Глава 2. Саркофаги Пяти

Барбара

– Бал… – отпив из бокала кровь, протягиваю я, больше рассуждая вслух, чем обращаясь к кому-то. – Неожиданное решение после случившегося.

Я наблюдаю за танцующими парами, стараясь не смотреть на сидящего рядом Дарэя. Его взгляд остекленел и таил безумие, и мне не хотелось больше ни дня проводить подле него.

Не после того, что он сделал и сказал. Когда унижал меня, свою законную жену, запуская в клетку. Подымая руку, сравнивая с любовью всей своей жизни. Называя заменой. И никогда – своей женщиной.

Меня оберегали другие. Но только не Дарэй.

Я возненавидела его. Погибла и возродилась. И теперь все те светлые чувства, что я к нему испытывала, почернели и превратились в жгучую черную ненависть.

– Обычное решение. Я давно желал устроить бал, – отвечает Дарэй. Даже его голос был мне противен и заставлял слегка ощерить клыки.

Я знала, что не он устроил этот бал, а в нашем разговоре не было смысла. Поступки Дарэя больше ему не принадлежали, а контролировались Мэнлиусом.

Вновь пригубив алую жидкость, окрасившую мои губы, я поворачиваю голову и смотрю на высокого рыжеволосого мужчину, зашедшего в зал. Я до сих пор не могу разгадать, почему Мэнлиус так странно отреагировал на то, что Киран и Лайла вместе с друзьями выкрали из сокровищницы артефакт. Казалось, он даже не удивился. Знал ли он? Спланировал? Но мне сложно предугадать его мотивы.

Мэнлиус был первейшим вампиром в Саяре. О нем ходили тысячи слухов, и с ним я провела свои лучшие ночи. Он утихомирил мою жажду крови, привел в порядок мысли и помог увидеть ситуацию под другим углом. Вот только какую роль в его плане сыграла я, все еще оставалось для меня загадкой.

Что он уготовил той, кто пошла против мужа и круга приближенных родного брата?

Я была волчицей. Я была вампиршей. Потом стала гибридом. Но лишь сейчас осознала, что больше всего на свете хочу остаться вдовой – или свободной женщиной. Никакого Дарэя. Никаких обязанностей супруги Императора. Только я и мои желания.

Мэнлиус медленно приближается ко мне, огибая танцующих придворных. Мне непривычно видеть его в темно-фиолетовом камзоле, богато расшитом золотой нитью в тон охристым глазам. Одежда будто маловата для него и стягивает мощную грудь, в которой не бьется сердце. По сравнению с ним, Дарэй кажется лишь зеленым юнцом, да и в омутах Мэнлиуса плещется вековая мудрость. Он олицетворяет собой настоящего мужчину. И впервые за долгие годы я начинаю влюбляться в кого-то еще, кроме своего мужа.

– Разрешите пригласить вас на танец, прекрасная госпожа? – Мэнлиус властно протягивает мне руку, и я завороженно вкладываю в нее ладонь. Он тянет меня на себя, и я тут же приникаю к его груди, на мгновение потерявшись в вожделеющем взгляде.

Ни один мужчина не смотрел на меня так, как он.

Будто я чего-то стою.

Будто я – самое желанное, что он хотел бы иметь.

Отойдя от влияния первородного, я позволяю Мэнлиусу утянуть меня в центр зала и повести в медленном танце. Прижимаясь к нему, я чувствую его мышцы, словно выточенные из камня. Все вокруг теряет смысл, когда он наклоняется ближе – настолько, что я ощущаю его мощную ауру и притягательный запах.

– Почему моя девочка грустит? – Бархатный голос Мэнлиуса ласкает слух.

Я знаю, что он заставит всех придворных, которые сейчас прислушиваются к нашему разговору, забыть слетающие с наших уст слова. Именно поэтому могу говорить с ним, не опасаясь быть услышанной.

– Они украли корону, а ты даешь бал.

В его глазах таится целый мир, ширящийся до размеров вселенной, где зажигаются и погибают кометы.

