Они расселись в тени кунга на пожухлой от летнего солнца траве. Завтра им выдвигаться на задачу, в серую зону. Их работа – постоянно меняя позицию, вести беспокоящий огонь по расположению противника. А сегодня небольшая передышка. Из тыла, кроме обычного довольствия, подвезли экзотические фрукты: бананы, апельсины, киви в мохнатой коричневой кожуре, твёрдые, как камни. Это в конце лета, когда хочется абрикосов и арбуза, но всё равно праздник!
Дядя Серёжа поручил Назару Соломахе как самому опытному бойцу их миномётного расчёта обучать новобранцев. Обучение идёт по рваной книжке с пожелтевшими обтрёпанными страницами и штампами давно расформированной ВЧ армии СССР. Откуда командир достал такую?
– Всё было хорошо, пока нам не навязали этих мобилизованных. И почему я должен читать им «наставление»? Почему, к примеру, не ты? – проговорил Соломаха, растерянно листая «Наставление по стрелковому делу (НСД-40 82БМ) 82-мм батальонный миномет НКО СССР».
–Говори мовою, иностранцы почує, знову буде справа[2], – проговорил лучший друг Соломахи из новых, приобретённых уже на войне побратимов по имени Филипп Панченко, или Птаха, – такой Филиппу дали позывной.
– А они услышат. Обязательно услышат, потому что книжка эта Наркомата обороны СССР напечатана на русском языке, а на мове таких книжек не бывает. И миномётов таких в Украине не производят…
– Тихіше! Тихіше! Мобіки йдуть…
Соломаха настороженно огляделся. По проторенной дорожке меж остовов двух некогда вполне приличных кирпичных домов, превратившихся ныне в прокопчённые руины, в их сторону действительно двигались двое новобранцев – Вовка Пивторак и Тимофей Игнатенко. Оба уже получили позывные – Свист и Клоун соответственно. Двигались они гуськом. Трусоватый Пивторак отпустил Игнатенко шагов на десять вперёд себя. Сам двигался медленно, ступая на мысок, как балерина или цирковой канатоходец.
Соломаха выругался и снова принялся изучать брошюру.
– Я по этой брошюре буду их учить. Пивторак вроде бы грамотный. На филолога учился в университете. Или на философа?.. А Игнатенко, наоборот, тупой селюк и русского почти не понимает. Или делает вид… Да и к чему такого учить? Он всего лишь подносчик.
– Подносить тоже надо уметь. Такой тебе поднесёт. Эх, загинули наши побратимы, жалко ребят! Вместо них вон что нам подсунули! …
Птаха закурил, огляделся настороженным зверьком и продолжил:
– Слушай, Соломаха. Та я опять девку бачив.
– Ты всюду их бачив. Только их и бачив, а мне нет дела. У меня жена…
– Блондинка, шея как башня из слоновой кости, глаза как блюдца и голубые. Один недостаток – тощевата…
– Молодой девушке здесь не место. Да и откуда ей взяться? Привиделось тебе. Тут остались одни старики. Вот опять приходил Пётр Петрович, местный учитель. Когда-то на этом посёлке две школы было… Можешь такое себе представить? Я ему дал два банана и киви, а он мне…
– Сведения?
– Та какие там сведения! Надежду!!! Сказал, что жинка скоро отзовётся. Пётр Петрович, он провидливый. Наперёд многое знает. Не соврёт.
– Снежана не пишет?
– Три дня уж не писала, а я ей каждый день.
– Три дня – это не много. Ты за девку послушай. Ей лет от силы двадцать, а такая борзая. Со своим фотоаппаратом лазит по серой зоне и ничего не боится. Броник на ней…
Птаха умолк, потому что подтянувшиеся Свист и Клоун пристроились рядом, привалились потными спинами к колёсам куги. Свист зыркнул на книжку и отвернулся. Назар закурил.
– Эх, снять бы броник… – проговорил Свист.
–Не можна. Не за статутом[3], – огрызнулся Клоун.– І що це за книжку читає Соломаха? Війна, агресор настає, а він на бойовій позиції книжки читає[4].
– По приказу командира миномётного расчёта пана Сергея Петровича Токарева (позывной Воин) изучаем матчасть. Между собой мы Сергея Петровича называем дядей Серёжей. Возьмите это на заметку, – проговорил Соломаха.
– Сергей Петрович во Владимире военное училище закончил, – усмехнулся Свист. – Какой же он в таком случае «пан»? Он «товарищ». Вот это кукож.
