановилась и в стену кирпичную уперлась. Раньше весь день был по минутам расписан: уроки, тренировки, репетиторы. Теперь, вроде, можно и отдохнуть, но не получается, скучно, тоскливо. Кажется, что никому уже она не нужна, не интересна, старость пришла. А какая старость, когда и физически еще все в порядке, и по внешнему виду все лет на десять меньше дают, чем на самом деле есть.

Подруга Наталья, с университета знакомы, дочь у нее на год моложе Егора, когда Алиска в последнем классе училась, испугалась даже.

– Я, – говорит, – когда моя пристроится, обязательно найду, чем заняться. На латинские танцы ходить буду, и на танец живота, от него, слышала, если даже всего двадцать минут в день заниматься, худеют очень. Еще путешествовать буду по всему миру, наслаждаться жизнью, в общем.

Алиcка сейчас тоже уже на втором курсе учится, в МГУ, и почти на том же факультете, что и они с Натальей заканчивали, а маманя ее, как не брала отпуск последние пятнадцать лет, так и сейчас не берет. Уж, какие тут путешествия и танцы.

Ладно, с Наташкой все понятно, она всегда трудоголиком была, для нее работа – самое в жизни главное. Да и Алиску поначалу одна тоже, сама поднимала, вот и сейчас, видимо, обязываться ни у кого не хочет. Правильно, конечно, только скучно как-то, беспросветно все.

Наташка говорит, что в работе спасение, что Лене тоже работу поискать стоит, сразу жизнь в более яркие тона окрасится. Так-то оно так, конечно. Только кому сейчас э-э-много-летняя дамочка нужна, которая лет пятнадцать уже не работает, да еще с дипломом философского факультета МГУ, с которым и в прежние, еще брежневские времена, работу сложно найти было. Это Наташа давно уж как банкиршей стала, да и то первые лет десять на посылках бегала, пока базовое образование не получила. Тоже диплом любимого универа ей не сильно пригодился. Может, Алиске ее больше повезет.

Пару лет назад Лена зарегистрировалась в Одноклассниках. Как и всем, интересно было, кто из сокурсников чего с таким экзотическим дипломом достиг. Как оно там устроилось, поколение, которое училось еще в застой, причем марксистко-ленинской философии, а живет уже вот, можно сказать, при почти развитом капитализме. Оказалось, по-разному все. Но очевидная закономерность выявилась: более-менее материально преуспели те, кто в рекламу подались. Оказывается, наше поколение философов у истоков пиарной деятельности в России стояло. Вот так интересно: из философов – в пиарщики, видимо общее что-то между этими сферами деятельности есть. Правда, – это лучшие из наших там окопались, можно сказать, самые талантливые. А вообще среди ее однокурсников и попы есть, и заведующие кафедрами, самыми престижными, и не только на нашем континенте расположенными, ректоры, деканы, директора институтов. Правда, и таких никчемных, как она, Лена, тоже хватает. Особенно среди женщин. Доля видимо такая женская, незавидная.

И с сыном последнее время все труднее становится. Парня, конечно, тоже понять можно. Он давно уже, лет с пятнадцати самостоятельной жизнью живет, взрослее своих сверстников и внешностью, и поведением. Конечно же, это от спорта все. Профессиональный спорт много дает: здоровье, красоту, уверенность, характер. Но и требует тоже немало.

Как Егор говорит, каждый спортсмен делает что-то, что обычным людям не под силу, поэтому на него и смотреть приходят. Для этого не только физические данные требуются, но и сила духа, чтобы устоять, удержаться, не сломаться. На площадке нужно быть зверем, убийцей, только тогда у тебя что-нибудь получится. Понять, конечно, можно, только у каждой медали другая сторона обязательно есть. Дома от него требуют других качеств: ласковости, послушания, снисходительности. Вот и забывает Егор иногда, где находится, путает, какие черты характера на стадионе проявить, а какие для друзей и близких. Слишком ранняя самостоятельность тоже плохо. Дома это так проявляется: «Я сам все знаю, тебе мою жизнь все равно не прожить, я – звезда, я – самый-самый-самый. Яяяяяяяяяяя!»