– Нельзя показывать соперникам, что ты раздавлен их победой, – отвечает Мэнлиус, кружа меня в танце. – Тем более, когда это всего лишь первая из десятка предстоящих.

Я раздумываю над его словами, чувствуя, что его ладонь холодит мою талию даже сквозь атласное платье.

– Но что дальше? – спрашиваю я, словно глупая девочка, не понимающая, что от нее ждут. – Что нужно делать?

– Тебе? Ничего.

Я в недоумении смотрю на него.

Мэнлиус поясняет:

– Ты уже сделала достаточно, Барбара. Конфликт вампиров и оборотней больше не ляжет на твои женские плечи. Ты сильная, ты излучаешь уверенность и свет. Теперь не нужно проливать слезы и тратить нервы на вещи, которые на тебя возлагают мужчины.

Мои глаза увлажняются от подступающих слез. Впервые я готова заплакать от позитивных эмоций.

– Я хочу быть рядом с тобой. Быть равной тебе, – шепчу я, понимая, насколько глупо это звучит. Мне никогда не встать с ним на одну ступень, тем более что между нами разница в тысячелетия. – Я хочу помогать тебе достигать целей.

– Ты уже равная мне, Барбара. – Мэнлиус утирает большим пальцем слезинку, скатившуюся по моей щеке. – И мне не нужно от тебя жертв.

– А как же твои братья?

Да, я знала о его планах открыть саркофаги, где покоятся оставшиеся четверо братьев. Усыпальница Мэнлиуса же все это время пустовала.

– Я уже нашел способ вскрыть гробы, в которых они заточены. Не переживай об этом. Это уже решенный вопрос.

– Что? Другой способ? – непонимающе спрашиваю я. – Для него не нужна кровь Первой?

Мэнлиус улыбается мне, и едва заметная улыбка преображает его извечно суровое лицо.

– Любопытная. Пойдем, я покажу.

Я покидаю бальный зал и выхожу в пустующий коридор вслед за Мэнлиусом. В холодной тишине каменных стен, где гулко раздаются лишь наши шаги, его фигура кажется еще более огромной, и я в который раз поражаюсь тому, каким разным он может быть. Мэнлиус передвигался то бесшумно и молниеносно, то медленно и громко, напоминая простого человека. Он менял свой облик так же, как Лайла меняла внешность. Он был мастером перевоплощений, но без смены черт лица, цвета и длины волос.

Мэнлиус привел меня в сад, где под раскидистыми ветвями ивы находится портал. Проскользнув следом за ним под покров дерева, я тут же морщусь от витающей в воздухе ауры. Став гибридом, я начала острее чувствовать магию материи, а от подобных творений она всегда исходит весьма отчетливо. Сейчас мне больше всего хочется попятиться от портала и не входить в него, но Мэнлиус успевает схватить меня за руку и утянуть в мерцающее пространство, которое переносит нас в огромное святилище где-то под землей.

Перемещение вызывает у меня тошноту. Я сдерживаю позыв, но неприятные ощущения остаются. Впервые за столько лет я чувствую себя слабой из-за физического дискомфорта.

Когда портал за нами закрывается, а мне становится легче думать и дышать, я осматриваюсь. Святилище поистине велико и захватывает дух, но серый камень делает ее похожей на темную усыпальницу. Пять саркофагов, стоящих полукругом на плите с изображением могучего древа, добавляют атмосфере мрачности, как и едва заметный красный свет. Он исходит от камней, врезанных в стены искусным мастером. Имена, начерченные на каждом саркофаге, тоже светятся в полутьме.

Агон, Эспер, Байярд, Доминик и Мэнлиус.

Пятеро братьев. Пятеро святых. Пятеро древних.

На всех гробницах из массивного обтесанного серого камня расположены кровавые печати ведьм, которые некогда заточили их. В центре круга из саркофагов находится статуя, изображающая девушку на коленях и лежащего перед ней волка.

Лейла и Фенрир – их брат-оборотень.