– Заткнись, дитя западной демократии, – Соломаха сплюнул. – Ты в армии. Тут младшие подчиняются старшим. Иначе…
Соломаха кивнул головой в сторону кучковавшихся неподалёку наёмников. От их пикапов до ребят долетали взрывы хохота и разноязыкая брань, очень похожая на хипстерский слэнг киевского хлопчика Пивторака, но по интонациям понятно, что всё-таки брань. Лицо Пивторака с едва пробившейся юной бородкой зарделось румянцем. Никто не помянул, но все помнили, как неделю назад эти самые ландскнехты выводили в посадку строем руки назад троих бойцов 128-го подразделения (командир – полковник Сапонько), к которому относится миномётный расчёт Воина. Хлопцев обвиняли в дезертирстве, но, на взгляд Соломахи, обвинение было притянуто за уши. Комбат потом приказал их похоронить. Соломаха и Птаха участвовали в рытье могил. Оба сильно расстроились. А что толку?
– 82-мм миномет является оружием стрелкового батальона, – невозмутимо продолжал Соломаха. – Основное назначение его – поражать навесным огнем живую силу и огневые средства противника. Небольшой вес миномета – шестьдесят один килограмм – возможность разборки на вьюки, легко переносимые расчетом, крутизна траектории и дальность стрельбы, скорострельность – до двадцати пяти выстрелов в минуту – точность попадания и сильное осколочное действие мин обеспечивают: большую подвижность на всякой местности; применение в ближнем бою; непосредственную поддержку стрелковых подразделений; ведение огня из-за укрытий через свои подразделения навесным огнем; возможность своим атакующим подразделениям следовать за разрывами на расстоянии сто пятьдесят – двести метров; стрельбу на дальностях от семидесяти метров до трёх километров; наиболее действительный огонь до полутора километров; поражение целей за укрытиями, когда настильный огонь недействителен; быстрое подавление и уничтожение целей; ослепление наблюдательных пунктов и огневых точек на короткое время (до пяти минут). Это всё про наш миномёт. Поняли?
– Не всі, – быстро ответил Игнатенко. – Я не дуже добре розумію по-російськи. Що таке «вьюки».
– Эх, Тима! Какая ж ты хохлуша! – фыркнул Птаха. – Когда-то восемьдесят второй калибр возили на лошадях. То было во время войны с немцами.
– А теперь шо?
– А теперь другая война. Мы ездим на куге.
– Советского производства, – хмыкнул Пивторак. – На движке выбито: 1988 год. Дропнуть этот олдскульный проект…
– Какой проект? – переспросил Птаха.
– Войну…
– Боевое применение миномёта, – продолжал Соломаха. – Одиночный миномет подавляет и уничтожает: в наступлении стрелковые группы в окопах; резервы, подходящие по подступам и укрытиям из глубины обороны противника; огневые точки противника, не подавленные в процессе артиллерийской подготовки, а также вновь появившиеся и ожившие на переднем крае и в глубине обороны противника. В обороне: пехотные группы, продвигающиеся по подступам; пехотные группы, накапливающиеся для атаки в укрытиях; огневые точки за укрытиями.
–Чому ти не українською говориш, Соломаха? Я не розумію російською[5], – обиженно твердил Тимофей.
Он хотел сказать ещё что-то, но командирский рык «хозяина расчёта», так именовал себя дядя Серёжа Токарев, пресёк его жалкое красноречие.
– Отставить разговоры! Наставление написано на русском, значит, читаем на русском. А если кто не понимает, тому отправляться в штурмову групу? Зрозуміли, селюки? Пивторак, ти зрозумів?
– Я не селюк. Командир, хватит нас шеймить. Такой кринж не по мне. Я с Киева, ты же знаешь! – возразил Пивторак, которого миномётчики между собой величали паном за его ладную форму (камуфляж расцветки Multi-Terrain Pattern), дорогущую каску, креативные ботинки и прочий тому подобный обвес.