Ссориться часто стали. Неправильно это, вся семья-то из трех всего человек состоит, если друг друга не любить, кто ж нас любить будет. Вот и сегодня Лена прогуляться не от хорошей жизни отправилась, опять с Егором из-за всякой ерунды поругались: вчера с тренировки на два часа позже пришел, почти в полночь. Сегодня утром опять после ухода в его комнате мамаево побоище осталось. Все как всегда, как положено, можно сказать.

Еще, считается, что счастья личная жизнь прибавляет. Лена тоже всегда так думала. А сейчас вот сомневаться стала. Ну да, есть у нее друг, красивый, умный. А толку-то от этого? Тоже уже привычно все. Отношения, если их не углублять, не выводить на новый уровень, тоже перестают радость доставлять, становятся обыденными. А насчет нового уровня, Лена сама – против. Как говорится, хорошее дело браком не назовут. По ее глубокому убеждению, подписываться на такое решение стоит, если уж действительно так хорошо вместе, что без этого дальнейшей жизни себе представить не можешь. А вот у них сейчас – не такие отношения. Вполне она без такого замужества обойтись может, и обходится. И друг ее – тоже вполне успешно холостяком живет. Так зачем же что-то менять?

Или это тоже возраст преклонный себя знать дает? Уже страшно на какие-то перемены решиться? Или просто человек не тот ей попался, хоть и умный, и красивый? А где они, те? Точно, человек в мир один приходит, один и уходит, остальное все временно и суетно. У Лены много друзей есть, большая часть, конечно, семейные. И что? Позавидовать, признаться, некому. Нет, по каким-то отдельным деталям можно: хочу такую же квартиру, шубу, машину, талию, ресницы. А вот, чтобы с кем-нибудь мечталось полностью судьбой поменяться – нет, такого нет. До такой степени она никому не завидует. Потому что абсолютно точно видит, везде свои проблемы, кстати, очень похожие на ее собственные.

Единственное положительное, что Лена за собой последнее время заметила, так это то, что она опять начала мечтать. Видимо, потому, что времени свободного больше стало. Только мечтается сейчас уже как-то не так, как в юности, когда возраст для таких занятий, видимо, более подходящий. Тогда казалось, что впереди все только самое-самое. Как все придумаешь, так и будет. А теперь мечты какие-то приземленные стали, материальные: о новой квартире, машине, даче. Даже стыдно как-то за такую обывательщину. О чем тут мечтать, когда это все заработать можно. Но не стремится душа ввысь, как в молодости, что уж тут поделаешь!

Тут, в самом центре Москвы, ей все родное, близкое. Потому и отправилась на прогулку именно сюда. Лена посмотрела в сторону ресторана Прага. Здесь почти двадцать лет назад они с мужем праздновали в Аквариуме свадьбу, да и потом часто наведывались покушать, потанцевать. Эх, неспокойные девяностые, когда весь мир застыл в удивлении от того, что творилось в их многострадальной стране!

За Прагой – роддом имени Грауэрмана, в котором родилась не только Лена, но и еще ее мама. Когда-то в Москве ходила забавная байка. Говорили, что в каждом роддоме был свой способ перевязывать пупок новорожденным. А лучше всего это делали на Калининском проспекте, в роддоме номер один, имени Грауэрмана. Даже врачи всегда определяли среди своих пациентов тех, кто появился на свет там, по их красивому пупку.

А жили они тогда вон, за церковью, на улице Воровского, сейчас – Поварской, в сером старинном, еще дореволюционной постройки, доме, в котором на верхнем этаже, под стеклянной крышей когда-то, в начале двадцатого века, размещались мастерские известных художников и поэтов, даже вроде Мейерхольда. Здесь жил актёр Александр Кайдановский, поэтесса Белла Ахмадулина и её муж, театральный художник Борис Мессерер, написавший об этом доме книгу. Дом красивый, тоже как замок. В нем сейчас стоимость жилья – самая высокая в Москве. Одна квартира принадлежит Березовскому.