Его вид вызывает у меня странные чувства, потому что я являюсь его потомком и ношу его фамилию.

В легендах Вэльска Фенрир был тем, кому мы безоговорочно поклонялись и за кем следовали. В трудные времена он приходил во снах к наследникам рода и помогал сделать правильный выбор. Во всяком случае, так говорили отец и брат – меня Фенрир никогда не посещал.

Именно Блайдд унаследовал все лучшее от первого оборотня и вобрал в себя его силу и мудрость. За ним шли, его уважали. А я же…

Боль от предательства стаи больно колет меня в сердце. Вот уже неделю как я не слышала по нашей связи других волков. Я скучала по ним. Я страдала без них. Мне было слишком тяжело, но я справлялась с утратой и не хотела сейчас вспоминать о том, чем расплачивалась за обращение в гибрида. Не тогда, когда шла по пути вместе с Мэнлиусом, боясь даже предположить, куда он меня выведет. Но я знала одно: я больше никогда не вернусь в Вэльск и не увижу свою семью, и ностальгировать по безграничным просторам родных земель при виде статуи предка не имело никакого смысла.

И тем не менее даже с бравыми мыслями атмосфера в святилище оставалась мрачной и в то же время печальной. Находясь здесь, я чувствовала себя так, будто вторгаюсь в личное пространство Мэнлиуса – в усыпальницу его близких и семьи.

Я закусываю губу и перевожу взгляд на Мэнлиуса. Он спокойно стоит рядом и внимательно следит, как я отреагирую на место, ставшее причиной помешательства моего мужа. Дарэй мечтал отыскать его, открыть саркофаги. Но не он будет присутствовать здесь, когда его мечта свершится, а я.

В прошлом я была волчицей. Мы ненавидели вампиров, а теперь я примкнула не просто к одному из них, а к самому Первому древнему. Да и сама стала противоестественным видом ради… чего?

Глядя, как свет играет на обтесанных камнях, я ищу ответы, но нахожу покой. Со стороны своего злейшего врага я чувствую заботу и знаю, что, несмотря на его Дар, он никогда не манипулировал мной, как это делала стая. Знаю, что теперь могу принимать решения самостоятельно, хоть и придется заплатить за это слишком высокую цену.

Мэнлиус не торопил меня, позволял заглянуть в свою душу, похожую на это святилище. И в ней находились все те, кто был сейчас в этом зале. Мне стало хорошо от одной мысли, что он подпустил меня к самому сокровенному. Ни Дарэй, ни даже Блайдд никогда так не открывались мне.

Вот что удивительно: самый жестокий Первый был мне гораздо ближе, чем кровный брат или муж. Подле Мэнлиуса я обрела гармонию, новую жизнь и близких.

– Только в этом месте у нашей семьи все хорошо и спокойно, – словно прочитав мои мысли, произносит Мэнлиус. По его лицу нельзя понять, что он сейчас чувствует – на нем застыла маска равнодушия. – Мне нравится покой этого зала. Такая ностальгия…

Но помимо безмолвного спокойствия я ощущаю и печаль, исходящую от статуи Лейлы, как бы странно это ни звучало. Вижу скорбь на мраморном лице и боль лежащего на полу волка.

Хуже всего то, что статуи выглядели бы как живые, если бы не серый цвет камня.

– Ты любил ее? – неожиданно спрашиваю я, глядя на Лейлу.

Я знаю, что значит быть сестрой и дочерью. Но мне не ведомо, каково это – быть сильнее братьев. Как они относились к этому? Завидовали ли, как говорилось в легендах, или уважали?

– Сестру? – уточняет Мэнлиус, проследив за моим взглядом. Кажется, проходит вечность, прежде чем он отвечает мне: – Да.

Ответ повисает в безмолвии каменных стен, а потом медленно поднимается к своду потолка.

– Тогда почему все так закончилось?

Этот вопрос нельзя задавать, но слова срываются с моих губ быстрее, чем я успеваю их сдержать.

Я не знаю подлинной истории, однако все детство провела в размышлениях о том, что же произошло на самом деле. У волков были свои легенды о случившемся, но не во все из них я искренне верила.