Пана Пивторака снаряжала на войну большая и дружная киевская родня. Денег не жалели. Не одну тысячу долларов вложили в пана, и вот сидит он теперь такой модный… А что толку? Вчера миномётный расчет на своей куге эвакуировал раненых. Соломаха лично занимался перевязкой. А потом ещё кузов отмывали от говна и крови. Насмотрелись. Натерпелись. Вони нанюхались. Воплей наслушались. У Воина и Соломахи в бородах седины добавилось. Форму запятнали, а не до стирки сейчас. Ну а молодёжь – она и есть молодёжь. Всё им «кринж» да «зашквар», а на сердце броня, до сердца не доходит. Молодой ум полон иллюзий, и жизнь кажется вечной, даже если вокруг массово гибнут люди. Каждый из них мыслит: со мной такого случиться не может. Только не со мной. Отсюда и бесшабашная смелость и у селюка из-под Винницы, и у киевского хипстера, и даже у харьковчанина Птахи, который воюет не первый месяц и на глазах которого в апреле этого года погибла половина их миномётного расчёта. Собственно, Свист и Клоун заступили на места выбывших двухсотых.
– Селюк ты или не селюк, – продолжал Воин, – а понимать обязан. Мы учимся по уставам армии СССР, то есть Красной армии. А ещё ты должен понимать какая сейчас тема. Сейчас армия СССР как бы воюет сама с собой, потому что офицеры обеих армий прошли советскую военную выучку и воюют советским оружием. Таким образом, наставление это на русском языке должно нормально вам заходить. Таким образом, от русского языка мы пока не можем окончательно отказаться. Зрозуміли?
Молодёжь по-ишачьи закивала головами. Только пан Пивторак изобразил на лице некое сомнение.
– А как же с этими быть? У них какая выучка?
Он указал в ту сторону, где у двух пикапов тусовалась совсем другая компания. Соломаха и по именам бы их и не назвал. Для всех у него было одно лишь общее название – черти. Вылитые, чистые черти. Рогатые, хвостатые, лукавые, жестокие.
– Это наши друзья, – толерантно заявил Воин. – Они помогают нам отстаивать независимость Родины. Несмотря на то, что эти люди работают по найму… но вы-то тоже получаете довольствие…
–Два місяці воюємо, а нічого ще не отримували…[6] – прогундел Клоун.
– Скоро ты своё получишь, – усмехнулся Птаха.
– Молчать, когда командир говорит! Повторяю, несмотря на то, что эти люди наёмники, они помогают нам бескорыстно отстаивать независимость нашей Родины от лап восточного монстра. Эти люди прибыли к нам из разных уголков Европы. В каком-то смысле, это интернациональная бригада. Вот только имён их я не упомню…
В этом месте командир слукавил. Прекрасно помнил он имена панов из Европы. Запечатлел их, так сказать, на скрижалях памяти. А называть не хочет из понятной и простительной брезгливости. Зачем марать язык о такую мразь?
– Могу перечислить всех поимённо, – улыбка Птахи становилась всё шире. – С кого начать?
–Ти по українськи не размовляе?– возразил Тимофей-Клоун.– Мою вуха втомилися від орочьей мови![7]
– Каценеленбоген на любом языке Каценеленбоген, – парировал Птаха. – Тенгиз Тадеушевич. Какой породы этот зверь? Сам он называет себя коммунистом. Що це таке?
– Коминтерн. Третий интернационал, который Сталин гнобил, – буркнул себе под нос политграмотный Соломаха.
Завязался оживлённый спор, в котором были упомянуты товарищи коммуниста (коммунистические взгляды, как известно, предполагают атеизм) Каценеленбогена: католики Джозеп Кик, Илия Глюкс, Ян Бессон (предположительно поляки, хоть по звучанию имён этого и не скажешь), а также преподобный Альфред Уолли Крисуэл, баптистский капеллан, с которым католики вели постоянные теологические споры. О теологических спорах в среде иностранцев миномётный расчёт Воина информировал пан Свист-Пивторак, прекрасно владевший английским языком. В ходе обсуждения «хохлуша» Тимофей именовал Джозепа Кика Жопезом, а остальных педарастами, не утруждая свой неповоротливый язык выговором чуждых имён. Птаха окрестил компанию на пикапах не менее метко – пиявками. Только Виллема Ценг Колодко, являвшегося у иностранцев чем-то вроде старшины, шершавым языком не трогали, потому что Виллема Ценг Колодко боялись все. Даже стоявший «над схваткой» Воин старался не смотреть в его сторону.