Ленин дед получил комнату в бельэтаже этого дома сразу после революции. Это была прежняя господская спальня, стены ее были оклеены батистом, который в тяжелое послереволюционное время, по рассказам деда, сдирали со стен, стирали и использовали для пошива мужских рубашек. А еще там был вороватый управдом, совсем такой же, как в «Двенадцати стульях», который продал все, что было в доме более-менее ценное: бронзовые ручки, ковры с лестниц, медные прутья, которые эти ковры придерживали, даже каменную тумбу для театральных афиш, раньше стоящую перед подъездом. До Лены дошла великолепная роспись на потолке, которую дедушка сам часто подновлял. Среди цветущих веток и листьев улыбались пухлощекие амурчики и небесной красоты женщины со светлыми вьющимися волосами.

Лена даже не стала заглядывать на родную улицу. Ей не нравилось подходить к своему прежнему дому. Лет семь назад обе квартиры в бельэтаже были перестроены, и в высоких стрельчатых окнах виднелись уже не милые купидоны, а скучные белые европотолки. Да и сам дом, построенный в 1907 году из благородного серого камня, который раз в год чистили из шлангов смесью воды и песка, несколько лет назад был выкрашен в противный желтый цвет.

Дойдя почти до Дома Книги, Лена решила перейти на другую сторону и возвращаться потихоньку к метро. Прохожих на проспекте почти совсем не осталось. Видимо, в такой неуютный слякотный вечер всем хотелось быстрее к домашним мягким диванам и телевизорам. Лена подошла совсем близко к проезжей части, чтобы перед спуском в подземный переход спокойно перекурить.

Где-то вдалеке, наверное, у Манежа, завыли сирены. Пока женщина копалась в сумке, пытаясь вытащить с самого дна пачку сигарет, гул все нарастал, приближался. Вероятно, кто-то из кремлевских чинов, закончив многотрудный рабочий день, торопится на дачу. На Калининском проспекте правительственные машины – не редкость.

Со стороны Арбатской площади показались два больших светящихся глаза. Огромный, темный, то ли джип, то ли микроавтобус со скоростью ракеты промчался по правому ряду мимо замершей на кромке тротуара женщины. Позади темного монстра неслись две милицейские машины с включенными разноцветными мигалками на крышах, оглашая, казалось замершие окрестности, утробным воем. Ничего себе ралли в центре Москвы! Совсем народ обезумел.

Внезапно Лена почувствовала, как что-то тяжелое сильно ударило по ноге чуть выше сапога. От неожиданности и резкой боли она шлепнулась на колени в мокрую холодную лужу, здорово подпортив купленные неделю назад дорогие джинсы. «Вот, дожила, – подумала про себя, – уже от громких звуков ноги подворачиваются». Вставая, Лена еще раз умудрилась споткнуться непонятно на чем. Что-то непонятное валялось прямо у нее под сапогами.

Наклонившись, она подняла плотный сверток величиной в два кирпича, завернутый в черный полиэтиленовый пакет и замотанный несколько раз скотчем. Интересно, что это еще за дрянь такая, и как она оказалась в луже посреди Калининского проспекта? И почему так болит нога? Лена закатала брючину и даже в тусклом свете от фонаря увидела багровый синяк, наливающийся чуть ниже колена. «Хорошо, что сейчас осень и с юбкой носят колготки, летом я бы с такой ногой на пляже показаться испугалась, – мелькнула мысль. – Наверное, этот сверток выбросили из той темной машины, и именно об него я ушиблась. Вот, не люди, а свиньи какие-то, урн и мусорных контейнеров им мало, так и на тот свет кого-нибудь отправить можно». Женщина стала оглядываться в поисках ближайшей урны, но этих примет цивилизованной жизни поблизости не наблюдалось. Теперь придется еще и этот увесистый мокрый пакет до какого-нибудь мусорного контейнера тащить, а то об него еще кто-нибудь споткнется, если здесь бросить. Что там хоть такое? На ощупь похоже на бумаги, небось, какие-нибудь старые документы выбросили. Посмотреть, что ли? Лена принялась вяло расковыривать плотный пакет. В дырке мелькнуло что-то розовое. Достав из кармана невесть как там завалявшуюся пилочку для ногтей, женщина сильнее рванула плотный пластик и в шоке замерла…

В пакете лежали банковские упаковки купюр по пятьсот евро. Вот это да! Такого с ней точно еще не случалось! Конечно, эти евро фальшивые, потому их и выкинули. Все равно прикольно, можно дома туалет оклеить. Кому рассказать – не поверят!