Теперь мне выпал шанс узнать все из первых уст.

Кто из них предал первым? Чья судьба была уготована и мне?

– Лейла была не такой, какой теперь ее представляют люди, – спустя некоторое время говорит Мэнлиуса, и его голос разносится эхом. – И мы враждовали гораздо чаще, чем говорят легенды. Правда всегда отличается от преданий, Барбара, и она более жестока к тем, кого видят злодеем.

Враг ли сам Мэнлиус? Для меня точно нет. Но он был врагом для волков и злодеем для людей. Тем, кого боялись вампиры и кого пытались навечно заточить в саркофаге ведьмы.

Но как так получилось, что его братьев заперли в гробницах, а он остался на свободе?

Думаю, вопрос уже потерял актуальность, потому что совсем скоро вся семья первородных воссоединится.

Я не чувствую страха по этому поводу. Знаю, что Мэнлиус не даст никому навредить мне.

Я медленно прохожу вслед за ним к первому саркофагу, в котором покоится Эспер, и касаюсь ладонью холодного камня. Удерживающая вампиров магия шипит и противится вторжению. Она явно не рада чужому присутствию.

– Каков план? – спрашиваю я, вспомнив причину нашего прибытия сюда.

В ответ Мэнлиус многозначительно ухмыляется.

– А ты еще не поняла, моя девочка?

В алом свечении он выглядит как бог гнева и крови. Его золотистые глаза сияют подобно звездам, разгоняя мрачный полумрак.

– Тебе нужна была Лайла, то есть Первая ведьма…

– Нет, Барбара. Мне нужна была ее кровь.

Мэнлиус вытаскивает из ножен кинжал, на котором виднеются запекшиеся алые капли.

– Откуда на нем кровь Лайлы? – удивляюсь я, чувствуя исходящий от лезвия запах возлюбленной Кирана. Она пахнет как вишня и самая звездная ночь. Странное сочетание.

– Он был у нападавших, которые пытались выторговать у Кирана перстень Ночи в обмен на нее. У крови ее запах.

– Разве вы с ней встречались?

Ладно я. Мы с ней часто виделись, и ее запах был мне знаком. Но Мэнлиус… Если он видел Лайлу, то почему не схватил? Неужели решил, что в этом нет надобности?

– Пересеклись однажды, – хмыкает Мэнлиус, сверкнув глазами. – Но это уже не имеет значения, моя девочка. Сегодня я верну свободу Эсперу.

– Только младшему брату?

Мне кажется, или я задаю слишком много вопросов?

– Другие могут смешать мне карты, – отвечает он, а потом делает кинжалом надрез на ладони и капает кровь на каждый саркофаг. – Мы пробудим их, но чуть позже.

Красное свечение усиливается. Я зажмуриваю глаза, когда святилище прорезает яркая вспышка света. Магия шипит в воздухе, распечатывая саркофаги и позволяя Мэнлиусу отодвинуть крышку первого гроба. Внутри лежит юноша, в сердце которого воткнут деревянный кол. Его черные волосы разметаны по мрамору, а лицо – завораживающе прекрасно. В его чертах прослеживается что-то общее с Мэнлиусом, но в отличие от него Эспер выглядит более юным.

Я застываю подле саркофага, с восхищением наблюдая, как Мэнлиус выдергивает кол из сердца Эспера. Кожа юноши начинает обретать привычный оттенок, сменяясь с могильно-серого. Спустя минуты, а не секунды, его тело наполняется силой. Наконец, губы Эспера приоткрываются, а ресницы подрагивают, показывая, что он начинает просыпаться.

Не сводя с него взгляда, Мэнлиус бросает деревянный кол на пол и говорит:

– С возвращением, брат.

Мое сердце бешено бьется от понимания того, что прямо сейчас у меня на глазах меняется ход истории. Но осмыслить происходящее до конца я не успеваю.

И в полутьме святилища, залитого алым светом, Эспер открывает глаза.