История с расстрелом так называемых дезертиров волновала миномётчиков до сих пор. И не только их. Всё подразделение комбата Сапонько находилось под впечатлением от того, с какой готовностью Виллем Ценг Колодко вывел расстрельную команду, состоявшую из коммуниста и капеллана к месту казни. Каждый из бойцов 128-го подразделения эту драму трактовал по-своему. Соломаха поклялся отомстить, невзирая на последствия. Причём мстить он собирался не только наёмникам, но и самому комбату Сапонько. Птаха надеялся во что бы то ни стало избежать участи жертвы. Дядя Серёжа подумывал о том, как ловчее организовать утилизацию внутреннего врага, которого видел в наёмниках, не подставив при этом под удар ни себя, ни Соломаху. Клоун и Свист ничего относительно наёмников не помышляли. Им бы пережить первый серьёзный артобстрел. Им бы при первой же серьёзной стычке не сдрейфить, не сдаться противнику или смерти. Сейчас, исполняя роль «блуждающего миномёта», они выступают в амплуа дичи для отчаянного, но не слишком-то удачливого охотника. Но настанет осень. Окрестные поля размякнут от влаги. Дороги сделаются труднопроходимыми даже для танков. Тогда их спасательный круг, куга, превратится в камень на шее. Военное счастье может перемениться, как уже было однажды, когда российский наводчик залепил 155-миллиметровый снаряд точно в цель.
Воин ещё раз оглядел своих подчинённых, мысленно пересчитав их по головам: улыбчивый Птаха, хитрый Свист, туповатый, но простодушный Клоун… Соломаха не в счёт. За этого он спокоен, но вот молодёжь – иное дело. Если Воин потеряет их, едва обучив, то как станет дальше войну воевать? Санитарные потери – это одно дело. А вот тыловые делишки, когда тебе шьют измену, или определяют в расстрельную команду, или подвергают каким-либо иным издевательствам, опуская на самое дно адской бездны – это другое. Как станет опущенный солдат исполнять свою тяжёлую работу? Как с совестью своей станет уживаться?
– Вы вот что, молодёжь. Птаха, Свист, Клоун – к вам обращаюсь. Если случится что-то… приставание со стороны этих … – Воин указал глазами в сторону пикапов. – То немедленно сообщайте мне или комбату. Вот мне передали из штаба памятку… Сейчас я вам ….
Соломаха с подозрением смотрел, как его невозмутимый, ни при каких обстоятельствах не теряющий присутствия духа командир достаёт из-за пазухи – надо же, в самом надёжном месте сохранял! – свёрнутую трубочкой пачку листовок. Поначалу командир хотел раздать их миномётчикам, но потом передумал, отделил от бумажного цилиндра один листок, а остальное спрятал назад. Начал он вполне официально, читая по листку:
– В условиях увеличения количества иностранного контингента с нетрадиционной сексуальной ориентацией в ЗСУ, солдаты могут быть подвергнуты сексуальному насилию.
Птаха присвистнул, Клоун захихикал, Свист заметно напрягся. Соломаха заскучал. Командир скрепя сердце принялся излагать суть своими словами.
– В руках у меня памятка, где расписаны шаги алгоритма действий в случае попадания в такую ситуацию… Первый шаг: сказать на английском языке «Ай донт уонт ту хэв секс уиз ю»… далее имя наёмника. Второй шаг: обратиться к старшему по званию офицеру с просьбой перевести на другую позицию. Третий шаг: в случае получения травм при насильственных действиях обратиться в медпункт и написать рапорт с детальным описанием событий. Четвёртый шаг: запрещено распространять информацию среди товарищей по службе. Пятый шаг: при необходимости попросить старшего по званию офицера оказать квалифицированную психологическую помощь. Короче, не вариться в собственном соку, а со всем этим говном идти ко мне. Я вас пожалею, ребята.
–Чув, Клоун? Віллем Ценг Колодко зґвалтує тебе, але ти нікому про це не кажі[8], – пояснил киевский хипстер своему побратиму из Винницы.
Клоун рассмеялся. Невысокого роста, но крепкий, с разрядом по боксу, он, конечно же, не принял предостережения командира на свой счёт. Зато Свист задумался. Взгляды, бросаемые им в сторону пикапов, стали более долгими и настороженными.
– Кто ж из пих пидор? Невже все? – едва слышно пробормотал он.
– Коммунист – точно нет. Им мораль запрещает. А вот насчёт капеллана… вполне может быть. Вполне!
Сказав так, Соломаха хлопнул Свиста по плечу. Он знал, что каждый из присутствующих сейчас думает именно о Виллеме Ценг Колодко, но кто ж признается в таком?
О проекте
О подписке
Другие проекты