Лена огляделась по сторонам. Она все еще стояла у самой кромки проезжей части, так и не достав сигарету из зажатой подмышкой сумки. Да не до курева уже! Пора идти, пока какой-нибудь пьяный лихач уже конкретно в нее не въехал, ночь на дворе! Аккуратно запаковав черный сверток с банкнотами в извлеченный из сумки гжельского вида пакет с логотипом магазина Копейка, и упрятав его на дно сумки, женщина двинулась ко входу в подземный переход. Сильно побаливала нога. Все ее мысли роились вокруг странной находки. Лена прикидывала, вернулся ли уже с тренировки Егор, и предвкушала, как все они громко посмеются над таким количеством фальшивых евро. Видимо поэтому, замечтавшись, женщина почти не заметила, как практически врезалась в стоявшего на ее пути огромного мужика, от которого к тому же ощутимо попахивало спиртным.

– Ой, простите, – пискнула Лена. Для нее на сегодняшний вечер впечатлений явно было уже достаточно.

– Да ничего-ничего, девушка, я как раз шел вам помочь. Это ведь вы там, у бордюра, в лужи возились? Я даже не понял, что именно с вами произошло, машина та странная, что ли, вас задела? Ишь, с какой скоростью гоняют, паразиты!

Сначала Лена, конечно испугалась. Мужчина – явственно пьян, объясняться с ним посреди пустынного проспекта было как-то неприятно. Но потом в лице и голосе мужчины что-то показалось смутно знакомое. Пару секунд еще она растерянно хлопала ресницами, пока воспоминание окончательно не оформилось.

– Владик! Сикорский! Сколько лет, сколько зим!

– Ленка! Ты совсем не изменилась! Какая была, такая и осталась! Как же я тебя сразу не узнал!

Влада Сикорского, с которым Лена во времена студенчества специализировалась на кафедре истории зарубежной философии, а потом вместе училась в аспирантуре, Лена действительно не встречала уже много лет, а также и зим. Это и понятно. Они никогда особенно не дружили и когда учились, так как принадлежали к совсем разным компаниям. Лена поступила на факультет сразу после школы и дружила с такими же, как она, молоденькими мальчиками и девочками. Они жили дома с папами-мамами и просаживали свою довольно большую стипендию в кафе «Шоколадница» на Октябрьской, в «Космосе» и «Московском» на улице Горького, в «Яме» и «Метелице».

Влад поступил в университет, имея за плечами уже объемную трудовую биографию, в которой, вроде помнилось Лене, присутствовал и рыболовецкий флот, и какой-то крупный завод в Сибири, и лесоповал на севере. На философском факультете было достаточно таких ребят, которых жизнь привела туда как-то более осознанно, чем вчерашних школьников. Учиться им было, конечно труднее, так как многое из школьной программы было уже прочно забыто, но они старались. Жили, в основном, в общежитии, подрабатывали где могли, ездили в стройотряды в Казахстан. Именно их имена потом во время перестройки первыми из всего факультета, зазвучали среди владельцев успешных фирм и бизнесов.

Зато, с ними хорошо было на картофелеуборочных работах, они много умели, ничего не боялись, и охотно помогали недавним школьницам. Некоторые из них устраивались на картошке даже очень хорошо. Те, кто из прошлой жизни имели профессиональные водительские права, на самосвалах возили урожай с поля в сортировочный цех, и с сортировки в хранилище. Это было значительно лучше, чем ковыряться в грязной сырой земле.